Иногда это не совсем в нашей власти, не так ли?

— Я слышала, ты вчера допоздна не спала, — поддразнивает Моника, когда я появляюсь на кухне, сонная и с затуманенными глазами, но улыбающаяся как идиотка. — Твой новый парень кажется довольно крутым.

— Что именно ты слышала? — спрашиваю я, наливая молоко в миску и стараясь не думать о Монике и Коди. Она предала меня, и всё уже никогда не будет по-прежнему. Но ещё я скучала по ней. Это странная головоломка, разыгрывающаяся у меня в груди. Хотя лучше быть здесь, чем с моей тётей или матерью.

Серьёзно, так гораздо лучше. В доме Питерсов я почти всегда остаюсь одна. Папа от этого не в восторге, но я хожу в школу, и мои оценки намного лучше, чем были раньше. Учебная программа в Адамсоне настолько выходит за рамки всего, что мы делаем в школе Санта-Круза, что в кои-то веки я действительно лидирую в классе. Занятия с Черчем, однозначно, не повредили.

— Эм, в основном много стонов, но и немного криков тоже, — смеётся Моника, а затем взвизгивает, когда я швыряю в неё хлопьями. — Но серьёзно, раз ты даёшь себе такую волю, он, должно быть, действительно особенный.

Мои щёки вспыхивают, но я облизываю нижнюю губу.

— Он такой, а я нет, — бормочу я, и она бросает на меня взгляд, её тёмные глаза подозрительно сужаются.

— Серьёзно? А он об этом знает? — она перекидывает свои блестящие волосы цвета эспрессо через плечо, а затем украдкой бросает взгляд на телефон. Моника встречается с каким-то богатым придурком из Подготовительной Академии Бёрберри. Думаю, я не могу по-настоящему судить, учитывая, что все мои новые друзья в Студенческом совете тоже богатые придурки. Правда, что… может быть, они просто богатые, но не такие уж придурки? — А что насчёт твоих красавчиков-близнецов? Шарлотта, даже не начинай сейчас расстраиваться. Очевидно, все они что-то в тебе видят.

— Наверно. — Я отправляю в рот кусочек хлопьев, когда Моника кладёт руку на бедро и бросает на меня взгляд.

— Серьёзно? — спрашивает она, и затем её лицо слегка смягчается. — Я имею в виду, посмотри на себя. Ты действительно чертовски крутая, раз встречаешься с тремя такими чуваками. Пришло наше время, понимаешь? Как будто после столетий патриархального дерьма немного свободных отношений — это меньшее, что могут сделать мужчины. — Она нажимает кнопку на блендере и взбивает зелёную кашу, которую я бы не стала есть, если бы не была настоящей коровой, чьими любимыми блюдами были жвачка и клевер. Оно даже пахнет грязью.

— У нас всё в порядке? — спрашивает она после того, как выключает его и перекладывает в термос из нержавеющей стали, поглядывая на меня с такой нерешительностью и стыдом, каких я никогда не видела на её лице. Гнев бурлит во мне, но я прогоняю боль того единственного дня и пытаюсь вспомнить всё хорошие времена, которые мы провели вместе.

Это работает, по крайней мере, немного.

— Мы могли бы всё уладить, — отвечаю я, — если ты позволишь мне остаться здесь до конца учебного года.

— О, конечно, — выпаливает она, стараясь сохранять хладнокровие. Хотя я могу сказать, что она взволнована. Думаю, что, несмотря на количество людей, которыми она себя окружает, Моника втайне одинока. По-моему, до того, как я встретилась со Студенческим советом, я тоже была такой.

— Как только доверие разрушено, чтобы залечить эту рану, требуется ещё больше усилий, чем для того, чтобы начать всё сначала, но давай попробуем, хорошо? Я скучаю по тебе. — Щёки Моники вспыхивают, и она кивает, но в её взгляде есть решимость, которую я ценю. — Может, нам пойти позаниматься серфингом после школы? Я не была там целую вечность. Нам повезёт, если мне удастся встать на доску.

— О, чёрт возьми, да. Я соберу девочек… но только если ты захочешь?

Я киваю.

Когда я переехала в Коннектикут, то поставила свою жизнь на паузу, просто ожидая, когда она начнется снова. Я больше не повторю ту же ошибку.

Кроме того, чем больше я буду занята здесь, тем быстрее пролетят дни, и я снова смогу увидеть своих друзей.

И моих… парней.

Серьёзно, во множественном числе.

Насколько это странно?

Глава 15

Когда наступает первое мая, я начинаю отсчитывать дни до окончания школьных занятий. В Адамсоне ничего не происходило с тех пор, как я ушла, и у меня начинает скручиваться под ложечкой это тошнотворное чувство вины.

Юджин умер из-за меня?

Я знаю, это странная мысль, но очевидно, что люди, ответственные за его убийство — те же самые, кто охотился за мной, те, кто оставлял записки с требованием уйти. Если бы я ушла раньше, остановило бы это насилие? Спасло бы это Рейнджера от того, что он чуть не утонул?

На это невозможно ответить, поэтому я и не пытаюсь.

У меня заканчиваются занятия, и я сижу и жду Монику, пока не получаю сообщение о том, что она застряла с решением теста по математике. Подруга обещает, что будет через полчаса, поэтому я решаю подождать на заднем дворе, который с любовью называют Двор одуванчиков, потому что, знаете ли, наш клуб садоводов — отстой, и это место заполнено большими белыми одуванчиками.

Греясь на солнышке у одной из кирпичных стен, я достаю дневник Дженики и начинаю читать. Я пыталась читать хотя бы страницу или две каждый вечер, но только вчера вечером по-настоящему добралась до хорошего. И под хорошим я подразумеваю плохое.

Через несколько месяцев после начала учебного года Дженика была близка к нервному срыву. Разрываясь между учебой в школе, своими новыми отношениями с Риком и попытками определиться с колледжем, она в конечном итоге приняла несколько довольно сомнительных решений. Брат Спенсера, Джек, продал ей немного кокса и несколько таблеток, и записи после стали сильно отличаться.

Я думаю, что она, возможно, была немного зависимой.

Сегодня, возвращаясь в общежитие, я поняла, что мне просто нужно минутку побыть одной. Я пробралась сквозь деревья и бросилась бежать, понятия не имея, куда направляюсь. Вот тогда-то я и столкнулась с ними.

Они не хотели, чтобы я была там; они были взбешены.

Всё стало плохо, по-настоящему, очень плохо.

Поэтому побежала домой, заперла дверь и зажала уши руками.

Это выйдет мне боком, я просто знаю, что это так.

У меня отвисает челюсть, и я перелистываю предыдущие страницы назад-вперёд, чтобы посмотреть, не пропустила ли я чего-нибудь. Но нет, Дженика просто намеренно говорила расплывчато. Я имею в виду, в конце концов, это был её дневник. Думаю, она не ожидала, что кто-то ещё его прочтёт. Либо так, либо она была под кайфом, когда писала этот раздел. Кто знает?

Разочарованно вздохнув, я продолжаю, но следующие несколько страниц довольно скучны. Её парень Рик кажется придурком-шовинистом, но там ничего нет о том, что случилось с ней в лесу.

Я просматриваю записи за несколько недель, а затем останавливаюсь на странице с символом. Набросок Дженики не выглядит поспешным или неуверенным; как будто она рисовала по чему-то из реальной жизни. Я достаю камень из кармана и рассматриваю его. Мы с парнями пытались разобраться в этом, но нет никакой информации об этом символе. Он похож на множество других хорошо известных символов, но не совпадает ни с одним из них.

Вздохнув, я снова убираю камень и переворачиваю страницу.

Прямо здесь, похоже, была оторвана целая секция. Я увеличиваю изображение, и вот оно, ясное как божий день, края оторванной бумаги рядом с записью о Лайонеле Мерфи.

Он такой хороший, добросердечный друг, единственный человек, с которым я могла бы стольким поделиться.