Я понимала, что Саша сжимает мою руку. Видела, как по его лбу течет пот, как ему страшно и в тоже время плохо. Он мог уйти в любой момент, но почему остался? Я чувствовала его прикосновение к моему лбу, ощущала холод его ладоней, а затем…

Детский крик разорвал внутреннюю тишину и…

Хлынули эмоции…

Не важно, что со мной происходило, наплевать на то, что было в прошлом. Сейчас я могла видеть лишь маленькое крохотное тельце, кричащее на всю палату.

Тишина полностью перебила внешние звуки и я больше не слышала чужих голосов…

Теплая и нежная, такая красивая… Она вздрагивала у меня на руках, открывая свой маленький ротик, еле-еле шевелила крохотными ручками, медленно растопыривая пальчики…

Перед глазами была лишь она… Моя маленькая девочка… А затем все резко пропало и я мгновенно провалилась в пустоту…

Так ведь не должно быть, да?

***

- Проснулась? – я все еще лежала на кушетке, Ангелина Викторовна улыбалась, что-то отмечая в своем журнале, а затем произнесла, - давление резко подскочило, вы сознание потеряли на несколько часов. Как самочувствие?

- Где дочка? – да какое к черту самочувствие? Мне уже давно плевать на боль, главное – Марианна. – с ней все хорошо?

- Поздравляю, Дарья. Три килограмма девятьсот семь грамм, пятьдесят пять сантиметров счастья и девять по апгар. Ваша прелесть спит в палате, пугает нашего обожаемого начальника до такой степени, что бедный мужик, кажется, вообще выпал из реальности. Бригада!

Мне помогли пересесть на каталку, объясняя попутно что можно, а что нельзя. Голова дико кружилась и неимоверно хотелось спать, я ощущала тошноту и все тело ломило от остатков боли после родов, но все равно единственное, о чем я могла думать, это Марианна. Какая она? Хочу взять на ручки… Хочу прижать к себе и уткнуться носиком в ее щечки…

Когда дверь большой палаты открылась, я увидела их…

Преображенский сидел на кровати в позе мыслителя и смотрел на то, как в небольшом прозрачном боксе шевелился маленький человечек. Марианна пыхтела, сопела, чмокала губами, явно требуя законной пищи, которую как раз вкатили в палату. Теперь я – еда.

Бедный мужчина выглядел до ужаса напуганным и уставшим. Его глаза были большими от удивления и непонимания.

- Она такая хрупкая, - прошептал Саша, - я боюсь ее трогать. На нее дышать-то можно?

- Ну, начинается! – Ангелина Викторовна мягко всплеснула руками, подошла к малютке, завернутой в теплое одеяльце, спокойно взяла ее на руки и как только я смогла залезть в кровать, отдала дочку мне.

И мир перевернулся вновь…

Все чувства и эмоции, страхи во время беременности – все оказалось таким пустым и несерьезным. Отношения с мужчиной, прошлые обиды и ссоры – все такая ерунда… Глядя на милое, крохотное чудо, я понимала, что ради нее готова пожертвовать всем, что у меня есть, лишь бы она была счастлива в этом огромном жестоком мире. Готова отдать абсолютно все… До абсурда… Но это действительно так…

Она быстро нашла источник молока, схватила меня своими губами, прижалась ручками и с неимоверным удовольствием начала кушать, сладко причмокивая, словно ела самое вкусное, что может быть на этой земле.

- А мне теперь можно куда-нибудь упасть? – умоляюще спросил Саша, глядя на врача, - иначе я прямо тут упаду…

- А с виду сильный мужик, - Ангелина Викторовна смотрела на нас и продолжала улыбаться, - все вашей маме расскажу, кстати. Она как раз мне звонит… Будет требовать подробностей…

- Я ведь и уволить вас могу… - в голосе звучала безнадега, но ни в коем случае не угроза.

- Увольняйте, я и так устала уже, пора бы и отдохнуть. Все ждала, ждала, когда же наш Александр обзаведется семьей – дождалась. Можно и на пенсию…

- Какая пенсия? – тут уже Саша взмолился, - на вас все отделение… Ладно, звоните маме… Все равно уже набрали номер и она меня слышит, да?

Женщина лишь пожала плечами, поднесла трубку к уху и хмыкнула, покинув палату.

Саша тут же сел рядом, боясь дотронуться до меня.

- Ты как? – в его голосе звучал ужас, - тебе очень больно?

- Уже нет, - прошептала я, не в силах отвести взгляда от дочки, - уже не больно… Как-то так тепло внутри и…

Слезы сами хлынули из глаз. Я просто не могла сдержать всю ту нежность, что испытывала, держа маленькую ручку Марианны. Нежнейшая бархатная кожа, миленькие маленькие голубые глазки и неимоверно мягкие щечки – все это вызывало бурю эмоций и чувств.

Саша молчал еще очень долго, просто сидел со мной рядом и наблюдал, прижимался слегка ко мне, словно боялся, что я распадусь на части, а когда Марианна уснула и я с большим трудом и опаской вернула ее в прозрачный бокс, закутав в теплую пеленку и одеяло, лег рядышком на просторной кушетке.

- Больно? – тихо спросил он, - где?

- Везде, - честно призналась я, - от макушки головы, до кончиков ногтей на ногах…

Он положил холодную ладонь мне на лоб и стал медленно гладить по голове. Я не могла лежать на спине, тут же возникала дикая боль, поэтому пришлось с большим трудом перевернуться на бок. Мы смотрели друг на друга, и я видела, как в его глазах что-то изменилось.

Он что, выгонит нас? Или все же не сможет? Любит? Или решил отказаться? Не понимаю…

- Я думал, что от страха сам рожу, как вы, женщины, вообще это все можете пережить? Вас же словно ломает… - он шептал это, не в силах повысить голос, еле-еле шевелил губами из-за усталости, возникшей после сильного стресса, - это же… это ведь должно быть просто невероятно больно… как после такого вообще можно хотеть еще детей?

- Это природой заложено, - мне и самой было сложно говорить. Я хотела спросить, любит ли он, но так боялась услышать ответ. Боялась услышать то, что мне не понравится.

Вместо лишних слов, Саша слега обнял меня, стараясь не причинять неудобства, и я смогла уснуть. Просто провалилась в тишину и покой, ощущая, как где-то снаружи колотится мое собственное сердце.

ЭПИЛОГ

Спустя три месяца.

- Надо отдать должное, ты очень похожа на своего отца… - Марианна оказалась точной копией Димы, что дико обижало, и вызывало ревность глубоко внутри. Своеобразное чувство собственничества не давало покоя, но я надеялась, что со временем это пройдет, да и дочка точно внешне изменится.

- Зато характером в папу пошла, - Саша сидел рядом и помогал менять подгузники. Отвлекая малышку погремушкой, он мог позволить мне беспрепятственно крутить Марианну как мне того хотелось, но самое главное – вызывал искренний смех девочки. – непоседа как я в детстве. Ты подожди. Она нам сейчас еще на пол свои дела сделает, тогда точно по моим стопам пойдет…

Саша изменился. За каких-то несколько месяцев он успокоился и стал… стал более взрослым. Не знаю, как правильно описать то, что я чувствую, но мужчина словно обрел нечто очень ценное и важное. Казалось бы – Преображенский и дети не совместимы, но оказывается, в этом правиле есть исключение.

Он не сразу прикоснулся к Марианне, просто ходил вокруг кроватки, смотрел на нее и с большим ужасом в глазах наблюдал за тем, как я спокойно беру ее на руки, причитал при этом, что ребенок кажется очень хрупким и действительно ли нормально вот так просто брать ее без всякой подготовки.

Игорь смотрел на нас как на идиотов, но всегда помогал и с большим удовольствием отвлекал дочку, когда мне нужно было срочно сделать домашние дела. Мальчик с большим удовольствием менял часы с Марианной на обучение живописи, стараясь загрузить все мое свободное время, мотивируя это тем, что пока ребенок не ползает и не ест краски, можно дышать спокойно и нагло пользоваться возможностью. Да я и не была против, как раз наоборот. Благодаря материнскому инстинкту, изменилось и отношение к Игорю – оно стало более теплым.

И все же мальчик такой взрослый, что меня это иногда пугает. Мы часто проводили с ним время, рисовали, я показывала различные штрихи, объясняла построение, конструкции, отношение светотени и прочие нюансы, которые понадобятся для поступления в институт. Марианна спала рядышком и судя по всему, наше бубнение вошло у нее в привычку и стало своего рода колыбельной.