И, в-рот-мне-ноги, я теперь маг! Слабенький, никчемный по сравнению с клановыми, но ведь я только в начале!

На сытый желудок пришла, наконец, умная мысль: а кто меня заставит?

Я совершеннолетний, отсрочка от армии у меня есть, весь мир передо мной!

В задницу всех доброжелателей! Что я? Себя не прокормлю? Не защищу?

Я ж не Масюня, я Бурый. Медведь. Или Лось — тоже не беззащитное животное.

На поезд меня посадили честь по чести, мамочка проводила до самого купе и сидела, держа за руку до самой команды проводницы:

— Провожающие на выход!

С несказанным облегчением принялся выставлять Варвару из вагона, ее прикосновения нервировали, заставляя подозревать в самых разных грехах — мало ли как тут колдуют⁈ Что если вот так дам подержаться за руку, а потом стану ничего не соображающим зомби? Изо всех сил изображал подростковое смущение, отстраняясь, но духу отказаться от прощального поцелуя не нашел, как ни крути, а Масюня был ее кровным сыном.

Из уже движущегося поезда рьяно помахал в окно, а потом, подхватив свою сумку, промчался до тамбура. Молоденькая проводница, стоявшая с флажком у открытой двери, успела только пискнуть, прежде чем оказалась притиснута к стене:

— Солнышко, вот мой билет, скажи, что я на следующей остановке вышел! Умоляю!

Глаза девушки расширились, а я ее крепко поцеловал и спрыгнул на последние метры перрона, скрываясь в толпе.

Встав на цыпочки, поискал «маму». Идет, красавица, словно лебедь белая. И ведь на самом деле красавица, даже при избытке женщин на нее обращали внимание — шикарная фигура, гордая осанка, лицом тоже хороша. Будь я самим собой, точно не прошел бы спокойно мимо, хоть взглядом, да обласкал бы. Зато будучи в теле Масюни, тоже провожал глазами, правда, с совсем другими мыслями — когда же она уберется, наконец, отсюда⁈

Скрывшись за спиной рослой и широкой тетки, переждал «мамину» остановку и тоскливый взгляд вслед уехавшему поезду. Сердце кольнул укол совести: какой бы расчетливой тварью «маманя» ни была, какие бы планы ни строила, сыну своему, пусть по-своему, но зла она не желала, собираясь обеспечить безбедное будущее. Приступ самоедства задавил в зародыше: не давила бы — не убила бы пацана как личность, сменив на меня!

Что было хорошего в Масюниных веселеньких шмотках — так это их яркость, отвлекающая от моей новой весьма среднестатистической внешности. Стоило скрыть ядовито-розовую рубашку под серой толстовкой, пройтись струей из баллончика по белоснежным кроссовкам и взлохматить неопределенно-русые волосы, как я сразу становился человеком-невидимкой в вокзальном столпотворении. Синие джинсы за примету сойти не могли — в таких был каждый третий.

По замыслу отца выйти мне следовало на следующей станции и пересесть на поезд до Ростова — его партнер жил там. Владения Новоросских, которые не имели общих интересов ни с Ногайскими, ни с Шелеховыми. Но я рассудил иначе.

Стоянка скорого поезда «Владивосток — Москва» длилась всего десять минут. Пока я пробежался вдоль состава, выискивая подходящего проводника, прошло уже пять, если не больше.

— Брат! До столицы, а?

— Иди в кассу за билетом!

— Брат, до отправки три минуты, ты издеваешься? — я поправил зазывно торчащие из кармана червонцы.

Проводник возрастом хорошо за сорок окинул меня внимательным взглядом, особо остановившись на выставленных на обозрение уголках купюр:

— От кого бежим?

— Родаки женить решили, а я еще ни мир не посмотрел, ни себя не показал.

— Что-то молод ты для женитьбы, — недоверчиво произнес единственный мужчина-проводник на весь состав.

— Так и я говорю, что молод! Прикинь, восемнадцать только исполнилось! Ну куда мне жениться?

— А ты не из этих, часом?.. — мужик жестами изобразил целую пантомиму, намекающую на нетрадиционную ориентацию — чуть ли не самый страшный грех в этом обществе переизбытка женщин.

— А в морду?

Выставленные перед собой ладони следовало понимать как извинение.

— Есть у меня одно место. Купе на двоих. Полковник. В отпуск едет. Если устроит, возьму даже меньше, все равно на это место желающих не найду. Не испугаешься?

— Да хоть генерал! Я ж чист аки агнец, просто мир хочу повидать, пока не окрутили.

— Ну-ну! — десятки поменяли хозяина, — Залазь, агнец! В тамбуре пока стой, не отсвечивай.

Ждать пришлось довольно долго, почти сорок минут. А мне-то что? Хоть больше. Главное — еду в нужном направлении. Разглядывая уплывающие пейзажи за окном, прикидывал, как скоро меня начнут искать. Пока на моей стороне было то, что делать железнодорожные билеты именными тут еще не додумались. Даже если милашка-проводница сразу же доложит о спрыгнувшем пассажире, то кому и какой толк с этой информации? Потом, конечно, когда меня не окажется ни в одной из конечных точек маршрута, вялые поиски развернут, но именно что вялые — я ж совершеннолетний. А записки обоим родителям Вика обещала передать точно в срок. Мировая девчонка, и чего с ней Масюня не ладил?

В столице собирался действовать по обстоятельствам. Где-то на месяц скромной жизни выданных отцом денег должно было хватить, а там поглядим. Я еще не до конца разобрался в местном устройстве, да я даже не на середине был, а только в начале, и для построения толкового плана информации катастрофически не хватало. Кое-какие надежды возлагал на подмеченное мужское братство. Это женщина женщине здесь приходилась тамбовским волком, не товарищем и конкурентом, а мужики друг друга поддерживали. Неявно, не в ущерб себе и не выпячивая этот факт, но помогали. Именно поэтому я искал среди множества проводников мужчину — больше шансов на понимание и согласие.

— Тц! — в открывшейся двери замаячило лицо моего спасителя, — Идем!

В узком проходе меня мотало от стены до стены, а повелитель вагона, не обращая внимания на случившуюся качку, невозмутимо нес поднос с пирожными и двумя стаканами чая в подстаканниках — некоторые вещи в обоих мирах вызывали оторопь своим сходством.

Перед дверью последнего купе он остановился и пояснил, кивая на поднос:

— Перекус входит в стоимость, — и, постучавшись и открыв дверь, обратился уже к пассажирке, — Госпожа полковник, ваш чай и сладкое. А также попутчик до столицы.

И почему у меня такое чувство, что вишенкой на этой пироженке являюсь я?

В красивых женщинах в форме определенно что-то есть. Угадать возраст я бы не взялся, но где-то около тридцати — тридцати пяти. Подтянутая брюнетка со строгим волевым подбородком. Грудь, талия, бедра — все при ней в приятной пропорции, перевес я тоже не люблю. И не соплячка-малолетка, которые пока не вызывали у меня нужных шевелений: прошедших десяти дней в чужом теле мне никак не хватило, чтобы перестроиться на собственную юность, и малявки — вчерашние или нынешние школьницы подсознательно воспринимались табу.

Мой восхищенный взгляд не остался незамеченным.

— Зоя.

— Миха, — возможно стоило бы представиться как-то по-другому, но я боялся, что на не свое имя не откликнусь, что вызовет гораздо больше подозрений.

Аппарат требовал проверки, а когда женщина знает, чего хочет — жить проще. Сначала чай за знакомство, потом коньячок из ее запасов. Не напиться — боже упаси! — только для раскрепощения.

Вызволяя крепкие полушария из плена тесного кителя, наткнулся на сбрую.

— О! Пистолетики!

На мое дилетантское заявление (местных марок я не знал) Зоя фыркнула и помогла разобраться в застежках. Проведя пальцами по оставшимся после белья и ремней красным следам, зарылся лицом в восхитительные возвышенности. Освободившиеся руки пустились в путешествие по линии бедер. Где сразу наткнулись на ножны. Озадаченно вывернулся из объятий и приподнял смятую юбку.

— Да ты опасная женщина!

Полковник с ножнами на подвязке смущенно отстегнула нож с ноги.

— А где базука? Здесь… или здесь?

— Ищи, малыш…

Юное тело подвело и опозорило. «Итицкая сила! Масюня! Ты хоть что-то без одобрения мамочки делал⁈» Пришлось снова пускать в дело руки, губы и язык, заминая неловкость. Но сто сорок искр в крови — это не только неизвестные пока способности, это еще и повышенная регенерация или, как в данном случае, быстрое восстановление.