– Кто это был?

Квартира была очень чистая, с коврами, нарядными шторами и кружевными салфетками на полированной мебели. Все было защищено: вазы, лампы, пепельница – Лейзер благоговейно берег вещи. Ему нравился дух старины, об этом говорила резная мебель и кованые металлические светильники. Здесь было зеркало в позолоченной раме, панно с лепными украшениями, новые часы с вращающимися под стеклянным колпаком чашечками.

Бар в шкафу был с музыкой; когда он его открыл, прозвучала короткая мелодия. Он долго смешивал «Белую леди» из разных частей – с такой тщательностью замешивают лекарства. Она глядела на него, покачивая бедрами в такт музыке и отведя руку с бокалом в сторону, танцевала, но не с Лейзером, а с кем-то другим, и вместо бокала держала за руку своего партнера.

– Кто это был? – повторила она.

Он стоял у окна, по-военному выпрямив спину. Вспышки неонового сердца с башни отражались на соседних домах, на поручнях мостика, трепетали па влажной мостовой. За домами возвышалась церковь из рифленого кирпича, с оконцами для колоколов, напоминавшая кинотеатр со шпилем. За церковью было небо. Иногда ему представлялось, что церковь – последнее уцелевшее здание, а небо над Лондоном освещено пожирающим город пожаром.

– Боже мой, что-то ты сегодня невеселый.

Колокольный звон был записан на пленку и воспроизводился с многократным усилением, чтобы заглушить уличный шум. По воскресеньям у него покупали особенно много бензина. Дождь хлестал и хлестал, мешая автомобильным фарам, смазывая красно-зеленые блики на асфальте.

– Фред, давай потанцуем.

– Обожди, Бетти.

– Ну что с тобой происходит? Надо еще выпить, и все будет хорошо.

Он слышал шорох ее ног по ковру в такт музыке, позвякивание браслета.

– Потанцуй со мной, пожалуйста.

Она неясно выговаривала слова, лениво растягивая последний слог сверх всякой меры. И отдавалась с какой-то осознанной разочарованностью, мрачно, как будто отдавала деньги, словно все радости получал мужчина, а ей это причиняло только боль.

Она протянула руку и небрежно переставила звукосниматель. Игла со скрежетом царапнула по пластинке.

– Да что с тобой, наконец, такое?

– Говорю тебе – ничего. Просто был тяжелый день, вот и все. Потом зашел один старый знакомый.

– Я уже в который раз спрашиваю, кто? Баба? Какая-нибудь дрянь.

– Нет, Бетти, мужчина.

Она подошла к окну, положила Лейзеру руку на плечо:

– Какую такую красоту ты там разглядываешь? Что ты нашел в этих неприглядных домишках? Сам всегда говорил, что терпеть их не можешь. Ну так кто же все-таки был?

– Он из одной крупной фирмы.

– Ты им зачем-то понадобился?

– Да… они хотят мне кое-что предложить.

– Боже, на что им польская рожа?

Он сдержанно ответил:

– Я им нужен.

– Кто-то приходил в банк, спрашивал о тебе. Потом он торчал в кабинете Донея. У тебя неприятности?

Он взял в руки ее пальто и, галантно отставив локти в сторону, помог ей одеться.

– Только не в это новое заведение с официантами, ладно?

– А что, разве там плохо? Мне казалось, тебе понравилось. Там танцуют, ты ведь любишь танцы… А куда бы тебе хотелось?

– С тобой-то? О Боже! Куда-нибудь, где хоть немного жизни.

Он пристально посмотрел на нее и вдруг улыбнулся:

– Ладно, Бетти. Пусть сегодня у тебя будет праздник. Спускайся вниз и заводи машину, а я закажу столик. – Он дал ей ключи. – Я знаю роскошное местечко.

– А теперь что на тебя нашло, черт возьми?

– Можешь сесть за руль. Сегодня мы гуляем.

Он пошел к телефону.

Холдейн вернулся в Департамент около одиннадцати, Леклерк и Эйвери уже ждали. Кэрол печатала в личном отделе.

– Я думал, вы будете раньше, – сказал Леклерк.

– Ничего не выходит. Он сказал, что не хочет играть в нашу игру. Со следующим кандидатом разговаривайте сами. Мне это не по плечу.

Он сел с невозмутимым видом. Они удивленно смотрели на него.

– А деньги вы предлагали? – наконец спросил Леклерк. – Нам выделено пять тысяч фунтов.

– Естественно, я предлагал деньги. Уверяю вас – ему все безразлично. Крайне неприятная личность. Извините. – За что – он не пояснил.

Было слышно, как Кэрол печатала на машинке.

– Что теперь делать? – спросил Леклерк.

– Понятия не имею, – ответил тот и нервно поглядел на часы.

– Найдется кто-нибудь другой, обязательно.

– Только не в нашей картотеке. И не с квалификацией Лейзера. У нас есть бельгийцы, шведы, французы. Но Лейзер – единственный, кто говорит по-немецки, и у него хорошая техническая подготовка. Судя по бумагам, больше таких людей у нас нет.

– Он еще достаточно молод. Вы это имеете в виду?

– Да, именно это. Нам нужен человек с опытом. И нет ни времени, ни средств, чтобы готовить агента с азов. Может, следует обратиться в Цирк – у них наверняка кто-нибудь найдется.

– Крайне нежелательно, – сказал Эйвери.

– Что он за человек? – все еще на что-то надеясь, спросил Леклерк.

– Типичный славянин. Роста невысокого. Изображает из себя денди. Это производит отталкивающее впечатление. – Он вытащил из кармана счет. – Одевается, как букмекер, видно, они все так ходят. Счет отдать вам или в бухгалтерию?

– Человек он надежный?

– Отчего же нет?

– А вы сказали, как нам это необходимо? Говорили про верность новым идеалам и тому подобном?

– Он предпочитает старые.

Он положил счет на стол.

– А о политике говорили?.. Некоторые иммигранты очень даже…

– Мы говорили о политике. Он не из тех иммигрантов, он считает себя полноценным английским подданным. Что вы от него хотите? Чтобы он присягнул на верность польскому королевскому дому? – Он снова взглянул на часы.

– Вы с самого начала не хотели, чтобы он работал на нас! – закричал Леклерк, взбешенный равнодушием Холдейна. – Вы удовлетворены, Эйдриан? У вас это на лице написано! Боже мой, что будет с Департаментом! Это тоже пустой звук? Вы потеряли веру в Департамент! Вам на все плевать! Вы смеетесь мне в лицо!

– А кто из нас верит в Департамент? – спросил Холдейн с отвращением. – Вы же сами сказали – мы делаем свою работу.

– Я верю, – заявил Эйвери.