ЭПИЛОГ

– Мистер Эллингтон, разворачивайте машину! – грозно заявила я, полная решимости вернуться. Это уже ни в какие ворота не шло! Неслыханная наглость усадить меня в машину и заставить ехать помимо моей воли. Не хочу. Не буду. Не поеду!

– Что значит разворачивайте машину, ты рожаешь, Амелия! – кажется, он не верил в серьезность моих намерений. Нужно придумать что-то, ради чего действительно повернет обратно.

– Я забыла отправить немцам контракт с правками! – конечно, я его отправила и еще вчера, но контракт очень важный, а, зная скрупулезность немцев, они бы не простили задержек в подобном деле.

– Да мне без разницы! Мы едем в роддом, – он был непреклонен. Нет. Я должна отвоевать время. Я не готова. Совсем-совсем не готова. Мне нужна отсрочка.

– У-у-й, – стонала я, сгибаясь от очередных схваток и пытаясь выровнять дыхание так, как учили на курсах. Совершенно не помогает, но от осознания, что помогать должно, вроде как легче. Число моих сердечных ударов гораздо выше, чем стрелка на спидометре. 150. Возможно, мы разобьемся, и тогда рожать не придется. Какой бы повод придумать? Как назло, ничего в голову не приходило. – Все равно разворачивайтесь. Я передумала!!!

– Передумала? – почти крикнул он, глянув на меня. В этот самый момент из-под меня заструился ручеек, намочив сиденье и пролившись под ноги.

– Мамочкииииии… я точно передумала!

– Ты не можешь передумать, у тебя воды отошли, – мужчина находился на грани паники и вдавил педаль акселератора в пол. Меня вжало в сиденье. Пейзаж за окном превратился в сплошное мельтешение. Мы что, только что проскочили красный? Черт…

– Ничего страшного! – я пыталась его убедить, как могла. – Ну, отошли, с кем не бывает?

– По-моему, это страшно, любимая. Очень-очень страшно, – еще один красный светофор и нам вослед донеслись сигналы недовольных водителей.

– Мне тоже страшно, когда так быстроооо….. уф, уф… – я снова пыталась дышать, как те женщины учили на видео. Не помогало. Ненавижу тех женщин. Желание убивать, крушить и ломать становилось настолько сильным, что даже ладони чесались. Наконец визг тормозов возвестил о том, что мы прибыли в частную клинику, где меня уже ждали с каталкой доктора. – Это что?

– Ложись, любимая, пора.

– Еще не пора, – заверяла я, когда меня укладывали на кушетку. – Еще очень не пора, я еще потерплю. Месяц, два… может, три.

– Амелия, я люблю тебя. Все будет хорошо, успокойся, пожалуйста, – надо мной мигали лампы, и лишь его прекрасное лицо, склоненное ко мне, было той константой, за которую можно уцепиться. И в прямом, и в переносном смысле. Мягко переместив мою ладошку со своего лица в ладонь, он крепко обнял ее обеими руками.

Меня привезли в родильное отделение. Доктор осмотрела, сказала, что раскрытие недостаточное для родов, необходимо ждать. Ждать мне не нравилось. Совсем не нравилось. Хочу есть, пить, спать. В туалет хочу. Боль накатывала волнами, выкручивая все жилы на теле, а затем ненадолго отпуская. До чего же изощренная пытка с этими родами.

– Мистер Эллингтон, я вас ненавижу!!! – кричала я, корчась на кушетке от боли, которую принесла очередная схватка. Казалось, еще чуть-чуть и я потеряю сознание. Доктор упорно твердила, что раскрытие лишь пять пальцев, нужно ждать еще. Будет ли больнее? «О, да, будет обязательно», – заверяла она, кажется, плотоядно при этом улыбаясь. Куда ж больнее-то??? Изверги!

– Я тоже вас ненавижу, любимая миссис Эллингтон! – он гладил мою голову, и улыбка не сходила с его лица. Чему улыбается?

– Если не перестанешь улыбаться, я тебя чем-нибудь огрею…. Ааааа!!! Черт бы вас побрал. Это вы со мной сотворили подобное!

– Не в первый и не в последний раз, – иронично заметил он. Я даже кричать перестала.

– Что вы сказали? – задыхаясь больше от возмущения, чем от боли.

– Сказал, что первый раз всегда больно. Потом, говорят, легче… по накатанной идет.

– По нака…. Ну, знаете! Ни в какие ворота-а-а-аа… Доктор, я сейчас обосрусь. Да простит мне мой муж подобные слова.

– Чувствуете давление на анус? Позывы к испражнению? – доктор нырнула куда-то в район моей промежности и вынырнула довольная. Что там можно увидеть, чтоб так улыбаться?

– Я вам тут сейчас такое испражнение устрою!!! – кричала я, не в силах терпеть боль. – Достаньте его из меняяя-ааа-ааа!!! Мистер Эллингтон!!!!

Я кричала, шипела и ругалась, пока доктор в очередной раз пихала в меня зеркало, руки и бог знает, что еще, чтобы увидеть, на сколько пальцев раскрылась шейка.

– Замечательно, Амелия, сейчас начнутся потуги.

– Что в этом замечательного? – мои глаза разве что на лоб не лезли от боли.

– Весь мир перестанет существовать, когда вы возьмете на руки своего ребенка. А боль отступит, как только начнете тужиться.

Очень в этом сомневаюсь! Доктор и акушерка показали мистеру Эллингтону, как нужно меня сгибать, чтобы помочь разродиться. Ногами приказали упереться в специальные выступы на кровати. Технику дыхания я тренировала, но напрочь все забыла, поэтому показали еще раз. Потом еще раза три. Наконец, получилось. Проклиная все на свете, я начала тужиться. Если вы когда-нибудь очень хотели в туалет и у вас не получалось сходить, сколько бы вы ни тужились – это оно самое. Боль? Какая там боль! Одна единственная мысль – ЭТО должно из меня выйти. Это обязано из меня выйти! Я старалась изо всех сил, старалась как могла. Со всех сторон кричали «давай, давай!!!», «Тужься!» и все такое. Да будто я без них не понимаю! Будто лежу на диване и, кушая поп корн, телевизор гляжу. Я итак тужусь, о чем не преминула им сообщить.

– Давай, Амелия. Осталось немного. Ты должна тужиться сильнее, изо всех сил, помоги своему ребенку!

– Ы-ыыы…, – стараясь не напрягать лицо, чтобы от усердия глаза не выскочили и не лопнули, я выдавливала из себя плод нашей с мистером Эллингтоном безудержной страсти. Ближайшие пару лет постараюсь удержать эту безудержность в его штанах. Что б еще раз пройти через подобное? Увольте. До чего же прекрасное слово – презервативы…

– Вот, показалась головка, – обрадовала меня акушерка. Ну, это ей казалось, что обрадовала.

– Только головка? – возмутилась я. Пыхтела столько, что уже почти в беспамятстве, а только головка? Я чувствую, как моя родная промежность расширилась до невозможных размеров, страшно даже представить, как выглядит растянутая вагина, из которой торчит голова, но, судя по ошарашенному виду мистера Эллингтона, зрелище то еще.

– Потрогайте ее, – улыбнулась акушерка.

– Что? – в шоке. Потрогать головку, торчащую из моей вагины? Мне что, заняться больше нечем, я тут, вообще-то, рожаю, если кто-то забыл! – Не буду, – они взяли мою руку. – Да не буду я ее трогать, о господи!!!

Под моими пальцами ощущение чего-то волосатого, слизкого и, кажется, мягкого. Мягкого? Ну, кто ж просил? Жуть-то какаяяяя….

Еще потуга, другая и, приготовившись к долгим мукам, я ахнула от удивления, когда на третьей потуге из меня, словно пробка, выскочило нечто серое и огромное, которое в тот же миг разразилось заливным воем и порозовело. Дальше все, словно в тумане.

– Отец, перережьте пуповину! – улыбающаяся акушерка протянула мистеру Эллингтону ножницы. Он далеко не с первого раза смог их взять и долго не решался резать дрожащими руками. Неужели, тоже переживал? Или просто боится? Наконец, перерезав, пару раз моргнул и едва не свалился в обморок. – Мужчины впечатлительнее женщин в этом отношении, – пояснили мне и положили на грудь Ее.

С этого момента весь мир действительно перестал существовать. Маленькая горошинка возила своим носиком по моей груди, в поисках соска. Я помогла ей, и через пару мгновений в родовой раздалось причмокивающее сопение. Не знаю, есть ли у меня молоко или молозиво, но маленький комочек на груди с упоением насасывал сосок. Тихие слезы радости скатились по моим щекам. Забылось все. Боль. Страх. Даже ужас. Словно происходило не пару мгновений назад, а много-много лет назад и даже не со мной. Словно в каком-то фильме. А здесь и сейчас только я, горошинка и уверенная теплая ладонь любящего мистера Эллингтона.