Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны

Дрожа от ярости, я взяла электрошокер и пошла к квартире соседки. Одиннадцать ночи, надо сказать. Дверные звонки у нас оформлены в виде выключателей, а звук от них пронзительный, долгий и невыносимый.

Она открыла, зная, что я буду звонить.

– Почему вы долбите в стену? – еле сдерживаясь, налетела я, – Одиннадцать часов!

– А мы муху убиваем, – слегка растягивая слова, с фальшиво-простодушным видом выдала та, – Ну, знаете, такая муха, села на стену…

Электрошокер я держала в кармане, крепко обхватив пальцами.

– Надеюсь, ваша муха уже улетела, – говорить тут было нечего, я резко развернулась, ушла в квартиру и хлопнула дверью. Может, теперь она прекратит.

Секунда. Две. Три.

В стену, как раз над моей кроватью снова продолжили бить. Чем-то тяжелым. Бум. Бум. Бум. По кровати и вокруг нее были разложены вещи – я собиралась в командировку, ранний автобус. Почти закончила. Падала от усталости. На светло-бежевой стене виднелась черная отметина – это я, перед электрошокерно-крестовым походом ударила в ответ пластиковой емкостью, с помощью которой в утюг заливают воду. И еще проорала пару ласковых. Конец лета, духота, все окна нараспашку – разумеется, она слышала.

Долбление не прекращалось. Я сжала кулаки. Знаю, почему она это делает.

Знаю.

Знаю.

***

Потому что перед командировкой я взяла два дня отпуска и вчера, в будний день, оказалась дома, а не на работе. И потому что лето, и ее дочка тоже была дома, а не болталась в школе. А вот почему сама соседка была дома, а не где-нибудь еще, я, честно говоря, не знаю, но это ее дело. Я сидела и читала – а жарень, окна открыты, открыта балконная дверь, наши квартиры на стыке изгиба дома, чуть повернуты друг к другу, и даже можно слегка подглядеть, что происходит внутри.

Ее муха случайно подглядела и подслушала.

Сначала раздались крики. Так кричат, когда тебя режут. Когда на твоих глазах живое существо попадает под машину. Когда в пропасть в горах срываешься, не меньше.

– Ты что, огурцы с помидорами не помыла?? Я же сказала тебе помыть!

«Какая трагедия», – беззлобно подумала я, не отрываясь от страницы, – «Поворачиваешь ручку, открываешь в кране воду, подсовываешь под струю овощи. Тяжела твоя жизнь».

Девочка что-то ей ответила.

– Я тебе сказала! Опять меня не слушаешься? Торчишь весь день в своем телефоне! Что мы, блять, есть будем?

«О, с матом пошли».

А страсти за стеной накалялись.

– Я тебе говорю! На меня смотри! Ты посуду помыла? Сковородку помыла? – невнятные оправдания с той стороны, – Ты, блять, совсем офигела? Ты из грязной посуды жрать будешь? На, держи грязную сковороду, и жри из нее как свинья!

Я заметила, что просто перестала дышать, а сердце бьет в набат. Как будто эта баба, злая и дикая, как бык на корриде, нависла надо мною и вопит уже на меня. И столько ярости и первобытной злобы в ее голосе, что внутренности скручивались в один тугой черный узел. Терпеть было невозможно.

Через окно долетел звук пощечины, а за ним – каскад мелких ударов.

– Ненавижу тебя! Ненавижу!! – разразилась слезами девочка и – череда торопливых шагов – выбежала из комнаты.

Я не могла больше.

Во время всей этой сцены я тряслась, я взвешивала – делать что-нибудь или нет. Но сейчас решилась. Дать ей понять – ее слышат. Она не скроет свое преступление. Не оставит сор в избе. Она калечит морально ребенка – и это не пройдет незамеченным.

Я вышла, в чем была, прошла по коридору до соседней двери, нажала звонок.

Пауза.

– Кто там? – раздался голос.

– Соседка.

Своим голосом я владела плохо: подрагивал. Язык запинался. Меня била дрожь.

Дверь отворилась на три четверти. Моя соседка – спокойная как ангел, деловая, будто только что сверяла каталог публичной библиотеки – недоуменно смотрела через порог. Темно-русые выпрямленные волосы по обеим сторонам от лица, загар. Крупная. Фигуристая, но грубоватая. В подростковом возрасте таких называют пропащими. А сейчас – где-то моя ровесница, не больше тридцати.

Я смотрела на нее в упор. За ее плечом, из дальней комнаты, выглядывала девочка.

– Еще раз услышу, что вы матом орете на ребенка и бьете ее – обращусь в органы опеки, – выстроила я предложение.

– Да хоть завтра, – равнодушно парировала мадам, и закрыла дверь обратно.

Я вернулась в квартиру.

Но нужно что-то делать.

Про органы опеки это я, конечно, глупость сморозила. Перенервничала. Какие органы опеки. Но так оставлять нельзя. И просто само по себе, и чтобы она не думала, что я голословна.

Я набрала полицию.

– Дежурный оператор слушает.

– Я… я хотела проконсультироваться. Не знаю, что делать. Соседка орет матом на дочку и бьет ее. Я не знаю… Можно как-то поставить это на учет? Зарегистрировать жестокое обращение?

– Мы направим к ней специалиста, он проведет беседу.

– О, чудесно! То, что нужно. Прекрасно. Спасибо.

Все еще тяжело дыша, я повесила трубку.

Я была напряжена, как сжатый маленький стальной клубок нервов. Все мои дела, все планы – было отложено в сторону. Как она отреагирует на полицию? Вдруг они уйдут, а соседка заявится разбираться?

Бешеная и злая как собака.

На этот случай у меня было два средства: перцовый баллончик и электрошокер. Купила я их одновременно, в одном интернет-магазине на прошлой неделе, когда слишком часто стали повторяться новости о грабежах, убийствах и изнасилованиях. Не до конца отсидевшие в тюрьмах наемники возвращались с боев в города. Подобные посты выходили с ужасающей периодичностью.

Хотела ограничиться баллончиком, но из магазина позвонили:

– Извините, аэрозоль в другой город доставкой отправить не можем.

– А если куплю с электрошокером?

– Да, с электрошокером сойдет.

Так я и стала счастливой обладательницей усиленного комплекта самозащиты. Баллончик так и не испытывала, все не могла найти время выбраться на улицу подальше от людей, а вот шокер достала сразу. Маленький, обтекаемой формы, идеально ложится в ладонь. Что мне особенно понравилось – с кнопкой предохранителя, по самой себе заряд случайно не выпустишь. Когда машинка снималась с предохранителя, лампочка на корпусе начинала ярко гореть красным.

А еще встроенный фонарик снизу. Ну просто создано для людей.

Каждый день я убеждала себя использовать оружие только при прямом нападении. Потому что, зная, что у тебя есть возможность быть сильнее, внезапно начинаешь замечать, что постоянно хочется эту возможность продемонстрировать. То мальчишки, видя, что я иду из магазина, обвешанная тяжелыми пакетами с едой, обстреляли водой из пистолета. То нерусский, выпрыгнувший из-за угла под мой самокат, подошел и ударил в плечо ладонью.

Каждый такой раз ты говоришь себе: «Терпи. Отпускай. Это просто дети. Это просто мусульманин». Представляешь, как используешь шокер. Понимаешь, что это будет катастрофа, а ситуация того не стоит. Вдыхаешь. Выдыхаешь. Идешь домой. Не та ситуация.

А шокер даже необязательно использовать. Даешь в воздух разряд – и он такой громкий и страшный, что этого уже достаточно. Пригрозить со зловещим видом: «Ты думаешь, что я маленькая и хрупкая девушка, которую можно обидеть, но ты заблуждаешься». Вот, что такое шокер. В инструкции написано, что одна секунда разряда – припугивает и отбивает желание соваться, от секунды до трех – дикая боль, от трех до десяти – состояние шока. Выход из шока – сорок пять минут. Летальный исход исключен.

И вот весь свой понедельник, оповестив полицию, я сидела, сжавшись в ком на диване, и ждала, когда же до меня доберется разъяренная соседка. Я представляла звонок в дверь, ее на пороге, ее поток гнева, злости, ненависти. Открывать ей буду с электрошокером. Покажу, пущу разряд в воздух. Чтобы не совалась. Я не ее маленькая дочка, которую она унижает. Никто не заслуживает подобного отношения.