Вот это да! Думаю, я вчера заключил хорошую сделку. Но работников полагается кормить, а у меня в доме ни крошки. Непорядок! Надо исправляться.

На то, чтобы найти в слободке лавку, закупить продуктов, немного посуды и вернуться, ушло с полчаса. Но к этому времени на крыльце уже лежал найденный где-то в закромах вязаный коврик, а за ним блестел чисто вымытый пол.

Ходить в грязных штиблетах по чистому – это было свыше моих сил. Я разулся, вошел и ахнул. Да, еще не все было отчищено и отмыто, но то, что было вечером и то, что я видел сейчас – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Наверху девчонки шумно возились, бормотали вполголоса что-то явно непристойное – честно выполняли свою половину договора. Пора было и мне выполнить свою.

- Девки! – громко позвал я. – Айдайте, поснедаем.

Бормотание стихло в один момент. А в следующий момент по деревянным ступеням лестницы барабанной дробью простучали босые пятки, предо мной явились две чумазые мордашки и тут же потянулись к разложенной на чисто выскобленном столе снеди.

- Э-э, нет, так не пойдет, - остановил их я. - Грязными за стол не пущу. Марш умываться! Вода на крыльце. Не бойтесь, вашу долю не съем.

Машка и Дашка умчались наводить чистоту, а я поставил на новенькую пьезотермическую плитку новенький медный чайник, нарезал ломтями каравай еще теплого хлеба и принялся намазывать краюхи маслом.

Когда хозяйки вернулись, по кружкам уже был разлит свежезаваренный чай, а на столе кроме блюда с хлебом стояла плошка с мелко наколотым сахаром.

- Ну вот, совсем другое дело, - оценил я их старания. – Теперь и откушать можно. Пока стоя, позже лавки сколочу. А как разбогатею, так и венских стульев накуплю. Чего смотрите? Ешьте, покуда не остыло.

Две девчонки смолотили еду в один присест. И куда только в них влезает! Поели, чуточку продышались, и Машка тут же подхватилась посуду мыть. Да и сестрицу себе на подмогу утащила. А я пошел в сарай, переоделся в гоночное и выкатил своего железного коня.

Девчонки, как увидели меня во всей красе, кажется, дара речи лишились. Стояли, рты раззявив, и только глазищами лупали. Наконец, отмерли. И снова рты раскрыли – на этот раз, чтобы засыпать меня миллионом вопросов. Но я был хитрее и быстрее.

- Мария, вот, держи рубль.

Я высыпал девочке в горсть несколько монет.

- Дойди до лавки, купи продуктов на пару дней: крупы, муки – ну, сама, поди, знаешь. Если кастрюля какая понадобится или сковорода – тоже покупай. Вечером доложишься. Я поехал по делам, буду на закате. Приготовьте что-нибудь пожевать. Хлеб, что остался, можете доесть.

Выдав эту инструкцию, я выехал за ворота, дождался, пока в калитке не лязгнул засов, и покатил по улице, вызывая живейший интерес у всех обитателей слободки.

Дел у меня действительно было по горло. Надо было заскочить к плотникам, договориться насчет устройства верстака в сарае-мастерской, да оценить стоимость настилки пола. Надо было заказать оконное стекло. Надо было забежать в больницу, проведать пацана, да переговорить со знакомым врачом, с тем самым Марком Соломоновичем. Надо было уведомить фискальное ведомство об открытии новой мастерской. Надо было забежать в полицию, узнать насчет оформления опеки над тремя сиротами. А главное - отловить Федора Игнатьева у него дома и забрать, наконец, сундук с инструментом. Чую я, не сегодня-завтра он понадобится, и в дальнейшем будет нужен постоянно.

Вот и пришлось мотаться по городу из конца в конец. Не будь у меня такого полезного мотоцикла, все перечисленное потребовало бы неделю времени и пару червонцев на извозчика. Но я уложился в один день. Самыми короткими были визиты к плотникам и стекольщикам. Чуть больше времени ушло на забег по лавкам: постели, посуда, одежда и обувь детям, пусть пока и подержанная. Игнатьева я, вопреки ожиданиям, дома не застал, и передал ему записку через слугу. А вот в больнице пришлось задержаться подольше.

Я с шиком подкатил к парадному входу. Оставив своего железного коня у крыльца больницы, изловил первого попавшегося служителя, и он провел меня на второй этаж в кабинет господина Кацнельсона.

- О! Сам господин Стриженов! – поднялся мне навстречу доктор. – Ну здравствуйте, здравствуйте. Дайте, я пожму руку человеку с самыми чистыми костями в нашем городе.

- Ну да, наши кумушки еще и не то могут, - поддержал я шутку, пожимая протянутую мне руку.

- Еще бы. Вы видели вчерашний номер «Ведомостей»?

- Видеть-то видел, и даже в руках держал, но даже просто раскрыть газету времени не хватило, не говоря уж о том, чтобы ее прочесть. У меня, знаете, были вчера вечером приключения.

- Как же, мне с самого утра доложили, что вы приезжали, мальчишку с черепно-мозговой травмой привезли.

- И как он?

- Для его ранения, неплохо. Да мы можем просто сходить и посмотреть. Вот прямо сейчас.

- Конечно, идемте.

В палате, куда положили парнишку, кроме него находилось еще, по меньшей мере, человек десять. Воздух был спертый, тяжелый, отравленный запахами карболки и человеческих выделений. Кто-то спал, кто-то просто лежал в койке. Кто-то ходил по палате, а иные и курили прямо здесь же. От всех этих миазмов дышать было настолько тяжело, что я в первую минуту закашлялся.

- Да, батенька, - усмехнулся Кацнельсон, глядя на меня, – это вам не на мобилях гонять. Тут особая привычка нужна.

Спорить с этим утверждением было трудно.

К моменту нашего появления мальчишка как раз пришел в себя. Некоторое время он недоуменно оглядывался по сторонам, потом, видимо, что-то сообразив, дернулся было вскочить, и тут же повалился обратно.

- Спокойно, спокойно, голубчик, - уверенным врачебным тоном заговорил доктор. - Вставать тебе, пока что, нельзя. Уж больно крепко тебя по голове приложили. Тошнит? Голову кружит? Ну вот, типичное сотрясение. Отлежаться тебе надобно. Сколько? Неделю, не меньше.

- А как же… - снова дернулся маленький газетчик.

Тут уже пришла моя очередь его успокаивать.

- За сестер не беспокойся. С ними все хорошо. Пока ты лечишься, они у меня поживут. Как будет возможность, привезу повидаться. Давай, поправляйся. Слышишь?

Пацан слабо кивнул и, видимо, это движение окончательно лишило его сил. Он закрыл глаза и обмяк на подушке. Уснул.

- И каков прогноз? – спросил я Кацнельсона, когда мы вернулись в его кабинет.

- Вполне положительный. Череп не поврежден, пострадал только скальп, да и то несильно. Ему сейчас главное – покой. Ну и хорошее питание, конечно. Откровенно говоря, его истощенное состояние для него намного опаснее сотрясения.

- Понятно, - кивнул я. – А скажите, Марк Соломонович, как скоро его можно будет домой перевезти? Думаю, ему там будет лучше. Его сестры уход обеспечат не хуже, чем ваши санитары – не в укор будь сказано. И питанием я озабочусь.

Доктор странновато взглянул на меня, помедлил чуток и ответил:

- Если не будет ухудшения, то через два дня, считая с завтрашнего. И простите покорнейше, Владимир Антонович: дела-с. А насчет ремонта фургонов подойдите к Филимонову Льву Викторовичу, он полностью в курсе.

Я вышел из кабинета, пожал плечами и принялся было спускаться по лестнице, но тут у меня за спиной раздался грубый окрик:

- Стриженов! Стой!

Глава 15

Я обернулся. На верхней площадке лестницы стоял Николай Генрихович Клейст собственной персоной. Если не принимать в расчет ситуацию, выглядел он довольно комично. Лицо его, буквально кричащее о стойком нордическом характере, было в паре мест заклеено пластырем крест-накрест. Так, как обычно рисуют в мультиках и на карикатурах. Часть головы была обрита, и на этих местах красовались свежие швы. Наверное, если бы его обрили полностью, вышло бы поприличней. А сейчас он скорее походил на безумного ученого, жертву собственного неудачного эксперимента.

Я невольно улыбнулся, но Клейст не был намерен шутить. И лицо его, волею врачей ставшее из героического карикатурным, было искажено злобной гримасой.