Я вышла из подъезда. Сырой пронизывающий ветер хлестнул по лицу, больно дернул за распущенные волосы. Я отступила под козырек крыши и натянула на голову капюшон. Двор был пуст и выглядел особенно жалким без яркой, сейчас уже пожухлой, листвы. Приятный терпковатый аромат щекотал ноздри, пахло грибами. Зябко передернув плечами, я подняла лицо вверх. Темное небо каменной плитой нависло над полуживым городом. Хочешь не хочешь, а на работу идти надо. Наклонив голову, чтобы мелкие капли не намочили лица и волос, побежала через дворы к остановке.

Мир, который сейчас меня окружал стал другим – он стал чужим. Разве в этом городе слышался детский смех, а из распахнутых окон звучали навязчивые песенки? Разве в этом городе по ночам ярко горели фонари, и люди не шарахались от любого шороха? Разве в этом городе над нами было мирное небо и безоблачное завтра? Да, все это было, но в прошлой жизни.

Сейчас передо мной стояли дома с выбитыми стеклами и опустевшими квартирами, за оконными рамами мелькали уставшие и затравленные лица, а воронки от разрывов снарядов уродливыми оспинами исковеркали внешность моего города.

Я резко остановилась у одной из таких ям. Черная плодородная земля была вывернута наружу. К горлу подкатил ком. Сколько вот таких ран на бедном теле планеты?! Занозы, царапины, открытые кровоточащие раны. Продрогшими пальцами я зачерпнула влажную землю и поднесла к лицу. Ей бы сейчас рожать жирные хлеба, а не накрывать похоронным покрывалом своих детей.

Я присела на корточки и обеими ладонями уперлась во влажную мягкую землю. Каждой клеточкой своего тела я ощутила ее дрожь. Земля стонала, земля рыдала. Я разжала пальцы, и мягкие рыхлые крупицы посыпались вниз.

Быстрым шагом я преодолела опустевшие дворики и выскочила на остановку. Здесь, на широком перекрестке, ничто кроме хрупкой конструкции не спасало от хлесткого ветра. Я спряталась за полупрозрачную стену, и пытаясь хоть как-то согреться, засунула руки в карманы, а голову втянула в уютный воротник свитера.

Автобус задерживался. В ожидании транспорта мой взгляд скользил по зданиям, стоящим на противоположной стороне. И вот он остановился на одной из многоэтажек. Ее жалкая фигура олицетворяла собой ту действительность, которая сейчас нас окружала.

После обстрела из гаубиц и минометов глазницы-окна были выбиты, а душа выжжена изнутри взорвавшимися снарядами. Черные языки пламени вылизали белую кирпичную плоть, оставляя на ней размусоленные пятна. Разбитые стекла бесполезно лежали на тротуаре, тревожно отражая мрачное небо.

Сегодня утро было тихое, но до сих пор в ушах слышались взрывы, какой-то скрежет, и крики людей. Особенно крики людей. Я до боли зажмурила глаза. Это началось мгновенно и неожиданно. Хотя, для мирного населения война всегда начинается неожиданно.

Сразу в нескольких областях прокатились волны протестов и митингов. В тот день я пришла на работу, а там уже все на ушах.

– Привет! Ты слышала, что творится в центральных регионах?! – девчонки бросились мне на встречу, перебивая друг друга, как неугомонные синички.

– И видела, и слышала. Вчера, тоже, новости смотрела.

– Как же так? Что за отношение к людям?! Не враги же, свои! На одной земле живем, один хлеб едим! Чего делить? Всем ведь хватит! – гомонел девчачий коллектив.

Война. Это всегда страшно. Когда она далеко, это один страх. Даже можно сказать, что не страх, а, скорее, сочувствие и сопереживание. Но… но когда война стучится в твой дом , это уже совсем другие чувства. Это уже и страхом то не назовешь, это настоящий животный ужас. И миллионы лет эволюции не искоренили наш главный инстинкт – выжить!!!

– Как ты думаешь, власти пойдут на компромисс? – спросил кто-то из девчонок.

– Конечно. Не волнуйтесь, все обязательно наладится.

И все, действительно, наладилось. Сначала с прилавков пропали продукты. Народ греб все, что только попадалось под руки: вода, еда, средства гигиены. Все сметалось с прилавков в считанные минуты.

После работы я зашла в ближайший супермаркет, купить чего-нибудь поесть, но кроме ошалевших сотрудников и пачки рассыпанного сахара ничего там уже и не осталось. В течении нескольких дней закрылись все опустевшие магазины. Продукты питания не поступали. Народ зароптал. И тут бабах!!! Города захлебнулись от взрывов. Военная техника заполнила собою улицы. Срочным образом был введен комендантский час. Люди в панике бежали. Бежали куду глаза глядят. Таможни были переполнены. Лагеря для беженцев росли как грибы.

Я вздрогнула и открыла глаза. Влажный ветер коснулся разгоряченного лица. Надо держать себя в руках. Я глубоко вдохнула и выдохнула. Стало легче. Надо срочно отвлечься от воспоминаний, и я посмотрела на людей стоящих рядом. Их было трое: пожилая пара и молодой человек.

Мужчина с женщиной о чем-то спорили, то приглушая свою речь, то снова переходя на крик. Пухленькая и невысокая росточком женщина вызывала симпатию. Ее же спутник, наоборот, был высок и худощав, с длинным носом и упрямым подбородком. Глядя на него уж точно не возникало никакой симпатии. Чего только стоил этот желчный высокомерный взгляд! Женщина лукаво улыбалась на его резкие замечания и легкомысленно отмахивалась рукой.

Третьим был молодой человек лет девятнадцати. Не могу объяснить почему, но сейчас все мое внимание обратилось к нему. Судя по телосложению и одежде – это был стопроцентный спортсмен. Видимо, он очень скурпулезно относился к своей и без того привлекательной внешности. Очень стильный и очень манерный Да, и вообще, всей своей фигурой он был похож на большую натренированную кошку. Одним словом – красивый самовлюбленный мальчик.

Вдруг я осознала, что бесцеремонно рассматриваю его. Немного смутившись я отвела глаза в сторону. Секунда… две… и мои глаза помимо воли вновь уставились на молодого человека. Да, он был красив, ухожен, и отлично сложен, но было в нем что-то еще, что-то такое, что не имело отношения к его внешности.

И тут я поняла в чем дело! На широких плечах молодого человека покоились чьи-то руки. От увиденного меня будто ударило током. Я посмотрела на пожилую пару, но они не видели того, что видела я.

Повеяло холодом. Нет! Это не то слово. Повеяло мертвым холодом, и пространство вокруг нас наполнилось шепотом. Молодой человек напрягся и попытался улыбнуться. Я замерла, не в состоянии улыбнуться в ответ. Смутившись, он перевел взгляд на многоэтажку. Едва различимая мелодия из его наушников переплеталась с шепотом чужих голосов и подхваченная ветром уносилась прочь.

Налетевший ветер сорвал с головы капюшон и разметал мои длинные пряди по лицу и плечам. Застегнув куртку под самый подбородок, я попыталась собрать волосы в хвост, но ветру этого показалось мало. Он продолжал дергать меня за челку, так низко нависшую над глазами.

Я зажмурилась, и в туже секунду чужое холодное дыхание коснулось моего виска.

– Ты скоро проснешься… Откроешь свои невероятные глаза цвета горячего шоколада, и увидишь этот мир совсем иным.

Нет! Это были слова самого родного для меня человека, но произносили их чужие губы!

Я дернулась как от пощечины и подалась назад.

Откуда это существо знает то, что спрятано глубоко в сердце?

Мои глаза были цвета горячего шоколада. Так говорил мой папа. Он всегда сравнивал мою внешность с чем-то вкусным. Говорил, что губы у меня как барбариски, глаза как горячий шоколад, а щечки как спелые румяные яблоки. Да, и волосы. Это была его главная гордость: длинные, густые, цвета спелой пшеницы. Он зачерпывал их большой ладонью, как зачерпывают вызревшее золотое зерно, и подносил к лицу.

– Какие они у тебя прекрасные и пахнут хлебушком, – его теплые родные губы касались моей макушки.

Он всегда говорил , что я для него пахну конфетами. Говорил… Больше не говорит… Скучаю по его сравнениям, по его большим шершавым рукам, пропахшимся соляркой, по его мягкому голосу, так похожему на растопленный мед. Может, оно и лучше , что отец ушел. Он хоть не видел того, что здесь недавно творилось. Он ушел зная, что все хорошо.