― Вс-с-сё... Только с-с-старайся не трогать его... Будеш-ш-шь часто дотрагиваться и он будет впиватьс-с-ся глубж-ж-же...
― А говорить и есть я смогу?― голос срывался, руки дрожали, а желудок приклеился к позвоночнику.
― Можеш-ш-шь... Он реагирует на внеш-ш-шнее раз-з-здражение верхней час-с-сти тела. Липкий червь питаетс-с-ся только ж-ж-живой добычей...
Я зажмурилась, пытаясь дышать как можно глубже: «Спокойствие, только спокойствие, как говорил великий Карлсон. Догоним шхуну, и Макс его снимет. Нужно потерпеть, просто потерпеть... Ради Макса, ради Дайка, Бумера, да и себя, в конце концов...».
Снова поесть я так и не смогла, как Макс не уговаривал. До широкого залива, в который впадал приток озера Богов мы добрались к рассвету. Макс плыл быстро, но так уже не гнал ― округа была довольно пустынна. Лишь раз попалось небольшое селение по пути, хотя в ночной тьме я разглядела только огни на берегу, тени домов, да силуэты нескольких галер и парусных лодок. В поселке, похоже, происходило какое-то гуляние, так как слышались песни и бодрая ритмичная музыка.
В ярких лучах восходящих светил, мы пересекли залив, но Макс не остановился. На горизонте виднелась череда островов, и мой друг взял курс прямо туда. Если в озере, реке и заливе волнение было не слишком сильным, то открытое море подтвердило наихудшие опасения. Одно дело бороздить водные просторы на крепкой шхуне, под хлопанье парусов и совсем другое ― лёжа на спине морского жителя! Хотя в буквальном смысле не очень-то и лежа. Я просто держалась за ремни доспехов и меня иногда сносило в стороны, а часто бывало, что тело будто парило над ангалином.
Лимм не только спасал от переохлаждения, но и придавал телу нужную обтекаемость и лёгкость, благодаря чему Макс почти без усилий нёс меня за собой. Одно было плохо ― очень мёрзла голова. Это я прочувствовала ещё в первом долгом заплыве. Руки были уже защищены, как и всё тело, а вот головушка моя многострадальная рисковала остаться без последних мозгов. Если всё получится и шхуну мы догоним, то воспаление мозга, отит, ангина, ларингит, гайморит и все другие возможные заболевания в голове мне, наверно, гарантированы.
До островной гряды мы добрались благополучно. Макс выбрал маленький скалистый островок с глубокой пещерой по южной стороне. И вот тут передо мной встала новая проблема ― пресная вода! Ангалины могли пить любую воду, хотя и предпочитали пресную, а я-то ― нет! Пока Макс охотился, я облазила весь остров и нашла несколько глубоких расщелин с дождевой водой, может, и не совсем дождевой, но солёность была очень низкая. Потом обошла пещеру и выпила конденсат, который в нескольких местах стекал по скалам в маленькие ямки, и только после этого уселась на камень возле трещины в базальтовой породе, где скопилась морская вода и начала повторять прежний опыт с кипячением.
Всё получилось очень быстро. В качестве привязной точки я использовала скальный обломок размером с два моих кулака и минут через пять над широкой каменной кастрюлей начал подниматься пар, а потом вода бурно закипела. Когда вернулся Макс с добычей, я прыгала вокруг самодельного горячего источника и вопила диким голосом:
― Спасибо! Спасибо, гад ты этакий! Ты слышишь?! У меня получилось! Получи-и-илось!!!
― Ты кого гадом наз-з-звала?!― резкий шипящий голос оборвал сумасшедший танец.
― Не тебя!
― Его?!― Макс бросил рыбу и осторожно проверил лапой воду.― Горячая... Как ты это с-с-сделала?!
― Профессор в библиотеке отличный справочник оставил.
― Но он ж-ж-же ушёл?!― ангалин хмурился и недовольно дёргал хвостом.
― Ушёл...― я присела рядом с ним.― Макс, ты чего?
Он отвернулся и принялся потрошить рыбу. И как-то так излишне резко всё делал, что я решила пока помалкивать и не трогать это двухметровое, психованное, рептилоидное создание.
― Ну что сидиш-ш-шь?! Воду кипяти!― и, сграбастав несколько крупных кусков, начал промывать их от остатков крови в соседней расщелине с водой.
Я наелась так, что даже встать не могла. Горячая еда! Внутренности согрелись, и желудок радостно принялся за свою работу. Липкий червь на лице совсем не мешал. Я ела и он ел... Только я ― отварную рыбу, а он ― сырую меня.
В море режим нашего путешествия изменился. Двигаться лучше было днём, а отдыхать ночью, так как кархаронам и другим хищным морским тварям было всё равно когда охотиться. Они могли быть одинаково активны и днём, и ночью. Хотя для Макса время суток тоже не имело большого значения, однако северные воды были ему плохо знакомы, и он боялся, что ночью может не заметить какую-либо опасность.
После плотного ужина я на карачках подползла к Максу под бок и, крепко обняв, прижалась. Он стиснул меня всеми лапами, вылизал ухо и тихонько зашипел:
― Только не злис-с-сь... Тебе так тяжело сейчас-с-с, а я не с-с-смог с-с-сдержаться...
Я погладила чешуйчатую голову и улыбнулась:
― А с чего ты так взъелся?
― Прос-с-сто когда ты этого профессора вспоминаеш-ш-шь, меня это жутко раз-з-здражает... И каж-ж-жется иногда, что ес-с-сли он вернётся, ну... обратно в твою голову, то заберёт тебя навс-с-сегда... Я до сих пор не понимаю вс-с-сего этого... как так мож-ж-жно общаться с кем-то кто с-с-сидит внутри и как там, вообщ-щ-ще, может кто-то с-с-сидеть, и ж-ж-жить, и что-то делать... Помниш-ш-шь, с-с-сколько времени ты зимой проводила там с-с-с ним, внутри себя?
Я кивнула и спрятала лицо на бархатистой груди:
― Помню...
― Ведь это не прос-с-сто так... Ты что-то чувствуеш-ш-шь к нему...
― Макс, ты ревнуешь?!
― Да! И это очень злит! Я так обрадовалс-с-ся, когда Дайк с-с-сказал, что он ис-с-счез из наш-ш-шей жиз-з-зни. Эти с-с-странные отлучки, когда тебя нельзя добудитьс-с-ся, тренировки... эти, как их... лекции... Это страш-ш-шно, Кари... Страш-ш-шно, потому что непонятно!
― Я и сама плохо понимаю, просто принимаю как данность. На Окатане слишком много загадок...
Он хмыкнул и вспыхнул мягким ровным светом:
― Вот пока я не з-з-знал тебя, всё было гораз-з-здо прощ-щ-ще и понятней...
― Жалеешь?― перебирая чешуйки, я вдыхала запах его шкуры и слушала мощный, ритмичный, но успокаивающий стук сердца.
― Даже и в мыс-с-слях не было...― золотое свечение сменилось нежно-сиреневым с бегущей дорожкой ярких искр.
Подняв голову, я заглянула в сияющие глубокой зеленью глаза:
― Я очень люблю тебя, и совсем не как друга... Пусть ты ангалин, а я ― нет... Это ничего не меняет, Макс...
― Но ведь и Дайка ты тоже любиш-ш-шь?
― Да люблю... И ничего не могу с этим поделать, что-то решить...
― А з-з-зачем решать? Раз-з-зве плохо мы жили вс-с-се вмес-с-сте?
― Ты хочешь сказать, что к Дайку ревности нет?
― Так, иногда... Он мне с-с-стал почти как брат за это время, и мы прекрас-с-сно понимаем друг друга.
Макс очень глубоко вздохнул и откинул когтем прядь волос с моего лба:
― Ес-с-сли с превращ-щ-щением ничего не получитс-с-ся, ну... если мы не выяс-с-сним в чём была ош-ш-шибка или подвох какой... я с-с-смогу жить с вами? Если ты, конечно, не решиш-ш-шь вернуться в с-с-свой мир?
От такого, по сути, детского вопроса и тем более сказанного просящим, умоляющим тоном я чуть не разрыдалась, а в голове всплыла мысль, прочитанная когда-то давным-давно, что если ты спас кому-то жизнь, значит, ты навсегда за него в ответе.
― Зачем ты спрашиваешь? Ты знаешь ответ...
― Хочу, чтобы ты с-с-сказала...
Я потёрлась о грудную шерсть, стирая слёзы:
― Как же без тебя... Конечно, ты будешь с нами, а вот вернусь я на Землю или нет, не знаю. Не хочу тебя обманывать, да и себя тоже, тем более что пока толком неизвестно как это сделать. Помнишь, в Вечном свитке Аюта четверостишие?
Макс кивнул, продолжая поглаживать меня по спине.
― Я почему-то уверена, что Киф писал именно про возвращение, только для этого нужно схватить за руку бога, а вот как это сделать и где этого бога взять, там не сказано.
