– Ох, па, – утыкаюсь носом я в его грудь, едва сдерживая снова набегающие слезы. – Это долго рассказывать.

Команда быстро разбредается по делам, деликатно оставляя нас одних. Все равно нужно скупиться провизией и набрать питьевую воду. Теперь уже можно прямехонько к родным берегам плыть, даже не останавливаясь, пока не достигнем реки Сионы.

– Ничего, у нас времени полнохонько, – хмыкает отец, пытливо заглядывая мне в глаза. Ну вот, ничего от него не скроешь.

Только как рассказать такое? Умолчать? Сделать вид, что Ингвар был настоящим рыцарем, и я в плену была как в королевских палатах? Но это же бред. Киан Мэлори достаточно проницателен, чтобы понять то, что я безбожно вру.

Единственный вариант сместить акценты совсем на другую проблему. Рассказ из моих уст льется, как по маслу. Некоторые не особо страшные и достаточно приемлемые детали я все-таки описываю, справедливо полагая, что если вовсе без них обойдусь, то взволнованный родитель надумает себе в десять раз страшнее. А в описание побега даже умудряюсь немного юмора добавить. Но о жизни на мызе говорю мало, больше отдавая предпочтение описанию унандэ, их переправе за грань и необычному дару Кары, который мне поможет отправить Гиллагана на перерождение. Дневник, о котором я, естественно, не забыла, тут же переходит в руки папе. Думаю, ему, как ученому, интересно будет ознакомиться с записями старика Дэглана.

Всю обратную дорогу домой я только и делаю, что сплю, ем и ни на шаг не отхожу от папы. Мне до сих пор не верится, что это не сон, и я на самом деле встретила его прямо на причале Унга. Это ощущение нереальности происходящего отпускает меня лишь тогда, когда куррага попадает в устье Сионы, покидая приветливые воды моря, которое послало нам погожие дни и легкую переправу. Пять дней куррага двигается против течения и на шестой нас принимает крупный портовый город Иорк. Родная речь звучит тут и там. Множество кораблей, стоящих у причала украшены разными вариациями флагов острова Эри. Меховую жилетку приходится снять и сложить в сундук. В Эри довольно таки тепло в это время года, чего не скажешь о Северных островах.

– Пап, а Алистер когда вернется? – спрашиваю, невольно осматирвая корабли вокруг.

Здесь очень много наших эрийских курраг, как морских, так и для реки, несколько огромных торговых каррак и даже один драккар с развивающимся полосатым парусом. При взгляде на это судно мое сердце начинает биться, словно овечий хвостик, а в глазах на мгновение темнеет, и я слабо покачнувшись, едва успеваю схватится рукой за борт, дабы удержаться на ногах. Но здравый смысл тут же дает мне мысленную затрещину – Инвар не единственный викинг на белом свете, а Иорк достаточно большой порт, и корабли здесь останавливаются со всей уголков мира. Но злюсь я на себя не столько за трусость, как за глупую, дурацкую и совершенно напрасную надежду на то, что на борту ладьи и правда окажется Ингвар Торвальдсон.

– Алистер вполне возможно уже дома, – папа ласково обнимает меня за плечи, следя за тем, как пришвартовывают “Колдунью”. Сегодня мы прощаемся с верным судном, и дальше путь наш будет продолжаться по суше.

Глава 54

От Иорка до Кинлоха рукой подать, не больше пары дней пути, но я все равно нетерпеливо подпрыгиваю в седле, торопя время. Мысли о том, что я скоро увижу маму и брата, подстегивают не на шутку – я еще никогда так надолго из дому не отлучалась – но вынырнувшие из-за холма острые башни замка все равно застают врасплох, как и всадник, мчащийся нам навстречу. И хоть он еще слишком далеко, для того, чтобы можно было различить черты его лица, я уже знаю – это Алистер.

– Сестренка, – поравнявшись с нами, он подхватывает меня и пересаживает на своего коня, заключив в объятья. – Ну, ты и заставила нас поволноваться. Разве приличным леди пристало так себя вести? – шутливо упрекает он, небрежно взъерошив мои короткие волосы.

Это может со стороны показаться несколько обидным, но я прекрасно знаю, что за его легкомысленным тоном скрывается настоящее беспокойство.

– А я с тебя пример беру, – тут же парирую. – Не все ж тебе неделями пропадать. Настала и моя очередь.

– Но-но, – поднимает вверх палец Алистер. – Попрошу! Я мужчина. А что позволено мужчинам, то невинным девам негоже.

На языке так и вертится ответ, что не такая я уж теперь и невинная, но я молча проглатываю ответ, не желая делиться ни с папой, ни с братом такими подробностями.

Отец, естественно, попытался кое-что выведать у меня о жизни на Северных островах, но я ловко избегала ответов, и со временем он перестал меня о чем-то спрашивать. Ал же подобной деликатностью не обладает, и будет тянуть правду клещами, если не пресечь это в корне.

Подкованные копыта гулко стучат по деревянному мосту. Нас встречают словно героев. Тут и старая Гертруда, которая вынянчила меня и Ала, и Уна, вытирающая платочком глаза, моя личная служанка, с которой мы близки, как подруги, и Оэн, наш конюх, который учил меня ездить верхом, едва я научилась ходить, и кухарка Полин, всегда откладывающая для меня про запас несколько лакомых морковных печеньиц, зная, как я их люблю, а еще Обри, Шэнна, Рейвен…

Глаза застилает мутная пелена, и теперь я даже радуюсь, что все еще восседаю на лошади Ала, а не на своей. Только… где же мама?

– Па? – испуганно оборачиваюсь к отцу. – А что с мамой?

Но он и сам, с беспокойством оглядев толпу и не увидев жены, кидает взгляд на брата.

– Все с мамой хорошо, – поспешно восклицает тот, видя наши встревоженные лица. – Ей доктор рекомендовал несколько дней провести в постели, вот она и лежит. Ждет вас. Психует. И ругается...

Папа даже дослушивает до конца остроумные замечания братца, а быстро спешивается и широким шагом направляется к донжону, чтобы спустя секунду скрыться за массивными дверями жилой башни.

– Да, все там в порядке, – хмыкает Алистер, снимая меня с седла. – Лекарь просто перестраховывается.

Я, несмотря на заверения братишки, тоже беспокоюсь о маме, и мне не терпится отправиться к ней. Едва оказываюсь на земле, сразу же бегу в покои родителей. И даже не смотрю по сторонам, хотя раньше думала, что будет любопытно глянуть, изменился ли Кинлох за время моего отсутствия.

Птицей взлетаю по лестнице и замираю перед закрытой дверью. Из комнаты слышатся приглушенные голоса – папин тихий, успокаивающий, и мамин, срывающийся в тревоге и что-то с нажимом доказывающий. Родители явно препираются. И уж не с постельным ли это режимом связано? К тому же я явно слышу еще один голос, принадлежащей нашей экономке Юфимии, которая сразу же становится на сторону отца. Кое-кто, видимо, демонстрировал слишком рьяные порывы проигнорировать рекомендации лекаря, и понадобилась бдительная стража.

Не выдержав, тихо стучу и, толкнув тяжелую створку, ступаю за порог. Но сразу же ошеломленно замираю, воззрившись на лежащую на постели женщину.

Мама… Такая молодая и красивая. Даже не скажешь, что у нее взрослые дети, ее легко можно принять за мою сестру. Мама… любящая, отчаянная и самоотверженная. Мама… тонкая как тростинка и сильная духом, как скала. И теперь я с удивлением смотрю на немного располневшую талию этой тростинки.

– Мам? – удивленно округляю я глаза. – Папа? Это вы успели пока меня не было?

Рядом тихо от смеха прыскает Юфимия.

– Допустим, успели мы раньше, – смущенно откашливается па. – Останься ты немного подольше, а не умотай в манистер, упершись рогом, как горный барашек, узнала бы сразу.

– Доченька, – шепчет мама и порывается встать с кровати, но папа легко удерживает ее на месте. Но я тоже не хочу, чтобы она вставала, раз доктор так сказал, посему сама как можно скорее подбегаю к кровати и,  осторожно, чтобы не навредить, заключаю ее в объятья.

– Ма, – тихо всхлипываю. – Я так скучала.

– Моя милая девочка, – гладит она меня по волосам, перебирая спутанные пряди. – Моя Гвени…

Дверь, тихо скрипнув, выпускает из комнаты всех присутствующих, и мы остаемся наедине.