Наша эпоха была Пятой и должна была закончиться в первый день Движения. Говорят, что Тескатлипока, Дымящееся Зеркало, разрушит мир землетрясением, сорвет с неба Пятое Солнце и сам займет его место, положив начало Шестой эпохе.

Но для чего умерший носил эту подвеску?

Возможно, ответ мне даст Обсидиановый Вихрь, если только я осмелюсь спросить его.

Я еще долго мог бы тянуть с ритуалом, откладывая тот момент, когда мне придется произнести слова, зная, что стоит мне ошибиться — и Вихрь убьет меня, как убил Паяшина.

Нет, чем быстрее я покончу с этим, тем лучше.

Я снова вышел из храма и направился в торговые ряды. На то, чтобы пробраться между навесами, ушло некоторое время. Повсюду взгляд натыкался на иноземные товары, один причудливей другого — плащи из перьев, желтая краска, которой женщины покрывают свои лица, длинные рубахи, расшитые золотыми и серебряными нитями…

Наконец я добрался до того места, где расположились торговцы птицами. Воздух звенел от резких криков. Я переходил от навеса к навесу, пока не увидел то, что искал: сидящую в плетеной клетке небольшую серую сову, затерявшуюся среди других, более ярких птиц, которых продавец держал из-за их оперения. Он согласился обменять ее на медную чашу. Всю дорогу до храма сова недовольно ухала — ей не нравился солнечный свет.

После смерти Паяшина я не вызывал никого из обитателей загробного мира, тем более — Обсидианового Вихря. Моя жизнь шла без Его участия.

Я опустился на колени за небольшим алтарем и открыл плетеный сундук, в котором хранил свое имущество. Внутри лежала нефритовая табличка, по размеру намного превосходившая найденную на теле Уитшика подвеску; на ней были изображены странствия души по всем девяти уровням загробного мира — путь от Реки Душ к подножию трона Миктлантекутли, бога мертвых. Следом я достал небольшую костяную фигурку паука.

Оба предмета я положил на алтарь, рядом с осколком обсидиана и клеткой с совой. Потом добавил к ним кое-что еще: еще один кусок обсидиана, который я нашел в сердце Паяшина и хранил все эти годы.

Когда обсидиановый нож коснулся ее груди, сова забилась, но я привычным жестом удержал ее. Брызнула кровь, заливая руки и рубаху. Кончиком лезвия я подцепил крохотное сердце и положил его на алтарь. Затем кровью нарисовал квадрат и провел через него две диагональные линии. Сведя линии в одну точку в центре, я положил нож так, чтобы он острием указывал на середину нефритовой таблички. На четвертый уровень загробного мира.

Я начал произносить ритуальные слова; руки у меня дрожали.

— Прочен нефрит, Бога мертвых почтил я совою и пауком. Я взываю к тебе. С четвертого уровня загробного мира я призываю тебя. Приди.

Ничего не произошло, и я уже решил было, что ритуал не удался. Но затем на меня надвинулась тьма, охватив плотным кольцом. До боли знакомое ощущение пустоты в животе пробудило старые воспоминания и страхи.

Поднявшийся ветер нашептывал мне слова скорби.

Обсидиановый Вихрь соткался из тьмы за алтарем. Я видел лишь размытый светящийся силуэт, составленное из множества обсидиановых осколков подобие человеческой фигуры с головой чудовища и сверкающими глазами. Он давил на мой разум, бился о возведенные мною преграды, пытаясь прорваться сквозь них. Но я не собрался сдаваться.

— Ты призвал меня, — голос Обсидианового Вихря нес в себе стоны мертвых душ.

— Господин, мне нужны ответы.

— А ты храбр, — похоже, мои слова его позабавили. — Я никому не даю ответов.

О чем я прекрасно знал. Он не отвечает никому, даже из жалости.

— Но я выслушаю твои вопросы.

Я поднял дрожащую руку и указал на два осколка обсидиана на алтаре.

— Один из них этим утром обнаружили в теле умершего мужчины. Я хочу знать, почему ты убил его.

Плавным движением он протянул руку к алтарю. Пальцы на ней были обсидиановыми лезвиями, отражаясь в которых, солнечный свет становился холодным и безжизненным. Они сомкнулись вокруг осколка, найденного в груди Уитшика.

— Это принадлежит не мне, — произнес Обсидиановый Вихрь, поворачивая осколок на свету.

Не может быть.

— Я не…

— Ты мне не веришь? Опасный путь для жреца бога мертвых.

Я помотал головой:

— Я…

Он протянул ко мне руки. В каждой из них было зажато по куску обсидиана. Левый, тот, который я получил от Масиуина, сохранял зеленоватый блеск даже в холодном свете загробного мира. Правый, который я когда-то обнаружил в теле Паяшина, оставался черным и тусклым.

— Это мое, — сказал Вихрь, поднимая правую руку.

— Ты оставил его в теле Паяшина.

— Твой ученик нарушил границу. Законы тебе известны.

— Да, — с горечью ответил я. — Законы мне известны. Он хотел всего лишь вызвать призрака, чтобы утешить вдову.

— Тогда ему надо было с большим вниманием отнестись к ритуалу. И не вызывать меня.

Наш спор мог продолжать бесконечно, но пользы от него не было никакой. Поэтому я уклонился от ответа и вместо этого спросил:

— Тогда чей?

— Магическим обсидианом может воспользоваться любой жрец, — пожал Он плечами. — Меня это не касается.

Его голос изменился. Будь Он человеком, я бы решил, что Он врет. Но, конечно же, я не мог обвинить Его во лжи, как бы ни хотелось мне разобраться в причинах смерти Паяшина.

— Это все? Ты не знал покойного? — я запнулся, вспоминая имя. — Уитшика. Он ничего для тебя не значит? Похта? Итлани? Они нарушили границу?

Его заботило только соблюдение правил.

— Я не убивал его, — порази меня боги, но на этот раз Его голос звучал искренне. — Ни его, ни двух других.

— А подвеска? Подвеска с символами Второй эпохи? — спросил я, но Он помотал головой, смазав четкость обсидиановых граней.

— Я достаточно сказал тебе.

— Мне надо знать, нарушили ли они границу. Кого они вызвали.

— Из загробного мира они никого не вызывали, — ответил Вихрь, постепенно тая в воздухе. — Я пресекаю все нарушения границы.

Он исчез. Я остался один, содрогаясь от одного воспоминания о Его приходе.

Наконец я отложил в сторону осколок Паяшина и привел в порядок алтарь, пытаясь понять, что же Вихрь скрыл от меня.

— Эти смерти связаны между собой, — сказал мне Масиуин немного позже, пока мы с ним шли вдоль канала. В его голосе звучало беспокойство. — Я зашел в храм, просмотрел записи. Наши покойники принадлежали к одному религиозному культу.

— Что за культ?

— Братство Четырех Эпох, — ответил он.

Четыре Эпохи. Это объясняло подвеску. Я сказал об этом Масиуину, и он кивну, соглашаясь.

— В записях упоминаются имена четырех человек. Я выяснил, где живет четвертый.

— На твоем месте я бы за ним присмотрел, — предложил я.

— Может быть, — Масиуин потер лицо. — А у тебя что?

— Они не нарушали границу. По крайней мере, так сказал Обсидиановый Вихрь. И Он их не убивал.

Масиуин отвел взгляд.

— И среди нас не бродят чудовища?

— Нет.

Одной заботой меньше, и все же… даже если Вихрь тут ни при чем, кто-то убил этих людей. Мне происходящее совсем не нравилось. Культ. Что ж, я знал, кого можно расспросить о культах. Не то чтобы мне нравилась эта идея.

— Есть одна женщина, — начал я, подбирая слова. — Возможно, она кое-что знает об этих людях.

— Кто?

— Хранительница Кольуакана, — мрачно ответил я.

Масиуин скривился:

— Не знал, что вы знакомы.

Я пожал плечами:

— Последний раз мы виделись много лет назад. Не уверен, что она меня вспомнит. Но в ее обязанности входит присматривать за религиозными культами, на тот случай, если один из них нарушит равновесие мира и вынудит ее вмешаться, чтобы восстановить порядок.

Поразмыслив, Масиуин ответил:

— Она подчиняется только другим Хранителям империи. Если границы не были нарушены, она едва ли захочет тратить время на расследование убийства.

— Нет. Может быть, и не захочет. Но попытаться стоит.