– Царëва! – рявкаю я, подбегая к живой изгороди. – Стой. Я правильно понимаю твой прикид?

Не поворачиваясь, смотрит перед собой. Я – на её профиль. Подбородок также неумолимо вздернут. В кисти ритмично сжимает эспандер.

– Дина!

– К черту, Дагер, это налево.

– Короче, Царëва. У меня к тебе есть пара месседжей. Восприми адекватно оба.

Затягиваю расслабленный галстук.

– Первое: "тогда" я повëл себя по-ублюдски. Я, черт возьми, прошу прощения! Второе: я всë такой же ублюдок, Дина. Даже хуже. Не нарывайся.

– Направо – тоже к черту, Дагер.

– Окей, тогда смотри сюда, – достаю телефон. – У нас с тобой теперь есть откровенные семейные фото.

Дина наконец-то поворачивается, заправляя прядь волос за ухо. И мой запал мгновенно исчезает. Растерянно смотрю на её лицо.

– Ну, показывай, что там? – делает шаг в моем направлении.

На еë щеке синяк. Он замазан корректором и сверху нанесены бронзовые румяна, но утреннее солнце светит так, что это не спасает. Под скулой, у уха очевидные отпечатки пощечины.

Это как же надо было вмазать, чтобы остался такой след? Замечает направление моего взгляда. Лицо еë вздрагивает. Поспешно выправляет прядь, пряча отпечаток.

Из-за меня, что ли?! Дичь…

– Ну? – дергает бровью.

– Ладно, всë, иди к черту, Царëва. Просто отколись от меня.

Отвожу взгляд от еë лица. Не готов я что-то, чтобы из-за меня девочкам лица разбивали.

Её мамаша выходит из дома. Я быстро ретируюсь к машине, сажусь на заднее сиденье.

Лицо моë горит так, словно это я ударил Динку. Она, безусловно, сучка и беспредельщица, но это перебор. Стрëмно то как вышло…

Ладно. Я не мог знать, что у неë настолько щелкнутая маман. Но она то знала, зачем нарываться?

Их машина уезжает первая. С гадким ощущением вины еду до школы.

В "Швейцарии" ей тоже мало не покажется с таким характером. Местные хищницы будут еë жрать, приправив перцем. У нас власть за мажорами, а это не про Динку.

Заезжаем под арку КПП школы. Охрана внимательно смотрит пропуск на лобовом и номер машины. У нас здесь фрик-контрол за безопасностью детей. Но только от внешних опасностей. Психику тут можно поранить знатно! К счастью, это не про меня.

Понедельник. Детки спешат… До первого урока минут десять. Опаздывать нельзя. Система наказаний в школе продумана до мелочей. Но с нами иначе нельзя. Борзеем мы быстро и неумолимо.

– Спасибо, хорошего дня, – благодарю водителя.

Дед с детства учит, что с персоналом нужно быть максимально вежливыми. В целом, я согласен. Атмосферу задает тот, кто стоит выше по статусу. И если он любит аристократическую атмосферу, он должен её транслировать. Я – люблю.

– Хорошего дня, Рафаэль.

Я уже практически опоздал. Поэтому, не заходя в общагу, спешу в учебный корпус. Подсчитываю на автомате возраст Динки. Сколько ей было тогда точно? Главное, чтобы не в мой класс!

Но… В мой!

Тихо выругиваюсь. Ещё мне не хватало!

Прямо передо мной, Дина заходит на литературу вместе с Аллой, нашим воспитателем. Пока они беседуют с преподавателем, я оглядываю класс. Свободное место у нас только одно – рядом с Галой. Гала – капитан команды чирлидинга. Староста класса. Еë отец – партнëр моего деда, и хозяин жирного бизнеса. Сейчас будет какой-нибудь выпад!

Мне искренне жаль тебя, Кузнечик.

– Дина Царëва будет учиться с вами, ребята, до конца года. Прошу проявить дружелюбие и заботу.

– А Царëва – это из царской семьи? Или бутафория?

– А корона где?

– Ага, А то у нас сбивающая лопата в углу застоялась.

– Ой, у меня бумажная есть. Будет как раз к лицу.

Злые шуточки негромко летят со всех сторон. Щеки Дины расцветают румянцем. Ну, как-то так у нас, Кузнечик, шла бы ты в обычную школу, а?

– Садись на свободное место, все будет хорошо, – прохладно улыбается преподаватель, – я принесу для тебя рабочую тетрадь.

Предупреждающе оглядывает класс.

– Штрафы будут щедрые! Ведите себя прилично.

Выходит.

Дина идет к третьей парте, где сидит Гала.

– В проходе посидишь! – толкает пустой стул ногой Гала.

Он выкатывается между столами в проход.

– Да, легко! – неожиданно режет Динка.

И, хватаясь за край стола Галы, выдергивает его в проход. Отбивая колени шокированной Галы. Стул ее от удара закручивается вокруг своей оси.

Ого! Челюсть моя падает…

В полной тишине садится за сдвинутую в проход парту.

– Любите ли вы буллинг, как люблю его я? – улыбается зло, заглядывая в лица нашим. – Вряд ли…

Кузнечик, нда?…

***

Рафаэль

Последний урок – художественная культура. Под конец Лев Алексеевич добирается до Царëвой.

– Дина, вы любите живопись? Может быть, какие-то стили?

– Я, скорее, уважаю живопись – это огромный труд и талант. В стилях разбираюсь плохо. Но… люблю некоторые картины.

– Мне нравится Ваш ответ. Обычно, предпочтения в живописи могут очень много рассказать о человеке. Расскажите мне немного о Вас.

Дина задумчиво замолкает.

– «Мишка на севере»! – негромко подкалывает кто-то.

– «Опять двойка»! – еще кто-то.

– "Роза в пустыне", – наконец отмирает Дина.

– Ммм! Дали? Интересно! – кивает Лев Алексеевич.

– Скорее – трендово, – фыркает Гала. – Спроси любую простушку – кто из художников ей интересен, она назовет Дали. Чтобы показаться глубже и интересней, чем есть. И это работает. Вот даже Вы, Лев Алексеевич, тут же воскликнули – "интересно".

– Гала, вся хитрость, к счастью, в интерпретации художественного посыла живописца, – вежливо улыбается ей он. – Что Вы видите в ней, Дина?

– Все знают символику "Розы в пустыне"! – закатывает глаза Гала. – Солнце заменено земным объектом – розой. Роза – символ любви. То есть неземная любовь, заменяется земной. Поклонение женской красоте…

– Я очень рад, – перебивает еë он демонстративно, – что мои ученики знают символику "Розы", значит, я не бездарный учитель. Но мне интересно, что скажет Дина. Еë учил не я. Дина?…

– Вопрос: "что хотел сказать автор"? – уточняет она. – Если – да, то я думаю, что он не хотел сказать ничего подобного. Он был вдохновлен какой-то эмоцией и изобразил свою эмоцию. А интерпретации придумали критики, которые не могут довольствоваться эмоцией, получаемой от картины.

– Какова же эмоция?

– Слишком личная, чтобы еë разделять с теми, кто ищет логику.

– Принимается. Тогда маленькое задание. "Подари" любую картину, любому из присутствующих.

– А, это легко! – отыскивает меня взглядом. – "Музыкальный ад" Босха – Дагеру, а вот фрагмент с флейтой – отдельно этой милой барышне, – стреляет взглядом на Галу. – От всей души!

Глаза Льва Алексеевича увеличиваются, взгляд застывает. Класс, включая меня, замолкнув, пытается, откопать в памяти Босха. Мне удаётся это быстро, дед любит живопись.

Фыркая от смеха, поджимаю губы.

Раньше она всегда выходила на балкон, стоило мне взять скрипку. Тогда это раздражало меня.

– Дина, ты мелкая лицемерка, – скомкав лист бумаги кидаю в неё, – тебе же нравилось, как я играю!

– Ты скрипел, Дагер, а не играл. Под твои потуги я всегда вспоминала Босха.

За спиной смешки над "фрагментом с флейтой" и активные обсуждения. Все лезут в телефоны.

 "С флейтой"… Я помню этот фрагмент! Ложусь лицом на парту, чтобы не ржать в голос. Но сзади уже начинают хрюкать от смеха.

Лев Алексеевич не дышит.

– Вы не любите Босха? – невинно хлопает ресницами эта придурошная на учителя. – Мне кажется, он очень символичен.

– Ну почему же. Босх…

– Какая ещё "Флейта"? – оборачивается Гала к сидящим сзади.

Ей показывают на айфонах фрагмент. Звенит звонок. Класс начинает ржать в полную громкость.

– Дина, задержитесь на минуту, – просит Лев Алексеевич.

– Дагер, это любовь! – стебут меня парни. – Нотная грамота на заднице – это намëк!