• некоторые плоды, острые и обожжёные = quelques fruits aigres et recuits (Aujac, 1969^[8])

• неким жгучим плодам, целиком обожженным = gewissen feurigen Früchten, die ganz verbrannt sind (Radt, 2002)

• определённые жгучие плоды, что обожжены = certain fiery fruits that are burned up (Roller, 2014)

Превращение "плодов подобных пшенице" в некие "самые жгучие" или просто "жгучие" не вызывает полного отторжения, но выглядит не слишком удачным по другой причине. Люди всегда проявляли повышенный интерес к подобным специям. Хорошо известный кайенский перец не обладает ни выраженным ароматом чёрного перца, ни вкусом принципиально отличным от перца болгарского, а ценится исключительно за свою жгучесть. Точные тепловые определения – жгучие, обжигающие и жаркие – соответствуют сортам перца с остротой 5-50 тыс. ед. по шкале Сковилла. Кайенский с его жгучестью в 30-50 тыс. сковиллей относится именно к таким.

"Самые жгучие плоды" из ливийской пустыни вместе с сильфием непременно должны были найти ценителей и хоть какое-то письменное отражение в кулинарных изысках метрополии.

Вот, собственно, сам исходный текст, изданный Г. Л. Джоунзом:

ἔχειν γάρ τι ἴδιον τὰς ζώνας ταύτας, αὐχμηράς τε ἰδίως καὶ ἀμμώδεις ὑπαρχούσας καὶ ἀφόρους πλὴν σιλφίου καὶ πυρωδῶν τινων καρπῶν συγκεκαυμένων (Strabo 2.2.3).

Древнегреческо-русский словарь Дворецкого сразу даёт пояснение тому, откуда в переводах могла взяться пшеница:

I πῠρός gen. κ πῠρ.

II πῡρός ὁ 1) пшеница Hom., Her., Thuc, Arph. etc.; 2) пшеничное зерно Arst.

То есть слово πῠρός (=огонь в родительном падеже) по написанию почти не отличается от πῡρός (=пшеница). Разница в диакритических знаках над одной буквой, отсутствующих в исходном тексте. Для понимания остального пришлось знакомиться с правилами древнегреческого словообразования и грамматики.

Поскольку πυρωδῶν не номинативная форма, то предполагается родительный падеж множественного числа от слова, образованного с помощью суффикса -ώδης^[9]. Этот суффикс образует либо просто прилагательное, либо прилагательное путем обобщения – подобный или похожий на что-то. Есть и производная форма, образующая наречия при помощи суффикса -ώδως. Эти слова опять-таки можно найти в словаре Дворецкого:

πῠρ-ώδης 2 1) огненный, пылающий (ἀστεροπαί Arph.; μαρμαρυγαί Plat.); 2) огненно-красный (τὸ πυρῶδες καὶ λευκόν Arst.).

πῠρ-ωδῶς словно огонь, обжигая Diog. L.

Первый вопрос, возникающий после знакомства с этим несложным правилом, очевиден. Абсолютно не понятно, с какого пуркуа "пшеница", превращаясь в "пшеничный" или "подобный пшенице", должна была потерять половину слова? Такое прилагательное очевидно выглядело бы как πῡρόσ-ωδης (пирóсодес, а не пирóдес).

Со жгучестью или остротой немного сложнее. Любители "жгучих плодов" подбирают на своих языках соответствующий эпитет связанный одновременно с огнём и остротой (feurigen, fiery), хотя и просто острый, едкий или кислый (pungent, aigres) тоже встречаются. Вот только приставка συγ- в слове συγκεκαυμένων (обожжённых, обгоревших) вносит неопределённость, предлагая либо законченность действия (совсем сгорели), либо совместность (обожжены чем-то). Зарезервировав слово "жгучие", обжечь чем-либо уже не получится. В результате появляются острые, но выгоревшие или совсем обгоревшие плоды (inustorum, tout grillé). Непонятно – кому такие вообще были нужны? Уголь-то, он из чего угодно уголь.

Однако форму генетива (родительного падежа) в древнегреческом языке мог иметь не слишком популярный, но до конца не исчезнувший аблатив (исходный падеж) указывающий на исходный пункт от источника, происхождения или степени. То есть падеж всё тот же, родительный, но требующий в переводе приставку "от, из"^[10]. И невнятные, "самые жгучие выгоревшие плоды" внезапно превращаются во вполне добропорядочные – "словно от огней обгоревшие". То есть всего-лишь имеющие вид обожжённых.

Плоды попадающие под такое определение, конечно же, существуют. Например, у держи-дерева или христовых терниев, известного античным грекам под названием палиур, плоды могут выглядеть так, будто не до конца сгорели (рис. 3). Кстати, эти деревянистые плоды имеют приятный слабокислый вкус, чем-то напоминающий сухие яблоки^[11], а их семена использовались как лекарственное средство (Dioscorides I.121).

Времени на выяснение всех этих тонкостей перевода потребовалось гораздо меньше, чем набрать и отформатировать предыдущее объяснение.

Росло ли держи-дерево в Северной Африке во времена Страбона вопрос спорный. Во всяком случае, сейчас оно растёт по всему Средиземноморью (Соколов, 1958), а большинство комментаторов Страбона полагает, что неоднократно упомянутый им в описании этого региона палиур был именно держи-деревом. Но это уже совсем другая история.

Рис. 3. Не до конца сгоревшими могут выглядеть плоды держи-дерева или палиура (Paliurus spina-christi)^[12].

Последний неудачный перевод данного фрагмента "Географии" вышел совсем недавно – в 2014 году на английском языке.

Потрясающий результат. Исполнилось пять с половиной веков нерешённой проблеме с переводом фразы всего из четырёх слов^[13]. Фразе из слов, давно вошедших во все словари и расставленных в полном соответствии с общими правилами древнегреческой грамматики. Такое впечатление, что начиная с Гуарино и Ксиландра никто вообще не заглядывал в греческий текст, предпочитая пользоваться предыдущими интерпретациями.

Дословный перевод предложения, слегка подправленный перестановкой слов, будет выглядеть так:

Есть нечто характерное для этих поясов, особо сухих да песчаных, не приносящих ничего кроме сильфия и некоторых, словно огнём обожженных плодов (Strabo 2.2.3 дословный перевод).

Сомневающиеся в правильности дословного перевода могут самостоятельно поискать причину отсутствия в нём фразы "по словам Посидония" и числительного "2 пояса" из перевода 1964 года.

Прочие очевидные ошибки в "Географии" Страбона по-прежнему ждут своих исследователей.

О королях и "капусте"

Даже бессистемный и поверхностный просмотр заметного количества разнообразных изданий Страбона сам по себе даёт неплохое общее представление об истории переводов и редакций "Географии". Причём это представление легко дополняется целенаправленным поиском в сети.

История переводов и изданий "Географии" необыкновенно интересна. В ней присутствуют римские понтифики, номинальный епископ и такой же номинальный король, борьба переводчиков за гонорары, известность, защиту авторских прав ... и многое другое.

Поэтому полный набор фактографических ошибок и городских легенд^[14], собранный в одном-единственном абзаце раздела "Рукописное предание и первые издания Страбона" из приложения к русскому переводу 1964 года не мог не привлечь внимания и заслуживает отдельного рассмотрения:

«География» появилась в печати в 1472 г. сначала в латинском переводе,¹ сделанном по плохой рукописи. В 1480 г. по побуждению папы Николая V (основателя Ватиканской библиотеки) вышел новый латинский перевод Гуарино. Первое издание греческого текста появилось в 1516 г. у Альда Мануция (на основании плохой рукописи). В 1587 г. в Париже вышло критическое издание «Географии», подготовленное н комментированное знаменитым филологом Казобоном (с переводом Ксиландера) (по страницам этого издания обычно цитируют Страбона). В 1815 г. (по инициативе Наполеона I) в Париже появилось критическое издание Корэ (в 4 томах); затем Г. Крамера (Берлин, 1844–1852, в 3 томах), А. Мейнеке (1866, в «Bibliotheca Teubneriana»); К. Мюллера–Ф. Дюбнера (Париж, 1853–1858, в 2 частях). (Страбон, 1964)