«Книжке альпиниста» значатся десятки горных вершин, в моём активе также десятки юмористических рассказов, напечатанных во многих тонких и толстых журналах Союза. В одном я отстал от вас, моих однокашников, – я так и хожу в холостяках.

Любой город оживает, когда в нём появляются знакомые, приятели и друзья. И наоборот, отторгает, смотрит в твою душу безразличными глазницами окон, когда тебя не связывают с ним никакие человеческие отношения.

Мне повезло, хотя и нет уже в Ургаше Пети Бжицкого, нет нашей дружной студенческой группы, мне некому писать письма в Боровичи – ушли из жизни мои тётушка с дядюшкой. Зато здесь живёт и работает наш с тобой товарищ Пашка. Главный технолог Ургашского машза-вода Павел Николаевич Зрелов не смог встретить меня на автобусной станции, прислал водителя, и тот отвёз меня в гостиницу.

Наскоро распаковав чемодан, я поспешил на завод. Павел нашёл меня в отделе главного конструктора, где я сидел по уши в чертежах в окружении местных специалистов. Он здорово сдал за эти годы – обзавёлся брюшком, лысиной и одышкой. Больше всего мне не понравилось отсутствие чёртиков в его глазах. Нет уже того нашего Пашки – рыжего гитариста, анекдотиста, хохмача… Хотя из нашей студенческой братии кое-кто уже успел уйти за радугу, остальные, поседев и посолиднев, ещё держатся в хорошей форме.

Он мне искренне обрадовался, мы обнялись и договорились встретиться вечером.

Дома у Павла нас ждала Анна, бывшая первая красавица Ургашской танцплощадки. Я слегка оторопел: что делает с нами время! Только глядя на своих ровесников, понимаешь, как ты сам выглядишь в глазах окружающих, как безжалостно время. Куда подевались русая толщиной с руку коса, огромные голубые глаза, осиная талия первой красавицы? Меня встретила дородная матрона, на оплывшем лице которой обширные щёки подпирали узкие смотровые щёлочки на месте когда-то огромных голубых глаз. Коротко стриженные волосы покрашены в иссиня-чёрный цвет, что ещё больше выдавало несметные потери в их рядах. Белые пухлые пальцы унизаны массой золотых колец с камнями.

Что ещё бросилось в глаза – невероятный порядок и стерильная чистота в квартире, дом жил по жёстким законам, установленным ещё Пашиной тёщей, этнической немкой.

Это обстоятельство при наших порядках вполне могло помешать его карьере, но ситуацию спас тесть – коренной сибиряк, ветеран войны, полный кавалер орденов Славы. К сожалению, и тесть, и тёща уже покинули этот мир. Дети Зреловых, Коля и Аня, уже успели обзавестись своими семьями и живут отдельно. Там подрастают внуки, и Аня, по словам родителей, ждёт второго ребёнка.

Казалось бы, жизнь нашего товарища удалась, но что-то витало в воздухе такое, что мне стало не по себе. Я поставил в центр стола бутылку армянского коньяка «КВ-ВК», только вчера купленную в Елисеевском магазине на Невском. Выпили за встречу, помянули ушедших друзей. Я огляделся: а где же Пашкина гитара?

– Мы давно уже дома не поём, – сухо буркнула Анна, как-то недобро взглянув на мужа. Тот опустил глаза.

– Вот что, ребята, – сказал я. – Мне совсем не удалось поспать ни в самолёте, ни в автобусе, сейчас засыпаю на ходу. Пойду-ка я в гостиницу, давайте перенесём наши посиделки на другой раз.

– Я тебя провожу, – вскочил Павел.

– И коньяк возьмите. Я не пью, а Павлу одному пить негоже, – Анна в прихожей сунула мне в руки початую бутылку. И я понял, что никаких посиделок у нас больше не предвидится.

На улице я предложил Павлу:

– Идём ко мне в номер, как бывало, по-студенчески нарежем на газете колбаски…

– Нет, – возразил Павел. – Идём со мной! Мы тут собираемся отделом на одной квартире, отмечаем новогодние и прочие праздники.

Дверь открыла вылитая Мальвина из сказки – эфемерное создание в голубом халатике с кукольным личиком, роскошными локонами и точёной фигуркой. В комнате почти никакой мебели: стол, простенький диван-кровать и грубо сколоченная большая лавка вдоль стены, на которой стопками сложено бельё. Несколько платьев на плечиках повешено на обратной стороне комнатной двери. Гвоздь программы – Пашкина гитара на стене. Я её сразу узнал. Помнишь, Алёша, мы подарили её Павлу, когда ездили на целину? Тогда ещё наш староста, Игорь Матвеев, выжег на её деке: «Сурова жизнь, коль молодость в шинели и юность перетянута ремнём». Для выпускника Казанского военно-политического училища очень даже неплохо. Как мы его ни ругали, исправить ничего было нельзя. Звук у гитары оказался отменным, а жизнь, как оказалось, долгой.

– Галина, – представилась хозяйка.

– Галя у нас специалист по термообработке металлов. Приехала из Красноярска, – добавил Павел.

В тот вечер я увидел прежнего Пашку. Он балагурил, играл на гитаре. Мы спели с ним наши старые «Ленточки матросские», «Черноморскую чайку», «Четыре зуба»… Галина подпевала нам тонким приятным голосочком. На удивление она знала все слова наших песен.

Так началось моё возвращение в Ургаш.

Ургаш, Сергееву Д. Г.

Спасибо, Митя, за обстоятельное письмо. Второй день живу приятными воспоминаниями о нашей практике в Ургаше летом далёкого 1959-го. Перебираю фотографии. Какие мы там юные и красивые, все в ожидании будущей интересной и счастливой жизни! Не понимали дурачки, что тогда-то и была у нас жизнь интересной и счастливой. Без кризов и радикулитов. А мы с тобой переживали по поводу танцев и девчонок. Несмышлёныши. Теперь у меня четверо детей от двух жён, кафедра в альма-матер, «Волга» в гараже, дача на Карельском перешейке… А я завидую нам, тогдашним пацанам, что играли в шахматы на подоконнике…

Передавай привет Пашке, пусть держит хвост пистолетом. И пиши мне побольше про Ургаш, где-то по его улочкам до сих пор бродит наша юность.

Ленинград, Матушевскому А. Б.

Дела на заводе по моей теме ещё только разворачиваются, поэтому вечера и выходные у меня пока остаются свободными. Я отнёс в местную газету пару своих рассказов. С единственной целью – выйти на местную пишущую братию. Мой ход сработал, в редакции меня вывели на «собратьев по перу», а затем и на Веронику Бревдо, единственного в Ургаше члена Союза писателей.

Живя в Ленинграде и изредка печатаясь, я имел возможность общаться с некоторыми писателями и редакторами, т. е. какие-то азы литературного творчества к своим пятидесяти годам я всё-таки постиг. И вполне могу поделиться ими с местной пишущей молодёжью, не претендуя на роль литературного мэтра.

Мне нравятся эти молодые и горячие ребята и девчонки, начитанные и талантливые. Одни фамилии чего стоят: супруги Винокуровы, Лёня Гладков, Тамара Рубцова… Мы слушаем их стихи и рассказы, критикуем, спорим, рассказываем анекдоты, смеёмся и снова спорим.

Они же познакомили меня с Вероникой Бревдо. Общение с членом Союза писателей, автором нескольких книг в корне отличается от общения с начинающей литературной братией, молодой и неугомонной. Вероника прикована к постели какой-то редкой болезнью. Паралич сковывает её тело, постепенно поднимаясь от нижних конечностей к голове. Я нашёл в энциклопедии нечто похожее, называется «синдром Лу Герига» – постепенная атрофия всех мышц. Кроме того, там есть ещё болезнь Шарко – Мари – Тута – медленно прогрессирующая мышечная атрофия, но не уверен в своём диагнозе, извини, не специалист. А спросить Нику не решился. Сейчас можно видеть только её красивое лицо в обрамлении чёрных волос да огромные выразительные глаза – всё, что не скрыто одеялом. К ней я захожу по предварительной договорённости.

Ургаш, Сергееву Д. Г.

Митя, я не узнаю тебя. Ты закоренелый холостяк, и вдруг «красивое лицо в обрамлении чёрных волос да огромные выразительные глаза». Чует моё сердце, созреваешь и ты для воздействия дамских чар, вот-вот рухнешь. Кем бы ни оказалась будущая твоя дама, в любом случае держи хвост пистолетом!

Ленинград, Матушевскому А. Б.