— Тебе лучше уйти, — сухо говорит Панфилов. Ночью Филипп цеплялся за эту девушку, а теперь… Ему слишком больно сознавать то, что по непонятной причине начинает к ней привязываться.

***

На занятия он приходит хмурым и даже пропускает тот момент, когда отец Сергий объявляет, что к ним пришел новенький. Панфилову нет до этого дела — страсти гнетут его душу.

Корпус семинарии расположен в старинном особняке — прямо напротив церковь Усекновения головы Иоанна Предтечи, а рядом — парк, куда может пройти любой желающий. Обычно Филипп туда не ходит, но сегодня вдруг обнаруживает себя гуляющим по дорожкам. Ему впервые в жизни плохо и грустно. Очень грустно. Будто бы вчера ночью случилось то, что сожрало его изнутри. Совершенно внезапно он вышел к беседке, где сидел новенький и что-то рисовал. И не холодно ему? Филипп поднялся к нему, думая, что разговор его отвлечет.

— Очень приятно, меня зовут Елисей, — представился юноша на приветствие Панфилова. У него были невинные глаза и нежная улыбка.

— Что ты рисуешь?

— Эскизы к иконе.

— Можно посмотреть?

В другое время Филипп бы восхитился, но сегодня, при первом взгляде на эскизы, его пронзила жуткая зависть. Линии были безупречны, как и стиль. Елисей был мастером своего дела — как жаль.

— Очень… мило.

И все. Всего лишь. Панфилов молча развернулся и ушел. Не смог смотреть на то, что так его взволновало. Темные маковки церкви будто распарывали серое небо. Филипп поднял глаза, чтобы взглянуть на них, но в туманных облаках словно бы глядела на него и скалилась мерзкая рожа. Осенив себя крестом, Панфилов едва ли не убежал из парка. Гнали его чувства, но он будто начал видеть то, чего не видел никогда. Что же будет, когда прихожане соберутся на отчитку, что случалась каждый месяц, и требовала изрядного мужества? Оставалась неделя.

— Да ты сам не свой! — на него налетел Борис, полный весельчак, который даже сейчас расплылся в улыбке.

— Ай! — махнул рукой Панфилов. В его глазах будто бы застыла тень.

***

— Котлета в бургере плохо прожарена! — возмущался молодой человек, пришедший с компанией друзей-обрыганов. — Я требую свои деньги назад!

«А по ебалу ты не хочешь?» — подумала Мария и дежурно улыбнулась:

— Я позову менеджера.

— Наберут кого попало бля, — пробормотал парень, даже не дождавшись, когда официантка отойдёт, и его «дружбаны» загоготали. — Ни монетки чаевых не получат.

Это стало последней каплей.

— Знаешь, уродец, официанты не виноваты в том, что у них на кухне работают Алтынбеки, знающие три слова по-русски, — процедила Сербская. — А такие, как ты, вовсе нас за людей не считают. Желаю тебе с треском вылететь из университета и пойти торговать своей жопой. Очко порвут на раз-два.

— Менеджер! — почти взвигнул пиздарванец.

— Да пожалуйста.

Когда Мария устраивалась на работу в кафе на Арбате, она совершенно не учла, сколько пафосной молодежи может к ним приходить. Здесь требовали называть клиентов «гостями» и относиться к ним так, словно они срут золотом и подтираются купюрами с тремя нулями. Возможно, ее уволят за эту выходку, но ей уже плевать. Всю неделю настроение было отвратным, и вечер субботы Сербской хотелось провести явно не так.

Это было заведение, выполненное в стиле американской забегаловки, отовсюду на нее взирали Мэрилин Монро и Элвис Пресли. Девушка поначалу любила здешнюю атмосферу, ретро-плакаты, висящие даже в туалете, и свою коротенькую униформу, но теперь ее тошнило от этого места — так же, как и от любого другого. Не здесь она должна находиться в двадцать два года. Не здесь.

Пока Виталий, менеджер, разбирался с буйствующими подростками, Мария сдавала смену. Это был ее последний столик на сегодня, и надо же было так обосрать вечер. Она уже переоделась в свою одежду и собиралась покинуть кафе ко всем чертям, когда Виталий вдруг окликнул ее.

— Слушай, — он тихонько заговорил и поманил ее к себе пальцем. — Я все понимаю, гости бывают засранцами, но не надо больше говорить никому, что им порвут очко, хорошо? Радуйся, что он не додумался попросить книгу жалоб, пришлось бы оштрафовать тебя. На сей раз прощаю, ты явно какая-то нервная в последнее время. Возьми несколько выходных.

— Но…

— Наташа возьмет твои смены, она как раз просила дополнительные. Копит на отпуск.

Золотой человек.

Поблагодарив менеджера, Мария надела свою черную косуху и вышла в уже ноябрьский вечер. Снова кружили мелкие снежинки, а изо рта шел пар. Зима в этом году наступала рано, и оставалось надеяться, что и закончится так же — девушка терпеть не могла, когда заносило всю Москву.

Иля по старому Арбату к метро, она курила свою электронную сигарету со вкусом вишневого спрайта и набирала номер подруги. Оксану Мария знала ещё со школьных лет, так что с ней они вполне могли не писать в мессенджерах, а по старым традициям сразу звонить.

— Хэй, вы с Валерой заняты завтра? — сразу спросила Сербская, стоило подруге ответить.

— Планировали дома побыть, — отозвалась Оксана развеселевшим голосом. — Но ради тебя куда угодно. Что будем делать?

— Изгонять из меня бесов, — усмехнулась Сербская, выпуская изо рта густое сладкое облако пара.

— О, тогда и Олю возьмем!

***

— Да ты пизданулась, — рассмеялся Валера, ведя машину.

Рядом с ним сидела Оксана, его девушка, а на заднем сидении рядом с Марией хохотала Оля. Сербская решила, что не потянет вновь платить три с хером тысячи за такси, потому и подумала о друзьях. Да и скрывать ей от них было нечего.

— Я не пизданулась, я бесноватая, — педантично поправила она. — И жажду мести.

Оля рассмеялась пуще прежнего — едва ли не до слез.

— Зачем тебе этот пацан? — продолжал недоумевать Валера.

— Да, будто ты первый раз спишь с кем-то на одну ночь, — Оксана тоже не особенно понимала всех этих телодвижений, так что обернулась и посмотрела на подругу, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Здесь дело не в «переспала», — вздохнув с легким раздражением, принялась объяснять Мария. — Он пел мне как соловей, что я нужна ему, цеплялся за меня ночью, а с утра передумал? Неа, так дела не делаются. Если он хочет увидеть ад, то именно в него я его жизнь и превращу.

— Это ты можешь, — прыснула Оля, шурша упаковкой чипсов. — Да ладно вам, ребят, он обидел Марию. Она имеет право сделать все, что считает нужным. На вот, держи.

Подруга передала Сербской термокружку, в которой плескался ещё теплый глинтвейн. Оля обожала его варить сама осенью и зимой, так что, узнав, куда они едут, приготовила сполна. Мария с благодарностью приняла подарок и сделала несколько глотков терпкого и пряного напитка. Красное вино. Как хорошо.

Последние дни она только и читала о том, что местный поп, отец Сергий, является одним из немногих священников в России, которого можно назвать реальным экзорцистом. Сербская даже нашла пару видео на «ютубе» и, конечно, неплохо так посмеялась, но тогда в голове родилась идея. Что если ей примкнуть к стаду бабок, бормочущих всякий бред и орущих во все горло? Тогда Филиппу будет нечего ей на это сказать. Она же пришла не к нему, а к отцу Сергею.

Вот на фоне сумрачного утреннего неба сверкнули купола. Мария могла бы и занервничать, вот только ее так удачно спас Олин глинтвейн.

— Я вас тут, пожалуй, подожду, — усмехнулся Валера и, облокотивший на капот автомобиля, закурил.

— Только не ржите в храме, окей? — шикнула Сербская на хихикающих подруг, когда они уже подходили к другим прихожанам.

— Видела бы ты себя, — подавляла смех Оля, завязывая на голове бандану.

Ни одна из девушек не нашла дома ни платка, ни шали — элементарно не их стиль. По пути покупать не было вариантом, поскольку определились они насчет поездки лишь вчера вечером. Так что теперь и у Марии на голове была бандана — ядовито-розовая с логотипом «Ранеток». Что уж поделать? После посещения их концерта в раннем детстве Сербская таких вещей больше не покупала. Пусть скажут спасибо, что не в головном уборе католической монашки приперлась.