1 июля. Встал примерно в 11 утра и до 4 вечера валялся на солнце, слушая граммофон – и грохот пушек! Последние из французских офицеров ушли сегодня, напоследок отметив нам на карте место, где на дороге в Стеенворде можно найти двух женщин. Слава Богу, что мы не такие! Около 4.30 вечера все офицеры поехали на велосипедах осматривать наши работы. Все вокруг сильно разрушено, и от когда-то процветающего маленького городка остались лишь груды кирпича. Чтобы держать одну дорогу проезжей для транспорта, большим партиям приходится работать всю ночь. Если вспомнить, что городок был почти полностью снесен с лица земли в течение двух месяцев, то можно себе представить интенсивность немецких обстрелов на этом участке. Пробравшись на велосипедах через развалины, мы оставили их за каким-то холмиком и пошли по ходу сообщения в первую траншею.
Слева от нас вдалеке можно было рассмотреть развалины Ипра, освещаемые вечерним солнцем, которые дымились от периодических обстрелов. Ближе к нам были груды кирпичей и трясина на том месте, где раньше был Диккебус, а прямо перед нами, в нескольких сотнях метров, возвышался холм Кеммел. Два месяца назад я видел, как он был покрыт прекрасным лесом и лагерями для отдыха войск; теперь это голая, бурая земляная гора, и о прежней красоте напоминают только обломки деревьев, торчащие среди воронок от снарядов17. Весь холм Кеммел, близлежащие овраги и долина перед ним представляют собой одну сплошную массу воронок. Землю здесь несколько раз перелопачивало снарядами, и воронки расположены так близко друг к другу, что их уже не отличить друг от друга. Во многих местах землю устилают куски шрапнели и бесформенные осколки металла – на нескольких квадратных метрах можно набрать килограмм сто железа.
С холма был отличный вид на все передовые линии фрицев, но теперь у немцев гораздо лучший обзор всех наших позиций и даже тылов. Говорят, что днем перед холмом даже пальцем пошевелить опасно, и все работы нужно будет производить только ночью.
На пути обратно нам попалась старая артиллерийская позиция французов, которую, по всей видимости, они защищали до последнего. Батарея стояла на открытом месте и, вероятно, приняла на себя всю массу немецкого артогня, потому что передки орудий разнесло в щепки, многие из которых торчали из воронок. Артиллеристы полегли у своих пушек все до одного, и самым лучшим памятником их подвигу служат груды пустых снарядных гильз. Их тела лежали вокруг, все еще не погребенные, перемешанные с трупами лошадей, с помощью которых они в последний момент пытались увезти орудия. Без голов, конечностей, с вывалившимися внутренностями, у многих взрывной волной сорвало одежду, большинство наполовину съедено крысами. Геройская смерть, но насколько лучше было бы, если бы такая храбрость служила лучшим целям. Или мы уже должны признать, что вся наша цивилизованность – обман, и только война и может нас заставить проявить лучшие качества? Если бы у кого-то нашлись силы передать ужасающую неописуемость этого зрелища, клянусь, войны бы никогда больше не было. Но этого не будет, остальной мир настолько далек от всей этой кровавой бойни, их она не беспокоит, и, кроме того, им же нужно когда-то отдыхать, "Знаете, ведь это такой стресс". Они едва держатся, бедняги, а тут еще и немецкие авианалеты – ужасно! А мы тут умираем, и без всякого отдыха. "Отче, прости им, ибо не ведают, что творят".
2 июля. Прежде чем лечь спать вчера вечером, я изучил карты и получил весьма ясное представление о полной безнадежности наших позиций. Траншей нет, а прерывистая линия обороны состоит из отдельных оборонительных постов, вынесенных метров на пятьсот от дороги, которую мы защищаем. Ключевым узлом наших позиций является возвышенность не больше тридцати метров высотой, полностью просматриваемая с холма Кеммел, который выше раз в десять. И все же вся наша линия фронта в Северной Франции, а может, и результат всей войны, зависит от удержания нами этой небольшой высотки. Отсюда и до самого моря местность совершенно плоская, и если мы потеряем этот холм, падет Кале и бельгийские порты, а вместе с ними и вся Бельгия. Наша дивизия, за исключением недавних нескольких дней отдыха, шесть месяцев находилась в тяжелых боях. Фронт растянутый, людей раза в два меньше, чем нужно, и основная масса – парни лет 18-19, впервые попавшие на передовую. У немцев, напротив, прекрасные позиции и высокий боевой дух после недавних побед. Вот вам и уравнение, решение которого будет написано кровью на склонах холма Кеммел. Забыл сказать, что между нами и Кале нет никаких резервов. Остается только молиться!
3 июля. В 3 утра с майором выдвинулись на передовую, собираясь наметить план работы по строительству траншей на сегодняшнюю ночь. К сожалению, туман рассеялся очень рано, и мы мало что успели сделать. Фрицы, похоже, проспали, и по нам не стреляли, хотя я все равно был очень рад вернуться назад в окопы. Поехал назад на велосипеде и провел утро на складе и в поисках материалов. После обеда снова отправился на передовую со своим сержантом, чтобы показать ему работы, но у нас толком ничего не вышло, потому что активно работали снайперы немцев. Вечером снова был на линии обороны, провел небольшую разведку местности и около 11 вечера вывел на работу партию из 30 человек. Мы пытались натянуть проволочное заграждение в конце небольшого оврага, по которому немцы мог скрытно подойти к нашим позициям. Дело шло очень медленно из-за постоянного пулеметного обстрела и ужасного состояния дна оврага. Судя по всему, фрицы специально выдвинули один пулемет, чтобы обстреливать овраг, и нам большую часть ночи приходилось передвигаться ползком. Кроме того, транспорт с материалами куда-то запропастился, и работы пришлось приостановить.
4 июля. Вернулся в расположение около 5 утра, проведя на ногах двадцать шесть часов. Немного поспал и с несколькими людьми снова ходил на позиции, показывая им местность и т.д., чтобы они могли служить проводниками для остальных. Снова был на линии обороны в 8 вечера, а затем, после невероятных усилий, около 11 вечера удалось привезти к нашей высотке два транспорта с материалами. По дороге рядом с нами 200-миллиметровый снаряд угодил между санитарными повозками, убив двух человек. Наши лошади были в ужасе, Бейкер пытался их успокоить, и одна из них сбила его и сильно помяла. Я просил его вернуться, но он отказался. Пока мы добирались, все время был сильный обстрел, и я был чертовски рад, наконец, быть на месте. Работа в овраге опять шла медленно, мешал пулеметный огонь немцев и не хватало людей для подноски материалов. Когда обстрел был особенно сильным, я, прыгая в воронку, напоролся на проволоку, ободрал ногу и совсем оторвал левую штанину. Когда люди ушли, я пытался, пока туман еще не рассеялся, разметить лентой будущую траншею, но уже едва мог двигаться и чуть не заснул на нейтральной полосе.
5 июля. Вернувшись, я узнал, что Дерри заболел. Значит, остальным еще больше работы будет, а мы и так уже на пределе. Вечером Бейкер тоже почувствовал себя плохо и свалился – вот же не везет ему. У нас осталось три офицера, которым надо выполнять работу за десятерых, и майор тоже скоро не выдержит. Он не ложился уже с неделю и каждый день проходил километров по сорок. Я с ним поговорил и убедил вызвать из тыла офицера по транспорту, чтобы нас было четверо. Я теперь отвечаю за фронт двух бригад.
С 7 вечера снова был на передовой, почти закончили установку проволоки в овраге, несмотря на сильный пулеметный огонь – в моей партии были ранены двое. Всю ночь был сильный обстрел.
6 июля. Вернулся около 4 утра. Встретился с майором и, хотя сам едва волочил ноги, пошел вместе с ним обратно на позиции, чтобы вместе наметить новую линию траншей. Старина майор едва на ногах стоит, но он скорее упадет замертво, чем сдастся. Надеюсь, мы продержимся до тех пор, пока на нас не пополнят офицерами, но голова трещит жутко, а глаза, кажется, скоро выскочат из орбит. Как мало людей знает, что значит быть по-настоящему вымотанным, когда тело отказывает, а разум все еще заставляет тебя двигаться.
