– Я хочу пива, – сказал он, – с сосисками. У вас есть?

Они прошли в пивную, и старик усадил его за стол, в окно Лейзер мог видеть свой мотоцикл во дворике. Он принес Лейзеру бутылку пива, сосиски, нарезанные кусочками, и черный хлеб, а сам остался стоять у стола, наблюдая, как Лейзер ест.

– Куда вы едете? – Его худощавое лицо оттеняла борода.

– На север. – Лейзер знал свою роль.

– А откуда вы?

– Какой дальше будет город?

– Лангдорн.

– Далеко до него?

– Пять километров.

– Есть где остановиться?

Старик пожал плечами. Его жест выражал не равнодушие, не отрицательный ответ, а полное отрицание, словно он ни во что не верил и никто не верил ему.

– А дорога как?

– Нормальная.

– Говорят, была диверсия.

– Не было диверсии, – сказал старик, будто диверсия могла быть надеждой, утешением или чем-то, что их объединяло: чем-то, что наполнило бы теплом или осветило сырое сумрачное помещение.

– Вы с востока, – объявил старик. – У вас восточный выговор.

– Это родители, – сказал Лейзер. – Кофе есть?

Старик принес кофе, очень черный и кислый, совершенно безвкусный.

– Вы из Вильмсдорфа, – сказал старик. – На мотоцикле вильмсдорфский номер.

– У вас много посетителей? – спросил Лейзер. бросив взгляд на дверь.

Старик покачал головой.

– Дорога не загружена? – Снова старик ничего не ответил. – У меня друг под Калькштадтом. Это далеко?

– Нет. Сорок километров. Под Вильмсдорфом убили одного парня.

– Он держит кафе. В северной части города. Под названием «Кот». Знаете?

– Нет.

Лейзер понизил голос:

– Там кое-что было. Драка. Несколько солдат из города. Русские.

– Уходите, – сказал старик.

Лейзер хотел заплатить, но нашел купюру только в пятьдесят марок.

– Уходите, – повторил старик.

Лейзер взял чемодан и рюкзак.

– Старый дурак, – резко сказал он. – За кого ты меня принимаешь?

– Вы или хороший человек, или плохой, опасно и то и другое. Уходите.

Полицейский пост так и не встретился. Лейзер вдруг оказался в центра Лангдорна; на главной улице было уже совершенно темно, только свет, выбивающийся из щелей закрытых ставен, отплескивал кое-где на булыжниках мокрой мостовой. Мимо не проехала ни одна машина. Мотоцикл ужасно тарахтел, Лейзер чувствовал себя так, будто выехал на рыночную площадь, чтобы трубным гласом оповестить город о своем прибытии. Во время войны, подумал он, немцы ложились рано, чтобы в постели было теплее, – так же, может, и теперь.

Настало время избавляться от мотоцикла. Он выехал из города, нашел заброшенную церковь и оставил мотоцикл у входа в ризницу. Потом вернулся в город и пошел на станцию. Кассир был в форме.

– До Калькштадта. Один.

Кассир протянул руку. Лейзер вынул купюру из бумажника. Тот взял ее и с нетерпением встряхнул. На секунду Лейзер смутился и, не понимая жеста, смотрел на его руку и злое подозрительное лицо за решеткой кассы.

Вдруг кассир рявкнул:

– Удостоверение личности!

Лейзер улыбнулся с извиняющимся видом:

– Совсем забыл, – сказал он и открыл бумажник, чтобы показать карточку в целлофановом отделении.

– Выньте из бумажника, – сказал кассир.

Лейзер наблюдал, как тот разглядывал карточку под лампой.

– Разрешение на передвижение?

– Вот, пожалуйста. – Лейзер дал ему документ.

– Зачем вам в Калькштадт, если вы едете в Росток?

– Наш кооператив отправил поездом кое-какое оборудование из Магдебурга в Калькштадт. Тяжелые турбины и специальный инструмент. Их нужно установить.

– А как вы сюда попали?

– Меня подвезли.

– Подвозить запрещено.

– В наше время все должны стараться делать, что от нас зависит.

– В наше время?

Кассир прижал лоб к стеклу и посмотрел вниз на руки Лейзера.

– С чем это вы там возитесь? – резко спросил он.

– Это цепочка, цепочка от ключей.

– Значит, вам нужно установить оборудование. Продолжайте, я слушаю!

– Я могу это сделать проездом, по дороге. В Калькштадте ждут уже шесть недель. Груз был задержан.

– Ну и что?

– Мы сделали запрос… на железной дороге.

– И?

– Нам ничего не ответили.

– Поезд уходит через час. В шесть тридцать. – Пауза. – Новости слышали? В Вильмсдорфе убили парня, – сказал он. – Сволочи. – Он дал Лейзеру сдачу.

Идти было некуда. В камеру хранения сдавать багаж он ни рискнул. Никаких, дел больше не было. Он погулял с полчаса, потом вернулся на станцию. Поезд опоздал.

– Вы оба отлично поработали, – сказал Леклерк, с выражением благодарности кивая Холдейну и Эйвери. – Вы тоже, Джонсон. Больше мы уже ничего сделать не можем: теперь все зависит от Мотыля. – Для Эйвери он припас особую улыбку. – Как вы, Джон? Вы что-то молчаливы? Как вы думаете, вам пригодится опыт такого рода работы? – И добавил со смехом, обращаясь к двум другим:

– Я очень надеюсь, что развод Эйвери не грозит, мы его скоро отпустим домой к жене.

Он сидел на краю стола, его небольшие руки были аккуратно сложены на коленях. Поглядев на молчавшего Эйвери, он весело воскликнул:

– Эйдриан, я от Кэрол получил выговор, что разрушаю молодую семью.

Холдейн улыбнулся, будто услышал удачную остроту.

– По-моему, ее опасения напрасны, – сказал он.

– И Смайли проникся симпатией к Эйвери, как бы он его не переманил!

Поезд остановился у перрона в Калькштадте; Лейзер ждал, когда пассажиры спустятся с платформы. Пожилой охранник собирал использованные билеты. Он казался симпатичным.

– Я разыскиваю одного друга, – сказал Лейзер. – Его фамилия Фритше. Он когда-то здесь работал.

Охранник нахмурился:

– Фритше?

– Да.

– А зовут его как?

– Не знаю.

– А лет ему сколько, ну примерно?

Он сказал наугад:

– Сорок.

– Фритше, здесь, на этой станции?

– Да. У него был домик ниже по реке, он не женат.

– Целый дом? И работал у нас на станции?

– Да.

Охранник покачал головой:

– Никогда не слышал. – Он внимательно посмотрел на Лейзера. – Вы уверены? – спросил он.

– Так он мне сказал. – Он сделал вид, что что-то вспомнил. – Он писал мне в ноябре… жаловался, что фопо закрыли станцию.