Последнее, что помнила Алёны — это круговорот голосов и крепко обнимающие её руки с таким родным запахом, что хотелось плакать, а потом… Она снова одна, посреди тёмного леса, куда идти — не знает, вокруг так темно, что носа своего не видно.

Понемногу начала она привыкать к темноте. Различила под ногами дорогу. Посмотрела в оба её конца, вроде с одной стороны просвет виделся. Пошла Алёна в ту сторону, дорога становилась всё шире, а деревья реже. И только она к дороге подошла, как из-за поворота вылетела машина, яркий свет фар резанул привыкшие к темноте глаза девушки. Резкий звук тормозов, ворох взлетевшей вверх грязи и ругательства мужчин ворвались в, казалось, непроницаемую тишину леса.

Всё это испугало Алёну. Незнакомые голоса вдруг вновь проявились и зашептали:

— Беги от них, чужие они, не наши. Дурные у них мысли, худые у них руки, — кружилось вокруг вороньим криком.

Девушка закричала, больше для того чтобы отогнать голоса, но преследователи тоже отступили. Её глаза всё никак не могли привыкнуть к яркому свету фар, что были направлены прямо на неё, и кто стоял за ними, Алёне не было видно.

Вдруг машина взвизгнула и, пропахав жидкую ноябрьскую грязь, скрылась из вида. Рядом с Алёной остался один человек.

— Пойдём домой, — говорил он, — тебя, наверное, Тимур уже ищет. Заблудилась ты, что ли? Зачем в такую темень в лес пошла?

Алёна не отвечала. Не могла она понять, где речь человеческая, а где голоса непонятные. Так и стояли они с парнем друг против друга, пока машина, вновь ослепив светом фар, не вернулась обратно.

— Алёна, — услышала она знакомый голос, — Алёнка, любимая, что с тобой?

— Тимур? — осторожно спросила девушка.

— А кто ещё? — продолжал голос; Алёна пыталась понять, на самом деле он звучит или только в её голове раздаётся; но идущая к ней фигура была до боли знакома. — Что же ты в лес убежала? Промокла вся, так и заболеть не долго.

Тимур наконец перекрыл собой слепящий Алёну луч света, и она увидела лицо мужа и его глаза, полные беспокойства.

— Тимур, — прошептала она и кинулась к нему.

— Теперь и меня отстирывать надо будет, — проговорил он, прижимая к себе любимую пропажу, всю покрытую осенней липкой землёй.

Алёна ощупывала руки, тело, голову Тимура, пытаясь убедиться, что он из плоти.

— Да что с тобой? — спросил удивлённый её поведением парень. — Где ты была?

— Я пошла гулять и заблудилась, — просто ответила девушка, понимая, что это единственное из её приключений, о чём она может сказать и что не вызовет подозрений в состоянии её рассудка.

— Ну ты даёшь, гулять в такую темень! — ответил муж. — Что ты здесь искала?

— Ничего, — быстро ответила Алёна, — в соседнюю деревню шла, да не там свернула.

— Вот ты дурёха! Столько раз с тобой здесь ездили, знаешь же, что деревня та по прямой от нас. Никуда сворачивать не надо, — ответил Тимур, прижимая к себе дрожащую жену. — Поехали скорее домой, тебе согреться надо.

— Давай лучше пешкой дойдём, нам здесь близко, а то я всю машину испачкаю. Я несколько раз в тину провалилась, — ответила Алёна.

— Езжайте, мы сами дойдём, — крикнул Тимур друзьям. — Спасибо, что нашли мою Алёну.

Ребята кивнули и уехали. А молодые быстро пошли к себе домой. Алёна шла и порой оглядывалась: всё мерещилось ей, что провожают её глаза незнакомые, из леса смотрящие.

Дома девушка долго не могла согреться. Тимур предлагал затопить баню, но жена просила его не уходить, побыть с ней. Алёне вдруг стало страшно одной. Ей казалось, что случившееся в лесу (что именно произошло, она понять не могла и поэтому боялась рассказать мужу), больше не оставит её.

Казалось, что из леса в её привычный мир просочилось что-то ранее неведомое или, наоборот, давно утерянное.

Снимая с себя грязную одежду и понимая, что пальто вряд ли удастся отстирать, Алёна заметила на руке плетёный браслетик. Простенький, но такой симпатичный. Он обхватывал её руку, как влитой. Чтобы его снять, надо было разрезать нити. Как смогли его надеть ей на руку, было для Алёны загадкой.

Она начала дёргать и растягивать браслет, но только больно себе сделала, так как нити начали врезаться в кожу.

— Что там у тебя? — спросил подошедший Тимур.

— Да так, — ответила Алёна, — сплела, надела, а теперь не снять.

— Красивый, — ответил парень, рассматривая плетение, — даже резать жалко.

— Не надо резать, — резко убрав руку, ответила девушка, сама не ожидая от себя такой реакции.

— Да ладно, не буду, — ответил муж и отошёл.

Так и остался браслет на руке её тонкой.

А на утро занемогла Алёна. Горела так, что влажное полотенце на голове вмиг высыхало. Местный фельдшер лечила её своими проверенными средствами, но потом лишь руками развела и посоветовала везти девушку в больницу.

Скорую ждали до вечера. Редко приезжала она к ним в деревню из областного центра. Фельдшер сама здесь и роды принимала, и вывихи вправляла, и другие болезни лечила.

А тут забрали Алёну в машине с красным крестом, смотрели ей вслед люди, удивлялись, что такая молодая девушка заболела до беспамятства.

А Алёна и правда бредить начала. На языке непонятном бормочет, подходить к себе не даёт.

— Будто бес в неё вселился, — сказала одна из женщин, когда наблюдала, как несёт Тимур молодую жену в машину скорой помощи.

А та бормочет что-то, головой вертит.

И только древние старухи, смотря на это, перешёптывались между собой и качали головами.

Батюшка в местной церкви молитву за Алёнино здравие прочитал, да пока читал, свечи затухли. Старухи вновь зашептались, зашипели пуще прежнего.

Только Тимур их не слушал. Переживал он за жену молодую. Худая у него Алёнка была, сколько ни кормил её, не поправлялась. И вот сейчас лежала на белых простынях вся высохшая, ма́лёнькая, будто девочка.

Забегал он к ней после учёбы, на которую теперь самому ходить приходилось. А потом на работу нёсся, денег-то на лекарство столько надо.

А Алёнка, как жар спал, сама не своя стала. Всё браслет теребит да в окно на соседний лес смотрит. С соседками по палате не общается. Пытались они разговорить новенькую, да отмахнулись быстро. Глянула Алёна на них своими зелёными глазами, у них всё желание общаться пропало.

Только выписать Алёну собрались, как вновь температура подскочила. Врачи смотрят, не понимают, что с ней. Уже всем пролечили, больше нечего давать, а она вновь горит.

А в бреду странное говорит, о людях лесных, о голосах звучных, о руках тёплых.

— Соседка-то наша «того», — многозначительно глядя на Алёну, говорила женщина из её палаты. — С ума сошла. Говорят, в лесу потерялась, блуждала долго, день или два её искали. Испугалась сильно и головой тронулась. Жаль девку. Молодая совсем. А муж у неё какой симпатичный, мне бы такого мужика — никому бы не отдала.

Слушала Алёна эти речи сквозь пелену жара, да ответить не могла. Но то, что на Тимура кто-то глаз положил — запомнила. Голову повернула в сторону той, что говорила о её муже, да пожелала ей в сердцах горя горького, чтоб не до чужих мужей ей было.

А для себя решила, что хватит ей на милость лихорадки сдаваться, домой возвращаться надо. А то как там Тимур без неё. В деревне тоже молодых да смелых девиц много. Не посмотрят, что жена в больнице, в дом к Тимуру напросятся, а там и до постели недалеко.

Застонала от этих мыслей Алёна, да так, что соседки вздрогнули. Не на стон, а на вой похож был звук.

— Скорей бы её от нас перевели, — сказала одна из соседок. — Да нельзя. Она в дурке всех заразит. Вот поправится и заберут её к таким же сумасшедшим.

— Не дождётесь, — хотела сказать Алёна, но из пересохшего рта вырвался только хрип.

Боролась с жаром Алёна. Когда помнила себя, молилась, просила вернуть её к мужу в деревню родную. Чувствовала, что слышит её кто-то, внемлет просьбам, а кто это — не понимала. Бог никогда не отвечал на её молитвы.

И когда в один день пришла к ней сухонькая старушка, представившаяся сотрудникам больницы бабушкой Алёны, не стала говорить, что никакой бабушки у неё нет.