Боль не утихала. Он отнял руку ото рта и стал рассматривать ее в слабом свете приборной доски. Две неглубоких рваных борозды, каждая по два дюйма длиной, тянулись от запястья к костяшкам пальцев. Кровь медленными ручейками выталкивалась из них. И все-таки рановато успокаивать пацана другими средствами – теми, которые портят товар.

– Испорсишь совар – испорсишь цена, – предостерегал Турок.

Нет, нельзя винить малыша – он, Шеридан, сделал бы то же самое. Надо бы продезинфицировать рану, как только представится возможность, а то и укол засадить – он где-то читал, что человеческий укус самый опасный. А малыш молодец.

Шеридан выжал сцепление, объехал здание, задом вырулил на подземную дорожку и свернул налево. В Талуда Хейтс, на окраине города, у Турка просторный дом, построенный в стиле ранчо. Ехать туда Шеридан должен был в случае необходимости окружным путем. Тридцать миль. Минут сорок пять или час.

Он миновал щит с надписью «СПАСИБО ЗА ПОКУПКИ, СДЕЛАННЫЕ В ПРЕКРАСНОМ КАЗЕНТАУН-СКОМ ТОРГОВОМ ЦЕНТРЕ», свернув налево, и набрал дозволенные сорок миль в час. Вытащив из заднего кармана носовой платок, он обмотал им правую руку и сосредоточился на преследовавших его сорока тысячах баксов, обещанных Турком.

– Ты пожалеешь, – сказал малыш. Шеридан раздраженно покосился на него, вырванный из забытья. В мечтах ему пришло двадцать очков, а мистеру Регги ни шиша.

Малыш опять заплакал; слезы по-прежнему отливали красным. Уж не болен ли он, в который раз подумал Шеридан… может, подхватил какую-нибудь заразу. Ну да ничего, дай Бог, мистер Маг выложит денежки до того, как разнюхает, что тут нечисто.

– Когда Деда найдет тебя, ты пожалеешь, – канючил малыш.

– Ага, – согласился Шеридан и закурил. Он свернул с 28-го шоссе на необозначенную на карте гравийную дорогу. Теперь слева раскинулась болотина, а справа девственные леса.

Малыш дернул закованной ручонкой и захныкал.

– Угомонись. Себе же больнее сделаешь. Малыш тем не менее дернул снова. Последовавший за этим протестующий скрежет Шеридану совсем не понравился. Он посмотрел туда, и челюсть у него чуть не отвисла: металлическая подпорка сбоку сиденья – подпорка, которую он собственноручно приваривал, – немного погнулась. Проклятье, подумал Шеридан. И зубы как бритвы, и силен, оказывается, как вол. Он двинул кулаком в мягкое плечико:

– Перестань!

– Не перестану!

Малыш опять рванулся, и Шеридан увидел, что металлическая подпорка погнулась еще больше. Господи, разве ребенок способен на это?

Все из-за паники, ответил он сам себе. Паника придала силы.

Но прежде ведь никто из них не делал этого, а многие между тем были в куда худшем состоянии.

Шеридан открыл бардачок и вынул оттуда шприц для подкожных инъекций. Турок дал ему этот шприц, наказав использовать лишь в самом крайнем случае. Наркотики, говорил Турок (выходило наркосики), могут испортить товар.

– Видал?

Малыш кивнул.

– Хочешь, чтобы я сделал тебе укол?

Малыш затряс головой. Глаза у него были большие и испуганные.

– То-то же. Смотри у меня. Это живо повыбьет дурь из головы. – Он помешкал. Ему вовсе не хотелось это говорить – черт побери, он не такой уж плохой парень, когда не сидит на крючке, – но сказать надо. – А может, и прикончит даже.

Малыш уставился на него, губки дрожат, личико цвета пепла.

– Если прекратишь дергаться, я не буду делать тебе укол. Лады?

– Лады, – прошептал малыш.

– Обещаешь?

– Да. – Верхняя губа у мальчика приподнялась, приоткрыв верхние зубы. Один из них был запачкан кровью Шеридана.

– Поклянись мамой.

– У меня никогда не было мамы.

– Черт, – ругнулся Шеридан, почувствовав отвращение, и дал газу. Теперь он ехал быстрее – не только потому, что шоссе скрылось наконец из виду. Этот малыш, кажись, того… привидение. Побыстрей бы сдать его Турку, получить денежки и – прости прощай.

– Мой Деда сильный, мистер.

– Неужели? – спросил Шеридан, а про себя подумал: «Еще бы не сильный. До дому, верно, без палочки добирается, силач хренов».

– Он меня найдет.

– Угу.

– Он меня по запаху найдет.

Очень может быть, согласился мысленно Шеридан. Даже он чувствовал запах, исходивший от малыша. У страха, конечно, свой, неповторимый аромат, и предыдущие вылазки приучили Шеридана к нему. Но этот был каким-то нереальным – смешанный запах пота, слякоти и скисшей аккумуляторной батареи.

Шеридан приоткрыл окно. Слева тянулись и тянулись бескрайние болота. Ломаные щепки лунного света мерцали в стоялой воде.

– Деда умеет летать.

– Ага, – сказал Шеридан, – я готов поспорить, что это у него получается гораздо лучше после пары бутылок «Ночного экспресса».

– Деда…

– Заткнись, малыш, лады? Малыш заткнулся.

Мили через четыре болотина превратилась в широкое пустынное озерцо. Здесь Шеридан свернул налево, на грунтовку с разъезженными колеями. Через пять миль, если держать все время на запад, будет еще один поворот, направо, а там – сорок первое шоссе. И рукой подать до Талуда Хейтс.

Шеридан бросил взгляд на озерцо, гладкую, посеребренную лунным светом простыню… а потом лунный свет исчез. Его заслонили.

Сверху послышалось хлопанье, будто огромные простыни полощутся на бельевой веревке.

– Деда! – закричал малыш.

– Заткнись. Это всего лишь птица. И вот тут он испугался, здорово испугался. Он смотрел на малыша. Тот опять приподнял верхнюю губку и показал зубки. Зубки были очень белые и очень большие.

Нет… не большие. Большие – не то слово. Длинные. Особенно те два сверху, с каждой стороны. Называются они еще, черт, так… Клыки.

Мысли вдруг снова понеслись с места в карьер, перестукивая, точно колеса поезда на стыках рельс. «Я сказал ему, что хочу пить». Не пойму, что ему понадобилось там, где они

(? едят, он хотел сказать едят?)

«Он меня найдет. Он меня по запаху найдет. Мой Деда умеет летать».

«Пить я сказал ему что хочу пить вот он наверно и пошел туда, чтобы принести мне что-нибудь попить, пошел туда, чтобы принести мне ЧТО-НИБУДЬ попить, пошел туда…»

Что-то грузное, неуклюже опустилось на крышу фургона.

– Деда! – снова завопил малыш, замирая от восхищения, и внезапно дорога впереди пропала – огромное перепончатое крыло с пульсирующими венами полностью закрыло лобовое стекло.

«Мой Деда умеет летать.»

Шеридан закричал и ударил по тормозам, надеясь стряхнуть обосновавшуюся на крыше мерзость. Справа раздался протестующий скрежет изнемогающего металла, оборвавшийся на сей раз огорченным сухим треском. А через секунду пальцы мальчика вцепились Шеридану в лицо, разодрав щеку.

– Он украл меня. Деда! – тонко, почти по-птичьи восклицал малыш. – Он украл меня, он украл меня, этот плохой дядька украл меня!

Ты не понял, малыш, подумал Шеридан. Он сунул руку в бардачок и достал шприц. Я не плохой дядька. Просто я попал в затруднительное положение, черт бы его побрал, а в обычных обстоятельствах я был бы тебе за дедушку…

Но когда рука, скорее длинный коготь, нежели рука, разбила боковое стекло и вырвала у Шеридана шприц – вместе с двумя пальцами, – он смекнул, что это неправда.

Мгновение спустя Деда с мясом выдрал левую дверцу – только петли сверкнули, покореженные, ненужные теперь петли. Шеридан увидел трепещущий плащ, своего рода черную пару – и галстук. Галстук и вправду был голубой.

Впившись когтями в плечи, Деда выволок Шеридана из машины. Когти пропороли пиджак и рубашку и глубоко вонзились в плоть. Зеленые глаза Деда вдруг стали кроваво-красными, точно розы.

– Мы пошли в магазин только потому, что моему внуку захотелось игрушку «Трансформер», сборно-разборную, – прошептал Деда, и его дыхание отдавало смрадом гнилого мяса. – Такую, какие показывают по телевизору. Все дети хотят их иметь. Лучше бы вы оставили его в покое. Лучше бы вы оставили нас в покое.

Шеридана тряхнули, будто тряпичную куклу. Он вскрикнул, и его снова тряхнули. Он услышал, как Деда заботливо спрашивает у мальчика, охота ли тому еще пить; услышал, как мальчик сказал, что да. очень, плохой дядька напугал его так, что в горле совсем пересохло. Затем Шеридан увидел у себя перед носом коготь, за долю секунды до того, как тот исчез под подбородком и вонзился гвоздем в шею – толстым, беспощадным, жестоким. Этот гвоздь разорвал глотку быстрее, чем Шеридан. сообразил, что произошло, и последнее, что он увидел прежде чем провалиться в черноту, были мальчик, сложивший ладошки лодочкой и подставивший их под теплую струю – точь-в-точь как, будучи ребенком, делал это сам Шеридан, подставляя сложенные лодочкой руки под кран, чтобы напиться в знойный летний день, – и Деда, нежно, с величайшей любовью ерошивший мальчонкины волосенки.