УБ! – УБ!

– КХ! – КХ! – КХ! – КХ!

ЦК – ЦК

УБ!

ТС – С – С – С – С – С – С – ЦК!

ТЦ!

КХ! – КХ!

УП!

УМЦ!

УП!

А песня у меня сложилась такая:

И я замечаю, что на следующее утро у всех похожи лица: начиная с глаз, у нас одинаковые андрогинно-ангельские глаза, стеклопластик и полимеры, а после уже и лица похожи, и головы, и взгляды, и движения, значит, и тела. Тело – наш инструмент, точно так же, как и сознание. Теперь подумай, кто это – мы? Чей это инструмент? Я часто чувствую свое тело, как механически шевелящийся скелет, к которому прикреплены пока еще эластичные мышцы, все это удерживается сухожилиями, я ощущаю упругость вен и всех сосудов, по коториым движется моя кровь, один из четырех подвидов положительной субстанции, текущей в других людях, во мне циркулирует лимфа, вырабатывается сперма и слюна, растут волосы и ногти, я управляю своими суставами, шарами своих глаз, я наблюдаю все это кино вокруг, люди – аналогичные моему инструменты, схематичность обыденного логичного сознания налицо, но я вижу, что этими машинами – материальными и абстрактными, управляет кое-что более великое, более красивое, вечное, бессмертное, придумавшее мифологию, язык, речь, культуру, игру, создающее для себя всю эту иллюзию и предоставляющее себе Великую Возможность Вырасти и Вернуться. В некоторых иных, выдуманных или параллельных мирах не существует термина и понятия Бог. Там – настоящий абсурд. Все досадные ошибки, если они вообще бывают, – оттуда. Бунт – это дитя Земли, а вот апатия и безнадежность – гости из тех самых мест. Я бы мог вырастить сейчас стройную теорию параллельщиков-паразитов, но пусть этим займуться братья наши меньшие. Теперь, после определенного этапа, я ощущаю свое тело лишь, как тонко организованный инструмент, субъективированный для данной плотноматериальной реальности. Нужно быть бережливым и предупредительным, старик, особенно, если ты бесконечен во вселенной и решил жить для других; любя, прощать и, живя, делиться. Тело – удивительный комплекс, каждый, кто изучал основы медицины и анатомии, поражался этой штуковине, куда мы себя внедрили как-то раз, на заре человечества.

Один тип, шофер в автопарке, рассказывал, как его резали на операционном столе. Говорит, вмазали чем-то вроде кетамина, отъехал, никаких туннелей, говорит, не видал, ни бога, ни йога, ничего такого, но – свет, яркий и сладкий свет, а потом очухался, смотрю – лежу на столе, одни кишки в левой миске, другие в правом тазике, в шею вогнали тонкую стальную нить и – импульс по ней, раз! – снова потерялся в неведомом, врачи требуху в брюхе перебирают, а я лежу, отдыхаю. Так несколько раз тынялся туда-обратно, здесь больно до смерти, там приятно и легко, но только, говорит, вроде не совсем это я был в том свете.

Такие дела, дружище, а то еще мне рассказывал один человек, то ли рогипнолом ему анестезию делали, то ли ветеринарными кислотами по типу Р.С.Р., а говорит – ощущение такое, что ничего страшного не произойдет, уверенность откуда-то взялась, вера даже, страха никакого, живи просто – и выполняй свое задание. А я думаю, если уже освоился в таком состоянии, то – дорога дальше, иди не спеша, но и не отставай. Теперь встречаю друзей и они чувствуют, что я им дарю часть своего света, говорят – хорошо с тобой, и тому подобное, короче говоря, теряться не стоит. Но я уже чувствую, без ложной помпы, нельзя крутиться по малой оси, на месте тусоваться, ведь круг ширится, колесо быстрее вращается, умные люди не стоят на одной точке, надо выходить на всеобщий уровень, на трансконтинентальный масштаб. Я уже знаю, что все, что мы тут делаем – неспроста, и очень важно для всего мира, надо учитывать все последствия, все отголоски. Люди на Тибете, где-нибудь, или в Канаде сидят, фон от них валит, как от реактора, – и все понимают, все чувствуют тонко. Я сам раньше не доверял всем этим делам, в книгах не было доходчиво написано, все боялись прямого текста, а когда сам врос в эти вещи, в эти миры, понял, что все – правда. И мантры, и янтры, и холотропная практика, и все, что находится в любой точке нашего разума, на любом уровне восприятия. Антенны свои настроил, – и погнала телепатия, полный вперед! Мудры сложил, как надо, сосредоточился – и не случилось беды. Сказки все это, ясное дело, но намеков в них – по шесть штук на каждую букву, это не шутка. Абсолютно серьезно и с должным юмором. А юмор бывает, знаешь, по утру, рано, часов в пять, сидя на кухне с любимым человеком, без сволочей, с открытым окном, – юмор просто – бомба. Балансируешь на тонкой-тонкой грани между хохотом без остановки и сильной болью. Об эту грань порезаться – проще простого, острее бритвы, без истерики, тихо и красиво держишь равновесие, и все так спокойно, и любимый человек рядом. Я тебе скажу, что я почувствовал, брат, знаешь? Тебе – как брату. Слушай, не агитируй меня, вот что я тебе скажу, не надо вот этого, братуха, я уже завербован. Вот так вот, завербован, понял? Доброволец я. Я что хочу сказать, как только я ощутил, что снова стал собой, а для других просто стал Кем-то, когда мое мнение стало значимо и все такое, тут во мне и проявилась эта чистая Вера, и Любовь, и Надежда. Именно те, старые-вечные, которые ныне, присно и во веки веков. Я прошел через всякие терзания, через интеллектуальние подрывы, через бунт, мерзости, похоть, блядство, прости Господи, всю эту срань, перечитал горы книг, сам написал пачки писанины, стихов, короче говоря, отработал шлаковый пласт, понимаешь меня? Думал о таких вещах, просто с ума сойти, алес, бесконечные тупики всякие, парадоксы безумные, дзен, каббала… Все это у меня за плечами, никуда не ушло, но это уже опять – не мое . Это не грехи, не камни, это Путь – к Золотой середине. Я не шучу. А теперь я уже дома, с этим багажом, и тут на меня снисходит милость. Понимаешь, я не сумасшедший и не набожный человек, – что значит «набожный», когда есть такое: все под богом ходим? – просто я чувствую, что теперь могу, допустим, молиться, обращаться к нему, даже, зная, что я – в нем, а он – во мне, я – он, он – я, мы одно, единое. Мне простится, если я хватил, понимаешь? Я могу молиться, просить, отдавать, что угодно, потому что я люблю . Мне плевать, что звучит банально, уже все, нет ничего банального, все как было, так и есть. Я теперь с этим Словом внутри, не свечусь конечно на бульварах, нимбом не понтуюсь, но могу своим ближним говорить – молитесь, чего вы носы задираете, чего морды от себя воротите, вот она икона – Зеркало ваше. Никто еще на себя не плюнул, природой такое не предусмотрено – разве что под ноги себе, на путь свой. Вот я, вполне цивильный, в себе, культурный тип и так далее, но на мне уже лежит этот Зайчик Солнечный. Как бы завербован. Самим собой. Умные, образованные люди не верят, считают – а, бля, все – Цинизм, Мрак, Пустота, Дао Вечной Пустоты, Чистилище. Все, колнец, мол. Торчки не хотят глаза открыть, нашли в себе точку удовольствия и сосут. Люд простой лямку тянет, будто неба для них уже нет, кругом одна сплошная Земля. Как в гробу, ей богу! Вот, гиперборейцы, мать их! Смешно, и жаль. Жалею, значит люблю. Не боюсь, не уважаю, а люблю, прощаю. ОБ мне говорит, – ненависть объединяет, любовь ставит отдельно. Большое видится на расстоянии, – я ему. А у него песня есть – «Стань дальше, ты все поймешь сам». Да, именно так. И теперь я, далеко не образец святости, умник, прагматик, клоун зачастую, всякого во мне, не меньше, чем в братьях моих, и все же в меня влилось это: и мама – богородица, которая просто смотрит на тебя вот так – и все, и отче наш, все тебя бросят, плюнут, а он никогда не оставит. Знаешь почему? Потому что он всегда был с тобой, в тебе, можешь даже считать, что ты – это и есть он. Будь собой и используй инструменты. Я примирил в себе все стороны. Сейчас говорю тебе: страха нет, боль осталась как эквивалент жизненный. Раз, знакомому невзначай говорю, а ты, мол, помолись, так – полувшутку, полувсерьез, не настаиваю, человек и сам все знает. Просто покажу, что я – такой же, как и ты, и у меня все хорошо, посмотри-ка, все хорошо . Не знаю, я Достоевского мало читал, почти ничего. Но чувствую, что и он въезжал, знал тоже, что все путем. И Толстого я не брал в руки, но слышал о «непротивлении злу». Многие морщатся, как это так – слабость, попускательство. А Лев Николаевич, не дурак, – граф отлученный. Для него и церковь, небось, за зло могла прокатить. Не в этом дело. Правильно он мысль давал. Верно, только въехать в это надо с другой стороны. И Достоевский, и Толстой, да и вообще все, – особенно, кого я не читал (-смеется-) – знали, о чем говорили. Больно им было, это точно. Боль – такая вещь. Цена за сожженную грязь. Буддисты говорят – души нет. Молодцы вообще. Только, зачем так? Это неумно. Вот так говорить – «нет », неумно. Мало в этом света. Я знаю, что говорю. Я не штукатур, у меня отмазка простая: я люблю. Вот эту женщину я люблю, въезжаешь? Как она сидит, поворот головы, голос ее, все отрицательное, все положительное в ней, все ее инструменты, способы и мотивы. Это суперкрасиво. Это ни в каком кино не показывают, ни за какие бумаги этого не купить. Это Вера, потому что это – Любовь. Да можешь хоть вагон кислоты заглотить, хоть утонуть в калипсоле, если этого не способен в себе найти – будешь просто торчать, как заноза в заднице. И тебя будут выдергивать всю жизнь, а под тобой все будет гнить. И будут спиртом заливать, или анестезию вводить. Это же нехорошо. Неумно и невесело. Надо по другому. Вот я даже, когда мне больно, слезы мужские текут за воротник, все равно знаю – так надо, чтобы освободилось место для радости. Выделится боль с влагой, испарится она, соль в землю уйдет, как мудрость, а радость – тут как тут. Это и есть милость. Жить – это делиться, поэтому, я стараюся дарить радость, я же не труп какой. Люблю я, честное слово, ей богу, люблю, больше других слов нет… Увидимся еще не раз, рад был тебя повидать, давай, всего тебе.