Через две недели, в начале сентября, Бернайс написал меморандум, настаивая, что расстрел нацистских вождей по совету Моргентау будет насмешкой над идеалами, для защиты которых союзники вступили в войну. Взамен он предложил как раз то, к чему давно призывал СССР: международный процесс над нацистскими вождями, основанный на концепции «преступного заговора». Бернайс рекомендовал созвать трибунал для суда над нацистскими вождями и их организациями, включая гестапо и СС, по обвинению в заговоре с целью осуществления террора и убийств мирных жителей в нарушение законов войны. Этот проект стал известен в Военном министерстве и Госдепартаменте как «план Бернайса». Бернайс не упоминал Трайнина и Эчера в своем сентябрьском меморандуме[117]. Но к ноябрю или декабрю он внимательно изучил их аргументы – и в январе 1945 года пространно цитировал трайнинский труд в своем и Брауна докладе Рузвельту о преступности текущей войны[118]. Для этого доклада Бернайс и Браун провели обширные исследования. Они ссылались на прежние международные договоры, включая пакт Бриана – Келлога. Они также отмечали, что на идею преступной или нелегитимной войны ссылаются польско-британский профессор-правовед Герш Лаутерпахт и военный министр США Генри Л. Стимсон. Наконец, они упомянули «советскую точку зрения», состоявшую, по их словам, в том, «что современное международное право считает развязывание агрессивной войны преступлением».

Бернайс и Браун уделили особое внимание трайнинской концепции преступлений против мира. Ввиду этих прецедентов они заключали, что правительства союзников могли бы издать официальную декларацию, объявляющую агрессивную войну преступлением; она опиралась бы «на солидный фундамент» и обрела бы силу «юридически безупречного международного закона»[119].

Идеи Трайнина привлекали внимание и оказывали влияние на дискуссии, шедшие на Западе, а сам он публично критиковал КОНВП за «торможение правосудия»[120]. Среди советских юристов не он один считал, что КОНВП не осознает всего масштаба проблемы. В январе два юриста из Наркомата иностранных дел Сергей Голунский и Семен Базаров в докладе Молотову отметили, что внимание КОНВП полностью обращено к вопросам правовой теории[121]. Тем временем Наркоминдел в ожидании конца войны строил планы перевода и распространения за рубежом отчетов Чрезвычайной государственной комиссии, в которых систематизировалась информация о зверствах нацистов на территории СССР. 5 января 1945 года заместитель наркома иностранных дел Лозовский рекомендовал Молотову опубликовать с фотографиями десять – пятнадцать томов этих отчетов. Лозовский подчеркивал, что эти материалы крайне важно опубликовать до капитуляции Германии, потому что они позволят советскому правительству усилить требования репараций[122].

К середине января 1945 года подход правительства США к послевоенной юстиции стал более активным и инициативным. 22 января в преддверии Ялтинской конференции военный министр Генри Стимсон, новый госсекретарь Эдвард Стеттиниус – младший и генеральный прокурор Фрэнсис Биддл представили Рузвельту свои рекомендации по обращению с военными преступниками стран Оси. Они указали на преступность действия нацистских вождей, установивших «режим систематического и спланированного террора» в Германии и по всей Европе, и заявили о виновности нацистских организаций, таких как СС и гестапо. Раскритиковав бесплодность работы КОНВП, авторы рекомендаций признали, что задача перед ними стоит нелегкая. Преступления нацистов столь огромны и многочисленны, что выявление и привлечение к суду преступников представляет собой проблему, беспрецедентную в истории международного уголовного права. Кроме того, зверства, совершенные внутри Германии до начала войны, не являются военными преступлениями в традиционном смысле. Тем не менее правительства стран-союзников пообещали наказать виновных и за эти преступления – «это должно быть сделано в интересах послевоенной безопасности и необходимой реабилитации немецкого народа, а также ради правосудия»[123].

Стимсон, Стеттиниус и Биддл выступили против идеи наказания нацистских вождей внесудебным декретом. Они указали, что приказ о казни Гитлера и других нацистов высшего ранга достигнет цели, но нарушит «самые фундаментальные принципы правосудия» и вызовет в немецком народе поклонение им как мученикам. Напротив, судебный процесс получит поддержку общественного мнения и «уважение в истории». Авторы рекомендаций предлагали предъявить немецким лидерам и их организациям обвинение в тяжких военных преступлениях и соучастии в преступном заговоре. Последний пункт обвинения охватит зверства, совершенные до войны, в том числе преступления против евреев, а также планирование и развязывание «нелегитимной агрессивной войны». Они также рекомендовали провести двухэтапную юридическую процедуру. Вначале страны-союзники должны будут созвать международный трибунал для суда над некоторыми из высших немецких лидеров – руководителями организаций, обвиняемых в соучастии в преступном заговоре. Затем союзники должны будут выявить других участников заговора; тех либо вышлют для суда в места их преступлений, либо будут судить оккупационные власти союзнических держав[124].

Проект Стимсона – Стеттиниуса – Биддла много позаимствовал из плана Бернайса, но также отражал идеи Трайнина об уголовной ответственности и французские идеи о преступных организациях. Он во многом основывался на идее, выдвинутой Трайниным, Эчером и другими: война с целью завоевания и эксплуатации – все чаще называемая «агрессивной войной» – есть международное преступление. Авторы объясняли, что СССР, по-видимому, готов сотрудничать и уже высказывался за создание международного трибунала. При этом они отмечали, что британцы по-прежнему против суда над высшими нацистскими вождями – и непонятно, можно ли их переубедить[125].

К 4 февраля 1945 года, когда Сталин, Молотов и Вышинский приветствовали Черчилля и Рузвельта в курортном городке Ялте, вопросы будущей организации послевоенного мира вышли на первый план. Прошло уже много времени после начала блокады Ленинграда, когда идеи наказания нацистов носили еще чисто теоретический характер. Красная армия стремительно приближалась к Берлину, и теперь Советский Союз мог говорить с позиции силы. Лидеры собрались за большим круглым столом в бальном зале роскошного Ливадийского дворца в сопровождении переводчиков и советников. Сталин, играя роль гостеприимного хозяина, настоял, чтобы председателем был Рузвельт. Затем советский вождь устроился поудобнее и, по воспоминаниям участников совещания, «тоном простой и не знающей сомнений категоричности» стал знакомить присутствующих со своей программой[126].

Сталин призывал к совместной оккупации побежденной Германии и требовал территориальных уступок и репараций. Три лидера договорились разделить Германию на четыре оккупационные зоны: по одной для каждой из их стран и еще одну для Франции. Они также подтвердили, что репарации будут взиматься с Германии в натуральной форме и отчасти, по выражению из совместной декларации, «посредством использования немецкой рабочей силы». Рузвельт и Черчилль неохотно уступили требованию Сталина признать Польшу (уже оккупированную Красной армией) частью советской сферы влияния в обмен на обещание позволить там свободные выборы. Сталин со своей стороны вновь подтвердил, что СССР вступит в войну с Японией. Лидеры договорились, чтобы весной этого же года представители правительств союзнических государств встретились в Сан-Франциско и учредили международную организацию для поддержания послевоенного мира[127].