Он прошёл вслед за Никой на кухню. Лина смущённо опустила глаза и так и осталась стоять у косяка, когда Алек занял своё любимое место напротив окна. Перед ним уже стоял кофе. Ника опустилась на стул напротив. Она ждала, положив подбородок на сплетённые в замок пальцы. И Алек рассказал ещё подробнее про воспоминания, тени, Сеню, Багова, Андрея, про свои подозрения. И, сказав всё это вслух, он окончательно запутался.

Алек заметил, как Лина тоже присела за стол, на самый край стула. Натянутая, как струна, спина, спрятанные между коленями руки говорили о не меньшем волнении и интересе. Лина медленно оправлялась от потери, но ещё боялась выздоровления. Ника успела сказать это по телефону. Лина ещё чувствовала себя виноватой перед Владом.

— Андрей оправдается перед вами, — задумчиво пробормотал Ника. — Если будет новое убийство… это вполне может быть он.

Алека как по голове ударило. Слова оказались тяжелее приклада, которым он получал уже на операциях. Ника спокойно отпила кофе, развернулась, дотянулась до жалюзи и закрыла их. Алек смотрел на неё и пытался осознать, как, как могла Ника так легко обвинять Андрея. И как одной фразой она всё разрушила.

— Убийство, в котором кого-то подставят, — продолжала накидывать Ника.

— Зато Багова можно будет выпустить, — отшутился Алек и залпом осушил кружку. На самом деле ему было не до смеха.

— Я не обвиняю Андрея. — Ника вскочила на ноги. Снова она прочитала мысли Алека до того, как тот успел их озвучить. Если нет связи между сёстрами и братьями, то Алек просто не знал, как объяснить это.

— Тогда кого? — Алек не заметил, как заговорил с сестрой как с коллегой. А Ника прекрасно вжилась в роль полицейского.

— Человек, у которого есть возможности и неплохая связь с каждой из жертв и с каждым обвиняемым. Кто-то, кто мог подстроить то же убийство Нагилёва и нападение на вас Андрея, — набрасывала она. Алек запрокинул голову, перевернул чашку и горькие капельки кофе упали на язык.

— Это не человек, — повторил он безумную и самую возможную одновременно версию.

— Но это должен быть человек, — подала голос Лина.

Разговор их походил на спор мыслей в голове Алека. В деле этом было три подозреваемых: Андрей, мистическая тень и неизвестный вполне реальный убийца. Алек обязательно продолжил бы эту мысль, если бы под рукой не завибрировал телефон. На этот раз он бросил взгляд на экран и принял вызов. Ночь обещала быть нескучной.

— Алек, я приеду? — без предисловий заявила Маша.

Алек ожидал другого. Он даже растерялся на секунду. А Маша продолжала тараторить:

— Нам надо поговорить. Это срочно. Не по телефону.

Заинтригованный и напуганный одновременно таким напором Алек выдавил из себя согласие и отправил вдогонку адрес Ники. Телефон лёг на стол. Обсуждения продолжались. Но Алек больше не вникал в них.

Домофон зазвонил через полчаса. Маша вихрем влетела в квартиру, шлейфом за ней потянулся запах сырости из подъезда. Маша остановилась там, где перетекает в кухню коридор. Она бесстыдно разглядывала Нику и Лину, новые лица на минуту отвлекли её от Аоека. А Руденко сгорал от нетерпения.

Маша обессиленно опустилась в угловое кресло. Её лицо было в тени. Но бледным светом оно контрастировало с темнотой, словно светилось, как тот старый фонарь. Алек пожалел, что кофе у него больше нет, и тем более нет ничего покрепче.

Черты лица Маши размылись, но глаза блестели отчаянием. Алек смутно догадывался, что так стремилась она сказать. Он должен был услышать эти слова из её губ. В голове они звучали почти не страшно. Но здесь…

— Эти тени. — Маша взяла себя в руки. — Это вестники. Ты же их чувствуешь?

Алек вздрогнул, так пронзительно звучал голос Маши. На него устремились три пары глаз. Ника смотрела со страхом, Лина — с надеждой, и только в глазах Маши он увидел своё крошечное смутное отражение.

— Да, — признался Алек.

— Два варианта. Или на тебя готовится покушение, или тебя хотят подставить, — закончила Маша и запрокинула голову навстречу белому в мелких паутинках-трещинках потолку. Алек тоже смотрел наверх. Трещины не желали складываться в картинку.

— Я просматривал свою жизнь, кусками, то, что видел вокруг повторялось в воспоминаниях. — Алека не спрашивали. Он признался сам. — Я всё помню.

— Цель или средство, — прошептала Ника. Её глаза бегали, пальцы комкали салфетку.

— Жертва, — обобщила Маша. К собственному удивлению, от этого ужасного слова Алек ничего не почувствовал.

— Тень была и с тобой. — Он постукивал ногтями по ручке кружки. Тихий звон стекла давал ритм растянутым словам.

— На несколько минут, не больше. — Маша отрицательно мотнула головой.

Призрачно бледное лицо Ники блестело от лунного света. Глаза её были совсем голубыми. И кто успел раздвинуть шторы? Теперь уже Лина что-то шептала ей на ухо. Успокаивала. Это Алек должен был сидеть рядом. Но слова не могли вырваться, они вросли в горло и мешали дышать. Алек медленно осознавал, что с ним происходило последние дни. Он вспоминал Влада в тот вечер, остекленевшие глаза Андрея. Чью роль займёт он сам?

— Ничего нельзя сделать. — Алек не узнал свой голос.

Ответом послужили пронзительная тишина и осуждающий взгляд Ники. Маша ловко перевела тему. Алек нацепил маску равнодушия и легкомыслия. Как же он понимал Влада!

Но над головой горел желтоватый свет лампочки. Кружка со свежесваренным кофе парила, распространяя по всей кухне тёплый аромат дома и уюта. Пар взлетел лениво и растворялся, не достигая потолка. У лампочки вились крошечные мошки. Слова текли неторопливо, извиваясь, как пар. Невозможно было не заразиться этим вирусом спокойствия и уюта.

Маша была совсем близко. Её рука коснулась его руки. Горячо. Обжигающе. И так приятно, до мурашек. Маша не отдёрнула руку. Алек смотрел на переплетённые пальцы и не понимал, как простое прикосновение перешло в близость. Маша лежала на его плече. Её волосы щекотали шею. Он сидел бы так, неподвижно, вечно. Потому что тишина, проходя сквозь сплетённые пальцы, становилась тёплой и чистой.

Маша вдруг напряглась. Её взгляд остановился на запястье Алека. Он мог поспорить, что знает, о чём она подумала. Что увидела.

— Ты о шрамах? — тихо спросил Алек. Маша подняла голову. В её глазах было столько страха и немой просьбы… Никто и никогда ещё не спрашивал его именно об этих шрамах, пусть и не вслух.

— Уверен? — Ника мягко коснулась тыльной стороны его свободной ладони.

Алек не был уверен. Он не хотел вспоминать. Он ненавидел шрамы, особенно эти шрамы безумия.

— Это ошибка.

Алек высвободил руки, медленно провёл по шершавой поверхности шрамов. Пальцы подрагивали и пошаркивали, словно бежали по неровной земле.

— Я хотел умереть.

Он помнил. До мельчайших деталей и снова, как наяву…

Алек сжимал лезвие, холодное, ледяное, слишком тонкое для его опухших пальцев, слишком серое для воспаленного сознания. Алек сжимал его так крепко, что капли крови проступили на коже ладони.

Алек дрожащими руками поддёрнул рукава рубашки. Под пальцами бешено пульсировала кровь. Она мчалась, и сердце колотилось. Алек пребывал в странном трансе. Он знал, что должен сделать. Руки делали, а остатки юного такого нормального для человека желания жить отравляли мозг.

Жить. И сразу в голове всплывал вопрос: зачем? И Алек проводил лезвием по мягкой тонкой коже. Лезвие шло ровно. Как самолёт разрезает облака, оно разрезало кожу и обнажало кровь. Она текла тонкими струйками по рукам и капала на пол.

Алек побежал в туалет, наклонился над раковиной, чиркнул ножом по вскрытым порезам. Судорожно сжалась, вздулась вена. Кровь алыми цветами опускалась в раковину. Алеку она казалась похожей на брызги огня. Голова кружилась. Огонь разгорался. Некому было его потушить.

Алек сполз по стене на холодный плиточный пол. Огонь плясал на белых рукавах рубашки. Картинка поплыла перед глазами. Струйка стала рекой, морем, вечностью. Алек судорожно старался дышать. Лёгкие сводило.