Легкий ветерок коснулся моей кожи. Такое ощущение можно испытать только в погожий летний день, когда теплый ветер ласково треплет волосы и приятно обдувает лицо, спасая от жарких солнечных лучей. Ветер ― как перышко: нежно дотрагивается, щекочет и летит себе дальше, по пути рисуя в воздухе невидимые виражи…

Четыре из пяти основных чувств обострились до предела. Я отчетливо слышала, как вдалеке шумит лес, как бранятся между собой чайки, как стрекозы слабо дребезжат в быстром полете. Я чувствовала запах речной воды, свежескошенной травы, смолы, тонкий приглушенный аромат цветков жасмина. Во рту легкий привкус крови, шоколада и виски. Мое тело парило в невесомости, словно невидимые руки подняли его в воздух и несли навстречу неизвестности… Что со мной случилось? Как я здесь оказалась? Память, разум, эмоции ― все было окутано непроглядной тьмой

Возможно, это лишь сон – теплый, окутывающий, манящий своей легкостью забытья? Нужно сделать небольшое усилие, и тогда я проснусь. Но тело отказывалось подчиняться мозгу: несмотря на старания, я не могла пошевелить ни руками, ни ногами, не могла закричать, а веки словно налились свинцовой тяжестью. В голове подобно ночному мотыльку, угодившему в узкий оконный проем, билась единственная мысль: я должна проснуться! Мне необходимо открыть глаза!

Внезапно поверхность подо мной резко качнулась, и я, кажется, ударилась лбом о какую-то деревяшку. Легкий ушиб начал возвращать меня к реальности. Я попыталась пошевелить пальцами, чтобы наощупь определить место, где нахожусь. Ладонь ощутила грубо обструганную древесину, нечто, похожее на рыбацкую сеть, россыпь осколков стекла. Один крошечный осколок поранил мне палец. Я поморщилась и неожиданно для самой себя открыла глаза. Солнечный свет отчаянно слепил, картина передо мной казалась размытой – сплошные пятна и блики…

В ту же секунду, чьи-то сильные руки резко сдавили мне плечи и толкнули вниз, в пустоту. И когда ледяная вода цепкими щупальцами обвила мое тело, туман, окутавший разум, рассеялся. Я вспомнила все.

***

С А. мы познакомились в день похорон моего бывшего однокурсника. А. был его младшим братом. Я покойного знала скорее шапочно: мы учились в разных группах, но часто пересекались в институтских коридорах, в библиотеке и сидели рядом на потоковых лекциях по гражданскому праву. Где-то в их посреди лекции я имела привычку засыпать, а когда пробуждалась, списывала у соседа пропущенную часть конспекта. У него был замечательный, разборчивый почерк: размашистый и крупный, без лишних завитков и закорючек. Но близко с тем однокурсником я не была знакома.

Так сложились обстоятельства, что после окончания учебы я осталась работать в стенах родного вуза. Занималась всякой мелкой бумажной работой, следила за ведением документации и корреспонденции, наводила порядок в архивах – канцелярия, одним словом. Однажды, придя на работу ранним промозглым утром, я долго отряхивала в фойе одежду и зонтик от дождя и невольно остановила взгляд на черно-белом портрете у входа. На фото был он, тот самый сокурсник. Говорят, он был весельчаком и душой компании, активистом, спортсменом и главным заводилой в своей группе. Я не знала, что с ним случилось: болезнь, автокатастрофа, спортивная травма или еще какой-нибудь несчастный случай. Но неожиданно в сердце что-то кольнуло, да так сильно, что у меня отпали все сомнения. Я точно знала, что должна сходить и попрощаться с ним.

Людей на церемонии прощания была тьма. Кого-то из институтских я смутно припоминала, но большинство гостей были мне незнакомы. О покойном говорили много, вдохновенно и красочно. Конечно, после смерти человека его достижения и достоинства всегда возводятся в многократную степень, что-то додумывается, приукрашивается… Но не в случае моего сокурсника. Речи о нем действительно были искренними и полными бескрайнего сожаления.

Я внимательно рассмотрела его фотографии, развешанные на мраморных стенах холла. На снимках были запечатлены самые яркие моменты жизни, которая, судя по всему, была очень насыщенной и полной приключений. В отличие от меня, не применившей полученные в альма матер знания, он серьезно углубился в свою специальность, открыл вместе со своими друзьями адвокатскую контору и за короткий срок прослыл грамотным специалистом, прекрасно разбирающимся в юридических тонкостях. А еще он был гитаристом в небольшой в группе, занимался дайвингом, баскетболом и несколько раз в год ходил в горы. Был отличным другом, коллегой, партнером по скалолазанию…Личностью. Слушая некрологи о нем, я вздыхала и качала головой: почему жизнь оказывается столь несправедливой и забирает хороших людей в самом расцвете лет?

А. был младше своего брата на три года. На протяжении траурной церемонии он держался в стороне, стоял, скрестив руки на груди. Он все время смотрел куда-то сквозь толпу, ни с кем не разговаривал, а когда к нему подходили с соболезнованиями, лишь тихо кивал, не задерживая взгляда. Уголки его губ слабо дрогнули, когда его обняла мать, обливаясь слезами и приговаривая, что он остался единственным светом и опорой в жизни.

Я понимала, что больше мне здесь делать нечего. Руки заледенели и покрылись мурашками, голова разболелась, и мне резко захотелось свернуться калачиком и порыдать. На меня тяжело влияли гнетущая атмосфера, рвущие душу слезы, прощальные с речи и приторно-сладкий запах ладана. Собравшись с духом, я положила свои цветы в общую массу, больше напоминающую гигантскую цветочную поляну и стала подбираться к выходу.

– Вы не едете на кладбище? ― кто-то из безликой толпы черных одеяний дернул меня за рукав пиджака.

Я помотала головой, отшатнулась и прибавила шаг. Нет, на сегодня достаточно испытаний для моей хрупкой психики. Если честно, я ведь почти не знала этого человека…

А. стоял у самого выхода, держа в руках длинную черную шаль своей матери. Он аккуратно перебирал пальцами легкую струящуюся материю и бормотал что-то себе под нос. Я подняла взгляд на его лицо и вздрогнула. По его щекам бежали слезы, оставляя после себя прозрачную поблескивающую дорожку. Он плакал в первый раз за сегодняшний вечер.

– Я вам очень сочувствую, ― произнесла я. – Вы ведь его брат, верно?

А. кивнул и с силой сжал шаль в кулаке. Костяшки его пальцев побелели, побледнело и его лицо.

– Я когда-то училась с вашим братом на одном факультете и случайно узнала о случившемся. Не могла пройти мимо этой новости, хотя почти не знала его. Что с ним произошло? ― осторожно спросила я, ― он попал в аварию? Разбился в горах?

– Его убили, ― бесцветным тоном ответил А., ― неизвестный напал на него около дома и нанес сильную черепно-мозговую травму.

Я осеклась. Мысль об убийстве ― последнее, что могло прийти мне в голову. После услышанного на панихиде складывалось впечатление, что у этого человека не может быть врагов.

– Не хотите прогуляться по набережной? ― внезапно спросил он, ― Мне необходимо выйти на свежий воздух. Здесь невозможно дышать, легкие будто цепью скованы…

– Разве вы не собираетесь ехать на кладбище? – удивилась я.

– То, что опустят в землю, уже не имеет отношения к моему брату. Это просто оболочка, не более… А с его душой я уже мысленно попрощался. Так вы идете?

В его взгляде было что-то приказывающее и настойчивое. Темно-карий цвет глаз почти слился с чернотой зрачка и явно обладал гипнотическим действием.

На набережной ветер по-хозяйски подхватил нас и понес в своем, известном только ему направлении. А. шел довольно быстро, и мне иногда приходилось ускорять шаг, чтобы догнать его. Моя скромная персона его мало интересовала, впрочем, он и сам не спешил открывать все карты. Он художник ― это единственное, что я о нем узнала.

В основном мы болтали о всякой чепухе ― например о том, что цветы сопровождают человека всю его жизнь: появление на свет, первый класс, выпускной, свадьба, рождение детей, похороны…Почему бы для каждого события не придумать свой главный символ? Мы смотрели на голубей, нахохлившихся от осеннего холода, и предполагали, что несчастные птицы завидуют тем, кто улетает на юг, оттого они вечно такие возбужденные и нахальные…