По сравнению с древней колымагой Игнатьева, мобиль Клейста был намного сложнее. Нет, я бы, в конце концов, справился, но провозился бы куда больше недели. И как же хорошо, что сейчас рядом со мной был опытный механик, съевший не одну собаку на этих конструкциях. И вот едва мы с этим самым механиком открутили парогенератор и потащили железяку на стеллаж, как в ворота снова начали долбиться. Через пару минут в сарай, где мы возились, заглянула Машка.

- Дядь Володя, там опять к тебе! – проинформировала она и скрылась.

Пришлось снова умываться, снова идти встречать. На этот раз визитер был действительно господином, а не слугой. Он пригнал свой древний аппарат вроде старого игнатьевского и хотел, чтобы я преобразовал его в что-то более интересное. Ну что ж, вполне можно взяться. Я сходу зарядил пять сотен за работу авансом плюс оплата запчастей. Заказчик подумал, и согласился. Закатил свой драндулет во двор и пешком отправился в обратный путь. Я подумал и решил, что займусь им завтра, а сейчас надо закончить начатое. Но не успел я дойти до сарая, как со стороны ворот снова раздался стук. Пришлось возвращаться.

Я и прежде не страдал от избытка свободного времени. Его просто не было. С утра и до вечера я возился с мобилями, обустраивал дом, мотался по городу, улаживая различные дела. Но сегодня словно прорвало: чуть не каждые полчаса, а то и чаще, раздавался стук в ворота и появлялся либо посыльный с письмом, либо очередной клиент, желающий радикально улучшить свой раритетный мобиль. Приходил даже один клерк из муниципалитета с предложением заключить контракт на ремонт казенных мобилей по аналогии с больницей. Это было чревато разборками с конкурентами, но, поразмыслив, я решил не отказываться. Разборки эти рано или поздно возникли бы, а на всякий пожарный случай у меня есть «бульдог» и возможность обратиться к Золотому, пусть даже за деньги. Вот только работа при этом стояла. Клейст не самый сильный человек на свете, и, к примеру, снять с рамы чугунную тушу паровой машины в одиночку ему точно не под силу.

Поначалу я даже радовался: клиент повалил, заказов имеется на месяц вперед. Но уже после обеда начал звереть, а к вечеру был готов сперва стрелять, а уже после смотреть, кто пришел. Когда в ворота постучали в очередной раз, я, не настроенный особо соблюдать этикет, рыкнул:

- Кого там черт несет?

И получил в ответ:

- Откройте, полиция.

Мою агрессию как рукой сняло. Пугаться оснований не было, грехов я за собой не помнил. Но вот хамить представителю власти точно не стоило.

За воротами обнаружились мобиль и городовой. Кажется, один из тех, кто тогда, на гонках, прибежали на звуки выстрелов.

- Стриженов Владимир Антонович?

- Он самый.

- Вот повестка, извольте завтра в два часа пополудни явиться в полицейское управление к старшему инспектору Боголюбову Платону Сергеевичу.

Я пожал плечами.

- Хорошо, явлюсь. А по какому поводу?

- Не могу знать.

Городовой козырнул, взобрался на мерно пыхтящий мобиль и укатил.

Какое-то время я стоял в проеме калитки, раз за разом перечитывая казенные строки: господину Стриженову… предписано явиться… Наверное, я все же устал за день от этого калейдоскопа лиц, а визит полиции стал финальным ударом по раздерганной психике.

Сделав этот эпохальный вывод, я отлепился от ворот и уже собрался уйти во двор, как увидал еще один мобиль выворачивающий из-за угла. Не узнать его было трудно: он такой один не то, что в Тамбове, а, пожалуй, и во всей России. Еще бы, я ведь сам его делал.

Аппарат подкатил к воротам, из него выбрался журналист Игнатьев.

- Добрый вечер, Владимир Антонович, - жизнерадостно произнес он.

- Здравствуйте, Федор Иванович. Чем обязан вашему визиту?

- Ну что вы разу так? – добродушно ухмыльнулся Игнатьев. – Могу я, в конце концов, просто так заехать к своему хорошему приятелю?

- Можете, конечно, отчего ж нет. Чаю хотите?

- А вот не откажусь. Ведите в свои хоромы.

- Машка, Дашка, ставьте чайник! – распорядился я. – И стол к чаю накрывайте. Если чего не хватает – сбегайте сей же час в лавку.

Девчонки засуетились, заметались между кладовками и столом, и через десять минут мы с Игнатьевым уже сидели за столом в комнате, которую с некоторой натяжкой можно было назвать гостиной. Ну да, в ней не было напольных часов и курительной зоны, зато был большой стол под белой скатертью, красивые обтянутые гобеленом стулья и хороший буфет, уставленный посудой.

- А вы неплохо обжились, Владимир Антонович, - заявил Игнатьев, осмотревшись. – Вполне основательно и даже, знаете, уютно.

- Это все женская рука. У них, у женщин, такие вещи в крови, даже у столь малолетних.

- И в этом вопросе вы умудрились устроиться, - подпустил шпильку журналист.

Пришлось нахмуриться:

- Осторожней на эту тему, Федор Иванович, я ведь подобных шуток могу и не понять.

- Простите великодушно, - тут же сдал назад Игнатьев. – Не имел в уме ничего плохого. А чай у вас хорош.

- Так для себя же покупаю. И баранки берите, свежие. Еще недавно теплыми были. Вы, как будто стесняетесь? Напрасно, себе же делаете хуже.

Я, как радушный хозяин, потчевал, а гость, в свою очередь, отдавал должное угощению. Через некоторое время чай был отставлен в сторону, и мы перешли к делам. В то, что Игнатьев приехал без причины, я не поверил сразу. Этот человек просто так вообще ничего не делает, даже если он сам думает иначе. Я оказался прав: он достал из кармана сюртука длинный узкий конверт. У меня от этого действия аж глаз дернулся. Это не укрылось от Игнатьева.

- Что с вами, Владимир Антонович, - обеспокоенно проговорил он, наклонившись ко мне.

Я только рукой махнул:

- Видите, на подоконнике? Целая груда подобных конвертов. И все за сегодняшний день. Какие-то незнакомые мне люди приглашают на званые обеды, на семейные ужины. Мало того, что всю работу сегодня сорвали, так еще и озадачили преизрядно: я просто не знаю, что с этим всем делать. С балом и баронессой было понятно: статусная вечеринка, не пойти нельзя без ущерба для репутации. А тут не пойми кто, не пойми что…

- Можно поглядеть эти приглашения? – поинтересовался журналист, убирая свой конверт на край стола.

- Да пожалуйста.

Я сгреб с подоконника ворох бумаг и передал их Игнатьеву.

- Та-ак… - забормотал тот. – Крашенинниковы – богатый купеческий род; Кулагины – так, середнячки; Лаврентьевы – вообще наглые выскочки; Угорины имеют некоторые интересные связи, но в целом ничего особенного. Травины…

- Что Травины? – насторожился я, услышав девичью фамилию матери.

- Дворянский род, практически вымерший. Насколько мне известно, сейчас род возглавляет бастард, признанный стариком Травиным чуть ли не на смертном одре. Но денег у них нет, состояние было промотано, имения заложены и перезаложены. Только и осталось, что немного земли, титул и гонор, не меньший, чем у польских панов.

- Тогда тем более не интересно.

- Ну почему же? Могут предложить неплохую партию с условием введения вас в род. Вы получаете титул, возможности, знатную супругу…

- И долги, накопленные последними тремя поколениями, - продолжил я. – Плавали, знаем.

- Где плавали? – не понял журналист.

- А-а, не берите в голову. Это так, присловье и не более того.

- Как скажете. В общем, изо всех этих приглашений реальный интерес могут представлять разве что Крашенинниковы. А остальные – мелочь. Кроме Травиных, конечно. Но ваше предположение о долгах, скорее всего, верно.

- Хорошо. А что им всем, кроме Травиных, от меня надо?

- Как же! – засмеялся приятель. – Вы ведь теперь завидный жених, а в этих семьях дочки на выданье.

- Но я-то не собираюсь жениться, по крайней мере, еще пару-тройку лет. Да и насчет завидности у меня есть большие сомнения.

- Какой вы, право, наивный, Владимир Антонович. Загибайте пальцы. Известный человек, иметь такого в числе родственников престижно – раз. В наличии свой бизнес, независимый источник дохода. То есть, сам сидеть на шее не будет, да и супругу с детьми прокормит – два. Капитал солидный имеется – три.