– Послушайте. Как только я долетел до места, два МИГа сели мне на хвост. Откуда они взялись, вот бы узнать? Как только я их увидел, я ушел в облако; они за мной. Я дал сигнал, запросил пеленг. Когда вышел из облака, они опять были тут как тут. Я думал, они заставят меня спуститься, прикажут сесть. Пытался сбросить фотокамеру, но она застряла. Дети столпились у окон, махали МИГам. Некоторое время они летели рядом, потом отвалили. Летели близко, совсем вплотную. Для детей это было чертовски опасно. – Он не прикоснулся к пиву. – Какого хрена им было надо? – спросил он. – Почему они меня не посадили?

– Говорю вам, я ничего об этом не знаю. Это в принципе не моя работа. Но что бы Лондон ни искал, они знают, что делают. – Он как будто убеждал себя: ему нужно было верить в Лондон. – Они не тратят понапрасну свое время. Или ваше, дружище. Они знают, чего хотят.

Он нахмурился, чтобы показать убежденность, но Лансен, казалось, не обратил внимания.

– Они также не одобряют ненужного риска, – сказал Тэйлор. – Вы хорошо поработали, Лансен. Каждый из нас должен вносить свой вклад… рисковать. Мы асе рискуем. Я, знаете, рисковал на войне. Вы слишком молоды, чтобы помнить войну. Это такая же работа, мы боремся за то же самое. – Вдруг он вспомнил два вопроса. – На какой высоте вы летели, когда сделали снимки?

– По-разному. Над Калькштадтом – шесть тысяч футов.

– Больше всего их интересовал Калькштадт, – сказал Тэйлор с удовлетворением. – Отлично, Лансен, отлично. А какая у вас была скорость?

– Двести… двести сорок. Что-то в этом роде. Ничего там не было, говорю вам, ничего. – Он закурил. – Теперь все кончено, – повторил Лансен. – Независимо от серьезности объекта. – Он встал. Тэйлор тоже встал, сунул правую руку в карман пальто. Вдруг в горле стало сухо: деньги, где деньги?

– Поищите в другом кармане, – посоветовал Лансен.

Тэйлор отдал ему конверт.

– Будут неприятности из-за этого? Из-за МИГов?

Лансен пожал плечами:

– Едва ли, прежде со мной такого не случалось, Один раз мне поверят; поверят, что из-за погоды. Я сошел с курса примерно на полпути. Наземное управление могло ошибиться. Это бывает при передаче данных.

– А штурман? А остальные в экипаже? Они-то что думают?

– Это мое дело, – раздраженно сказал Лансен. – Передайте Лондону: все кончено.

Тэйлор озабоченно посмотрел на него.

– Вы просто расстроены, – сказал он, – от нервного напряжения.

– Пошел к .черту, – тихо сказал Лансен. – Пошел к чертям собачьим.

Он отвернулся, положил монету на стойку и большими шагами вышел из бара, небрежно сунув в карман плаща продолговатый светло-коричневый конверт, в котором были деньги.

Почти сразу за ним вышел Тэйлор. Бармен видел, как он толкнул дверь и исчез на ступеньках, ведущих вниз. Очень неприятный человек, размышлял он; но, в сущности, ему никогда не нравились англичане.

Тэйлор решил поначалу, что не будет брать такси до гостиницы. Можно было туда дойти за десять минут и чуть-чуть сэкономить на командировочных. Дежурная по аэропорту кивнула ему, когда он проходил к главному входу. Зал прилета был отделан деревом, с пола поднимались потоки теплого воздуха. Тэйлор шагнул наружу. Холодный ветер пронзил его сквозь одежду; незащищенное лицо быстро онемело. Он передумал и торопливо огляделся в поисках такси. Он был пьян. Вдруг поднял, что опьянел от свежего воздуха. Стоянка пустовала. Впереди на дороге, ярдах в пятидесяти, стоял старый «ситроэн» с работающим двигателем. «И печку небось включил, черт везучий», –. подумал Тэйлор и поспешил вернуться назад.

– Я хочу взять такси, – сказал он дежурной. – Вы не знаете, как это сделать? – Он очень надеялся, что выглядит еще прилично. Что за безумие столько пить. Не надо было принимать угощение от Лансена.

Она покачала головой.

– Все машины увезли детей, – сказала она. – По шестеро в каждой. Это был последний самолет сегодня. Зимой здесь мало такси. – Она улыбнулась. – Очень маленький аэропорт.

– А вон там на дороге, такая старая машина. Это не такси? – Он говорил невнятно.

Она подошла к дверям и посмотрела. У нее была отработанная, на вид естественная походка, невольно привлекающая мужское внимание.

– Я не вижу никакой машины, – сказала она.

Тэйлор смотрел в сторону.

– Там был старый «ситроэн». С включенными фарами. Наверное, уехал. Я просто спросил. – Боже, машина проехала рядом, а он не слышал.

– Все такси – «вольво», – заметила девушка. – Может, одно из них вернется, когда отвезет детей. Почему вам не пойти выпить?

– Бар закрыт, – раздраженно сказал Тэйлор. – Бармен ушел домой.

– Вы, наверно, остановились в гостинице при аэропорте?

– Да, в Регине. Вообще говоря, у меня мало времени. – Он почувствовал себя лучше. – Я жду звонка из Лондона.

Она с сомнением посмотрела на его плащ из грубой непромокаемой ткани.

– Вы могли бы пойти пешком, – предложила она. – Это десять минут, по дороге все прямо. Багаж вам могут прислать потом.

Тэйлор взглянул на часы, вновь описав полукруг рукой:

– Багаж уже в гостинице. Я приехал утром.

У yего было такое измятое, озабоченное лицо, какое можно увидеть только у эстрадного актера, притом бесконечно печальное; лицо, на котором глаза бледнее кожи и морщины сходятся у ноздрей. Вероятно, зная об этом, Тэйлор, отрастил пошленькие усики, которые не скрывали недостатков его лица, а, напротив, усугубляли их. В конечном счете его облик вызывал недоверие нt оттого, что он был мошенник, а именно потому, что не умел обманывать. К тому же у него были привычки, которые он у кого-то перенял, – например, раздражающая манера неожиданно по-солдатски выпрямлять спину, будто он увидел себя в неподобающей позе, или манера трясти локтями и коленями, что отдаленно напоминало движения лошади. Но что-то в нем выражало боль, словно он твердо держался на ногах, противостоя порывам жестокого ветра, и эта боль придавала ему достоинство.

– Если пойдете быстро, – сказала девушка, – это займет не больше десяти минут.

Тэйлор терпеть не мог ждать. Он считал, что ждать могут только несолидные люди: ждать – и если вас еще увидят – оскорбительно. Он поджал губы, тряхнул головой и, бросив раздраженно: «Доброй ночи, леди», резко шагнул в морозный воздух.