– Двух дорог и горячего сердца! – повторил Маркус, и даже Рорри пробормотал что-то с ним в унисон. Мы выпили, и пошёл обычный разговор – про Стужу, добычу, дворцовые сплетни, последний бал и городские новости.

– Уже слышали про новое убийство? – спросил Маркус, перекладывая добрую половину грибов из миски к себе в тарелку.

– Опять? – Кьерки помрачнел.

– Ага. Вчера вечером. Какой-то очередной благородный хер. Всё то же самое, что у первых двоих, – глаза нет, вместо него глаз орма. Я прочитал в газете, что его всего изрезали… Может, парень пытался сопротивляться, не знаю. Там писали, что его, может, калечили уже после того, как…

– Может, хватит? – спросил вдруг Рорри. – У Сорты день рождения вообще-то.

– Да всё в порядке. – Мне стало неловко. Разговоры обубийствах меня не слишком трогали, но, должно быть, стоило поблагодарить Рорри, который впервые за весь вечер ради меня нарушил своё невесёлое молчание.

– Десяти следовало бы самим заняться этим делом, – пробормотал Кьерки.

– Зачем? – вдруг заговорил Рорри. Видимо, снисс, первый кувшин с которым опустел, наконец развязал ему язык. – Это дело охранителей и сыщиков. Разве не они должны заботиться о том, чтобы все в городе были в безопасности?

– Эти убийства бросают тень на всех препараторов, – Кьерки покачал головой. – Пока они продолжаются, каждый из нас под подозрением.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – осторожно сказала я. – Препараторов слишком много, чтобы это «бросало тень на всех».

– Всё равно всё это нехорошо, – пробормотал Кьерки.

– Чего уж хорошего, когда кто-то умирает, – буркнул Рорри, и над столом повисло неловкое молчание.

– Сорта! – Двери очень вовремя отворились, впуская внутрь прохладный воздух и моих сестёр. Я поднялась, чтобы встретить их, и уже через мгновенье они повисли на мне – совсем как в прежние времена, встречая меня из школы.

Обе были одеты по-химмельборгски – как я и мечтала когда-то, в бархат и шёлк. Я почти ничего не покупала для себя, но Аде и Ласси мне хотелось дать самое лучшее, чтобы ни одна девчонка в пансионе, куда мне удалось их определить, не могла задирать перед ними нос.

Гладя их золотистые головки, любуясь их платьями, я старалась не думать о том, что здесь и сейчас должны были оказаться ещё две девочки.

– Мы принесли подарок, – объявила Ада, блестя весёлым взглядом в сторону глазевшей на неё компании. Что уж там – все посетители «Валового фонтана» поглядывали на двух хорошеньких девочек, ворвавшихся сюда, как солнечные лучи. Но если Ласси неуютно ёжилась под чужими взглядами, Ада явно наслаждалась чужим вниманием. До этого было далеко, но я заранее радовалась, что выбрала пансион, куда мальчишкам не было ходу.

– Доставай, – скомандовала она, и Ласси покорно полезла в сумку. Я показала младшую сестру лучшим врачам, которых помог найти Стром, но полностью вернуть ей слух так и не вышло. После перенесённой трясучки левое её ухо оглохло совсем, а вот правое различало большую часть звуков. Голову для этого приходилось поворачивать определённым образом, и поэтому теперь Ласси всё время держала её слегка наклонённой вбок, как насторожённая птица. Несколько месяцев назад я завела разговор о кропарях и протезах, но с упрямством прежней Ласси моя сестра ответила: нет. До сих пор мне не удалось ни переубедить её, ни понять, почему она отказывается даже думать об операции.

Под двумя нетерпеливыми взглядами я развернула коричневую бумагу, перевязанную золотой ленточкой.

Рукавицы. Красные, как ягоды кислицы, и очень тёплые с виду. На правой был вышит белыми нитками олень. На левой – чёрная птица.

– Это ястреб, – сказала Ада. – Я связала их сама и вышила оленя. А ястреба – Ласси.

Это объясняло, почему птица была кособокой. Ласси, в отличие от Ады, вышивание никогда не давалось. Кроме того, силуэт оленя был традиционным, а вот ястреба, видимо, пришлось придумывать с нуля.

– Мы сделали, чтобы ты грелась в Стуже, – сказала Ласси, до сих пор молчавшая.

Она не любила говорить в людных местах, потому что артикулировала теперь странновато, а произносила слова слишком громко, и стеснялась этого.

Я постаралась улыбнуться им обеим как можно более радостно. Не стоило говорить, что обычные рукавицы для Стужи не годились.

– Какие красивые. И тёплые… – я нацепила рукавицы, прижалась к ним щекой. – Я буду носить их. Часто. Спасибо вам.

– Садитесь к нам! – Кьерки, понявший, что о ком-то здесь нужно позаботиться, само собой, не мог усидеть на месте. – Угощайтесь. Садитесь вот сюда, поближе к сестрёнке. Какие вы обе красавицы! Как дела в пансионе?

Миг – и Ада уже весело болтала с ним, а Ласси угрюмо протискивалось за стол вслед за сестрой.

Если бы у меня было больше времени с ними – я бы наверняка нашла способ растопить холод, который сковал её сердце. Я помнила, какой весёлой, смелой была Ласси когда-то. Но после трясучки, глухоты, после того, как мама, Вильна и Иле умирали у неё на глазах, что-то в ней сломалось… Мы с ней до сих пор не поговорили об этом.

Мне хотелось верить, что время поможет исцелить её. Время, а ещё Химмельборг с его теплом, радостями и богатством. Во всяком случае, это я могла им дать – и собиралась стараться изо всех сил.

Ада перенесла случившееся куда лучше. Может быть, потому, что с самого начала счастливо оказалась в гостях у госпожи Торре. Да, она, как и я, не успела попрощаться с мамой и сёстрами… Зато и наблюдать за их угасанием ей не пришлось.

Теперь все, кроме Строма, были в сборе. На столе появились соки, блинчики с лимоном и конвертики с кислицей – Ада их обожала – а разговор потёк мягче и спокойнее, без упоминания убийств.

Кьерки то и дело пытался разговорить Рорри – мне казалось, тому было бы гораздо легче, оставь его все в покое.

– Он получил письмо от госпожи Луми, – шепнул мне Кьерки, когда мы оба стояли, дыша воздухом, на улице у дверей.

– Вот как. – Постыдное, колоссальное облегчение.

Я радовалась, что мать Миссе не писала мне.

– Да. Бедный парень… Не знаю, как вообще она умудрилась раздобыть его адрес, ведь он уехал из Гнезда.

Мы помолчали.

– Что было в письме?

– А как ты думаешь… – Кьерки вздохнул. – Людям, которые переживают чудовищную потерю, всегда нужно кого-то обвинить.

– Бедный Рорри.

– Да уж… Я надеялся, парень скоро придёт в себя, но это письмо… Его просто придавило к земле, понимаешь? Не знаю, как ему помочь…

Я собиралась ответить Кьерки, когда на нас обоих упала тень.

– Я сильно опоздал? – Я почувствовала, как губы помимо воли расплываются в улыбке. Я старалась не думать об этом, но в глубине души боялась, что он не придёт.

– Ты вовремя.

Мы трое как раз собирались вернуться в «Фонтан», когда в спешащей мимо вечерней, весёлой химмельборгской толпе я заметила Томмали. Кьерки тихо ахнул, заулыбался, поспешил ей навстречу – мы со Стромом, не сговариваясь, пошли внутрь.

– Ну и ну, – шепнул мне Стром, улыбаясь. – Я был уверен, что она не придёт.

– Я тоже.

С появлением Строма все было притихли, но он заказал снисса, оленины, ещё крудлей, и скоро стол опять зашумел. Маркус – с попеременным успехом – пытался вовлечь Рорри в обсуждение его нового ястреба. Ласси – это порадовало меня больше любых подарков – тихо попросила Эрика Строма рассказать ей про слой Души, а Ада хихикала и ахала, слушая.

Я была здесь в кругу друзей, в кругу семьи – и, сидя между Стромом и Адой, мечтала, чтобы вечер никогда не заканчивался, чтобы время вести сестрёнок в пансион не наступало.

Подошли к столу Кьерки и Томмали. По тому, как суетился Кьерки, вспыхивая и подвигая прекрасной охотнице стул, видно было, что ничего между ними особенно не изменилось… Но добрейшему Кьерки, кажется, хватало и этого, и я была за него рада.

Томмали сдержанно поздравила меня, ровно улыбнулась – мои сёстры замерли, видимо, поражённые её красотой.

– Спеть тебе, Хальсон? – спросила Томмали, подтягивая к себе футляр с музыкальным инструментом – без него она, должно быть, и не выходила из дома.