– Миранда, – ласково произнесла мама и присела рядом со мной. Вздохнув глубоко, она грустно сказала: – Как мне здесь нравится, и совсем не хочется уходить.

– Так не уходи, – улыбнулась я, протягивая ей клубнику. – Зачем ты умерла? Теперь я не знаю, что делать.

Во сне я обиделась, даже отвернулась от мамы. Ее пальцы мягко прикоснулись к моим волосам и нежно провели по распущенным локонам.

– Я так хотела жить, увидеть тебя взрослой, надеть семейные драгоценности в день твоей свадьбы, подержать на руках внуков, но увы. Миранда, если ты станешь слабой и не будешь бороться, то он с легкостью тебя уничтожит и приберет все к рукам.

– Кто он? – нахмурилась и повернулась. Мамины тонкие пальцы обхватили мои плечи.

– Настоящая змея, которая обманом заползла в наш дом. Слишком поздно я распознала его уловку, а ты должна встать с постели, иначе попадешься, как я. Он ждет, когда ты станешь очень слабой, и нападет.

– Но мне так плохо без тебя. – Мы обнялись, и я прижалась к маминой груди, закрыла глаза, с болью в сердце вдыхая такой родной запах детства.

– Ты сильная и справишься. А жалеть мертвых не надо, им уже не больно, они вернулись домой.

Мама поцеловала меня в лоб и исчезла, а я проснулась. В теле была странная слабость, но жар отсутствовал. Рядом на тумбочке стояла кружка с травяным чаем. Он пах мятой и ромашкой. Я все выпила, смочила сухое горло и встала с кровати. Внутри был странный холод, словно все чувства исчезли. Оглядевшись, заметила Фанни, которая, укрывшись тонким одеялом, сопела на софе, поджав к груди ноги. «Чтобы я без тебя делала? Ты моя спасительница. Завтра я что-нибудь придумаю, чтобы ты спала на более удобном месте», – пообещала я и, взяв с пола фонарь, который поставила возле себя Фанни, вышла из комнаты.

Первое, на что сразу обратила внимание, когда вошла в кабинет: не пахло алкоголем, лишь легкий аромат сигаретного дыма. Стараясь тихо ступать по ковру, я подошла к письменному столу. Утренняя газета, грязная кружка, пепельница – вот все, что я увидела. Уговорила себя посмотреть ящики, от каждого шороха замирала, прислушивалась, прежде чем снова продолжала поиски.

Ничего интересного в ящиках не было: тупые перья для письма, чернильницы, толстая книга домашнего учета. Вот ее надо будет почитать при свете дня и хорошенько все проверить. Как-то мама показывала мне расчеты, правда, я слушала одним ухом, потому что рвалась на улицу. Я вообще не любила учиться, легкомысленно относилась ко многим вещам, в голове были одни лишь танцы да кавалеры.

Ничего не обнаружив, поджала губы, раздумывая, где бы еще глянуть, и вспомнила. Сейф. Он был спрятан над камином за зеркалом.

Сердце бешено стучало в груди, пока вспоминала, куда надо нажать, чтобы подобраться к железному ящику. Пароль врезался в память, мама заставила выучить. Щелкнул замок, и я осознала, что просто перестала дышать, пока крутила колесики с цифрами.

Подняла выше фонарь, чтобы получше было видно содержимое. Несколько бумаг аккуратно лежало в одной папке. Деньги также имелись, причем немало.

– Негодяй! Мерзавец! – зашипела я. Отчим мог спокойно продолжать оплачивать мое содержание в монастыре на верхних этажах. – Жадная скотина.

Не выдержала и выразилась еще крепче, любимым ругательством.

– Чтоб мне сблевать ядовитой медузой!

В детстве мы часто бегали в порт, а после повторяли словечки матросов, стоя на холме и глядя на синее море. Мама ужаснулась бы, услышав…

В сердце снова кольнуло, будто кто-то быстро проткнул его шилом. Сжав зубы, я взяла папку и вернулась к столу. Заключение о смерти лежало сверху. Дрожащими пальцами поднесла его к свету и начала читать, совершенно ничего не понимая. Термины врачей лишь еще больше запутывали латинскими названиями, я уловила одно: у мамы была болезнь, связанная с кровью.

Единственный, кто мне мог все объяснить, это друг детства – Крис. Вернее, его отец, он был нашим семейным доктором. Что ж, значит, завтра… Взглянула в окно: на небе светлело и звезды медленно таяли в солнечных лучах. Сегодня отправлюсь к флерону Феммету.

Следующий документ начинался со слова: «Договор», и чем дальше я читала, тем сильнее приходила в ужас.

Когда только Саймон оформил? Если он так мечтал запереть меня на острове в монастыре, значит, брачный договор составили совсем недавно. Неизвестное мужское имя пугало больше самого договора. Барон Керси Форез. Кто такой этот Керси-Шмерси? Он обязался заботиться обо мне до самой смерти. Меня передернуло. Рудник, счета в банке я добровольно передавала будущему супругу, разрешая пользоваться на свое усмотрение. По законам королевства дом всегда закреплялся за наследником титула и продать его было невозможно. В договоре оказался пунктик, что в случае моей смерти дом и семейные драгоценности передаются по наследству моим детям. Будущий супруг становится опекуном до совершеннолетия продолжателя рода. Вроде все правильно, только мелким шрифтом была добавочка: в случае смерти всех наследников барон Керси Форез становится полновластным хозяином и получает право просить у короля присвоения титула графа Бредфорда.

Ничего себе!

Да тут дураку понятно, что меня хотят обвести вокруг пальца. Неужели Саймон думает, что я настолько слаба или глупа, что соглашусь подписать подобную ересь? Я так разозлилась, что готова была бежать к отчиму и кинуть брачный контракт ему в лицо. Никогда не соглашусь! Это словно подписать себе смертный приговор.

Меня так колотило, будто снова началась лихорадка. Как же я ненавидела Саймона. Придушила бы собственными руками. Ну ничего, я ему устрою. Сегодня же заявлю, что замуж не собираюсь! А если заговорит про Керси-Шмерси, так пошлю его к моллюскам.

Положила документы снова в папку и на то же место в сейфе, взяла фонарь, который осветил темную дверь кабинета. Сделала два шага и просто приросла к месту, когда увидела, как стала поворачиваться золотая ручка.

Все произошло одновременно и очень быстро. Я кинулась прятаться за тяжелую штору, когда в кабинет ввалился нетрезвый Саймон. Комната ярко осветилась, наполнилась резким запахом алкоголя и звуком шарканья ног отчима. Фонарь я не успела погасить и спрятала руку, в которой держала фонарь, за спину в надежде, что портьера приглушит свет.

Отчим неприятно кряхтел и кашлял, непонятно что бормотал себе под нос. Жалобно звякнуло зеркало, за которым прятался сейф, донеслась крепкая брань Саймона, таких слов я даже от матросов в порту не слышала.

Отчим громко отодвинул стул и тяжело опустился на него. Если он вдруг решит посмотреть в окно, то все пропало. Я стояла за его спиной, боясь вдохнуть воздуха. Страх быть замеченной пугал в сотню раз договора. Правильная флер никогда не станет забираться ночью в кабинет и рыться по ящикам, а потом прятаться за шторой. Я должна была при свете дня прийти к Саймону и попросить его дать мне взглянуть на книгу учета, а также при отчиме посмотреть содержимое сейфа. Да вот только интуитивно понимала: нельзя с Саймоном быть честной. Поэтому, засунув подальше все правила, что вдалбливали мне в детстве о поведении приличной флер, я ждала, когда мерзавец накурится и уйдет из кабинета.

А Саймон все сидел и сидел. Неприятный запах дыма щекотал нос, отравляя воздух. Я стояла за тяжелой портьерой, зажав рот ладошкой. Сердце бешено стучало в груди от страха и ненависти. Тело задрожало от переполнявших эмоций, когда услышала:

– Когда же ты успела и что там спрятала, глупая курица? – пробормотал отчим, и я услышала противный звук: словно терли металл о металл. Я зажмурилась и мурашки, мелкими бусинками, рассыпались по телу.

– Решила меня обыграть? Не выйдет, твоя дочь вот у меня где. – Раздался стук по столу, а после довольный шепот: – Когда твое тело сожрут черви, от рода Бредфорда останется только пепел.

Заскрипел стул, донеслись шаркающие шаги в сторону камина, хлопнула крышка сейфа. Я распахнула глаза до напряжения, вслушиваясь в тишину, когда раздался звук закрываемой двери. Мне все казалось, что отчим сейчас отдернет штору с радостным возгласом: «Вот ты и попалась!» Но время шло, и ничего не происходило, тогда я осмелилась осторожно выйти. Кабинет был пуст.