Она молчала. Нет, так разговорить ее не получится, и временно я сдался, и поднялся со стула:

– Ладно. Запишем ваши показания, оформим постановление о возбуждении уголовного дела, и далее – мера пресечения…

– Можно вас попросить, Ростислав Сергеевич? – снова перебила она. Я удивился тому, что она запомнила мое имя и сказал:

– Можно.

Она написала ручкой на листе несколько цифр:

– Позвоните по этому номеру и объясните ситуацию человеку, который возьмет трубку.

– Хорошо, – я сказал это, понимая, что для другого, я бы этого не сделал, – это ваш адвокат или родственник?

– Нет, это мой коллега, он встретит моего сына в аэропорту, когда он прилетит через две недели из английской школы. По всей видимости, я не буду иметь возможности сделать это сама.

Я мрачно шлепнулся обратно на стул – час от часу все хуже.

– У вас ребенок, а вы, вместо того чтобы заниматься им, занимаетесь отстрелом представителей власти? И что, за ним присмотреть некому? Ваш муж или родители не могут его встретить?

– У меня никогда не было ни мужа, ни родителей.

Мне стало вдруг безумно жаль ее, хотя к жалости ни ее манеры, ни поведение ее не располагало. Злясь на себя, я бросил:

– Так вы теперь хотите, чтобы и у вашего ребенка матери не было?

Она опустила взгляд, впервые избегая смотреть на меня. Так, надо мне взять себя в руки, не то я черт знает что наговорю.

– Ладно, простите. Сколько лет ребенку? Семь-восемь?

– Девять.

– Ясно. Поскольку у вас малолетний сын, а на зама губернатора еще раз вы напасть не будете иметь возможности, сделаю вам подписку о невыезде, – я вынул из ящика стола бланк, когда поднял голову, серые глаза смотрели на меня с удивлением:

– Вы серьезно?

– Я никогда не шучу с мерами пресечения, – сухо ответил я ей. – Дадите письменное обязательство, в котором обязуетесь не покидать город и не менять место проживания. Живете там же, где и прописаны? Тем лучше. По вызову будете являться ко мне и оперативным сотрудникам – для проведения следственных действий, и в суд. Это понятно?

– Да.

– И еще одно. Если потерпевший вдруг умрет – мне, вероятно, придется изменить меру пресечения. Вы окажетесь в СИЗО. Так что, упаси вас бог попытаться навредить ему.

Она внимательно смотрела на меня, склонив голову на бок:

– Я думаю, мне это больше не понадобится.

Почему-то мне показалось, что за этими словами стоит не столько страх оказаться в следственном изоляторе, сколько и что-то иное. Интересно, что именно?

– И по итогу вам придется объяснять, по какой причине вы напали на заместителя главы города, так что начинайте писать связную речь.

В серых глазах мелькнула насмешка, интересно, что смешного я сказал? Чтобы скрыть собственную обескураженность, я выудил из ящика стола ключи от наручников, приблизился к ней, и склонившись над ней, разомкнул браслеты. Кому другому я велел бы встать и вытянуть руки. Черт, этого только не хватало… Тем более, что кожа у нее оказалась гладкой и горячей, а на тонких запястьях остались бордовые следы, при виде которых у меня почему-то перехватило дыхание. Чтобы сказать что-то, я сказал:

– Это скоро заживет. Вам надо подписать протокол допроса, ознакомление с постановлением и об избрании меры пресечения.

Остальное время прошло в молчании: я оформлял документы, она, мельком взглянув, ставила подпись. Когда она вернула мне последний лист протокола, она наконец, подняла голову и сказала, глядя мне прямо в глаза:

– Спасибо.

– За что? – я расслышал в собственном голосе предательскую хрипотцу. Она приподняла уголок губ:

– За человечность…

– Не нарывайтесь, и когда вызову – без глупостей. Идите.

Она поднялась, светски-вежливо сказала:

– До свидания, – и вышла из кабинета.

Я обессилено откинулся на спинку стула: после ее ухода стало не по себе. Я вдруг понял, что действительно беспокоюсь – не натворила бы она чего. И не потому что уже сегодня мне стоит ждать звонка от главы следственного комитета, а мне нечего ему сообщить, и не потому что мне могло здорово влететь за меру пресечения – строго говоря, все требовало отправить ее в следственный изолятор. Я действительно думал о том, что она будет делать. Хочется верить, что ребенок удержит ее от глупости. А если нет?

И еще одно не давало покоя. У меня было много женщин в разные годы, но не разу ни одна женщина не оставляла столь сильного впечатления. Учитывая ситуацию нашего знакомства, от впечатления, произведенного ею, следовало избавляться немедленно. Не хватает еще западать на преступниц, старею, наверное. Но как же она хороша, черт побери…. Чем ей досадил заместитель губернатора? Неужели из ревности? Нет, быть не может. Иначе, почему она сказала про двести семьдесят седьмую статью… и главное, что она теперь предпримет? Такие, как она, не будут сидеть и ждать. Она что-то сделает. Что?

Сон совершенно слетел, несмотря на то, что не спал я двое суток, его заместил азарт. Так, следует начать с ее коллеги, которому она думала поручить ребенка. Своих детей не передают под опеку, кому попало – у них должны быть близкие отношения. И тут же я ощутил укол ревности – насколько близкие могут быть отношения с мужчиной?

Я попытался снова осадить себя – к черту об этом думать, неважно, есть ли у нее сердечный друг.

Я набрал записанный номер телефона, со второго гудка в трубке раздался холодный мужской голос: «Слушаю». Когда я назвался и сообщил, что звоню по поводу задержания Софьи Серебряковой, мои подозрения относительно их отношений усилились: мой собеседник явно встревожился:

– Господи, так и знал! Где Соня? Что с ней? Только попробуйте давить на ее, я вас всех…

– В данный момент она, вероятно, дома, – оборвал я поток эмоций, – никто ей ничего плохого не сделал. Но разобраться, что стряслось, необходимо, так что, хотелось бы опросить всех, кто может иметь сведения. А вы, как я понял – в курсе. Вас повесткой вызвать или сами придете? И кстати, кто вы?

– Я приду, когда скажете. Я начальник Управления градостроительства, Соня – мой заместитель.

Я скрипнул зубами – все-таки, любовники, вон как он всполошился, и сказал:

– Через час в центре удобно? На Невском есть подвальный ресторан, называется «Арфа».

– Я буду, – заверил чиновник.

Явился он действительно вовремя, подвергнув меня новому приступу недовольства собой. Рядом с ним – уверенным, надменным и холеным, в дорогом деловом костюме, я почувствовал себя неудачником в простых джинсах и свитере. И я еще питаю какие-то фантазии…. Женщины типа Сони всегда рядом с такими мужчинами, как этот тип – сделавшими карьеру, имеющими высокую должность и еще более высокую зарплату.

Я, подозреваю, выглядел перед ним слишком худым, слишком потрепанным, слишком усталым.

Однако, надо отдать ему должное, поздоровался он со мной вполне доброжелательно, и рукопожатие по всей форме – крепкое, долгое:

– И мне ведь ничего не сообщила, представляете? Позвонила и говорит – возьму отпуск на неделю, мол, дела, – начал он с места в карьер, устраиваясь напротив меня. – меня зовут Иван Владимирович, кстати.

– Мне казалось, у вас близкие отношения, – не удержался я, и тут же поправился, – думал, вы прольете свет на всю ситуацию.

Он болезненно скривился:

– Близкие – это вы про любовь? Нет. То есть, я-то не прочь, но она не проявляет ко мне подобного интереса…. – он повертел в руках салфетку.

– Она вам нравится? – уточнил я, почему-то переживая внутренний подъем. Он коротко взглянул в окно на проспект:

– Она всем нравится. Я еще десять лет назад – она была совсем юной и как раз забеременела и совсем одна была, парень то ли ее бросил, то ли она не хотела связываться с ним, – так вот я на коленях ее умолял выйти за меня, готов был ее ребенка воспитывать как собственного. Она мне отказала, мягко и деликатно так. Сказала, что не хочет пользоваться моим благородством, что не будет нам счастья, если она выйдет за меня под давлением обстоятельств, и давай, мол, будем в формате «начальник-подчиненный», – он безнадежно махнул рукой, – да, если бы вы ее только знали….