Свечи горели везде, кроме погруженной в темноту ширмы в дальнем от входа углу, и случайностью это не было — там еще курились дымком алые точки фитильков, задутых намеренно или потушенных неосторожным движением.

Я поудобней перехватил пистолет и заранее выбрал свободный ход спускового крючка, а только сдвинулся с места, как ткань ширмы взорвалась, порванная в клочья бросившейся ко мне тенью! «Рот-Штейр» резко дернулся, тяжелая пистолетная пуля перехватила стремительное движение, и на пол рухнуло обнаженное женское тело. Оно покатилось, сбило несколько свечей и в полной неподвижности замерло среди лужиц расплесканного воска.

Проклятье!

Я попятился, уперся спиной в стену и только тогда обратил внимание на некое подобие алтаря у дальней стены. Туалетный столик с трехстворчатым зеркалом был завален кучей безделушек, сплошь покрытых старыми наростами воска, словно свечи долгие месяцы горели на одних и тех же местах.

Мой взгляд вильнул от неподвижного тела только на миг, а подстреленной девице вполне хватило этого, чтобы перевалиться с бока на живот, подтянуть под себя руки и ноги и харкнуть кровью. Опущенное книзу лицо скрывали длинные пряди густых черных волос, но не было никаких сомнений в том, что темные глаза сейчас жадно ловят каждое мое движение.

— Даже не думай, Кира, — предупредил я.

— Кира? — раздался в ответ приглушенный смешок. Девушка тряхнула головой, откидывая волосы, затем одним грациозным движением выпрямилась и спросила: — Действительно думаешь, что меня так зовут?

— Просто хочу предостеречь от необдуманных действий, — заявил я в ответ со всем возможным в этой ситуации спокойствием.

Меж вздернутых грудей Киры зияло пулевое отверстие, из него на живот, бедра и ноги тихонько стекала кровь, но смертельное ранение девушку, казалось, нисколько не беспокоило.

Она улыбалась. Она улыбалась мне!

И еще тень. Та самая тень, что управляла тщедушным человечком из кресла-качалки. Тень волчком вертелась внутри Киры, изредка вырываясь из нее лепестками призрачного пламени, кружась серыми водоворотами в бездонных и уже не совсем живых глазах.

Подобные глаза просто не могли принадлежать человеку, и это пугало. От нервной дрожи спасала лишь тяжесть оружия в руках, но если начистоту — поджилки тряслись все сильней.

Мне было страшно. И тварь это знала.

— Необдуманных действий? — рассмеялась Кира и вдруг запустила два пальца в простреленную грудину. Миг спустя девушка вытащила руку из раны и, разжав окровавленную ладонь, присмотрелась к деформированной пуле. — Немного свинца и меди… — удивилась она, — ты действительно полагал, будто это сможет меня остановить?

Ее рана затянулась сама собой; я судорожно сглотнул и подтвердил:

— Таков был мой план. — Потом добавил: — Но если начистоту, я не собирался доводить дело до стрельбы…

— Умный мальчик, — промурлыкала Кира и небрежным движением выкинула пулю себе за спину. — Переиграл меня, кто бы мог подумать! Раскусил и обвел вокруг пальца. Почему ты вообще заподозрил меня?

— Газета. Тебе не стоило попадать в кадр на похоронах дирижера, — сообщил я и потребовал: — Отпусти Альберта! Отпусти его, и разойдемся по-хорошему.

— Отпустить? — удивилась девушка. — Разве я держу его? Разве это не он алчет моего тела?

— Отпусти его и верни перстень, — меня начала бить нервная дрожь, но отступать было поздно. — Ты не заберешь его душу.

— Какое мне дело до его души? — фыркнула Кира и прошептала: — Мне нужен его талант! Талант, страх и отчаяние! Последний всплеск эмоций перед шагом за грань, затухающее биение сердца… — Она на миг прервалась, затем произнесла уже обычным, слегка скучающим голосом: — Но в первую очередь, конечно, талант. И я заберу его и сохраню для достойного.

— Верни перстень, тварь!

— Слабость непростительна, — будто не услышала меня Кира. — Творец не имеет права на слабость. Никаких сентиментальных глупостей, никаких реликвий и памятных вещичек. Истинный мастер живет сегодняшним днем, он горит и не сгорает. Он идеален. Он достоин своей музы. Все мои… привязанности… — девушка презрительно скривилась, — несли в себе изъян, в каждом была своя червоточина. Никто из них не достиг идеала и никогда бы не смог его достичь.

— Идеала не существует, — напомнил я.

— Существует! — неожиданно резко выкрикнула Кира и даже подступила ко мне на шаг. — И я найду его! Неважно, сколько уйдет на это времени. Когда-нибудь мы будем вместе!

Тени танцевали в девичьих глазах, манили и пытались забраться мне в голову, но я лишь покрепче перехватил пистолет.

— Ты тоже не идеален, — отметила девушка с некоторым даже сожалением. — В тебе тоже имеется изъян. Почему ты никогда не снимаешь очков? Стыдишься своих глаз? Или это твой фетиш?

Кира требовательно вытянула руку; я только усмехнулся и сдвинул дужку очков на самый краешек носа.

— Ах! — прошипела девушка, невольно отступая назад. — Сиятельный!

— Догадалась наконец.

— Твой талант сильней, чем у Альберта…

— Назад, — приказал я, когда девушка двинулась обратно. — Еще шаг — и буду стрелять.

— Смирись, — пожала плечами Кира. — Твой талант будет моим, хочется тебе того или нет. Не бойся, все случится быстро…

Я выжал спусковой крючок, но он подался как-то слишком уж легко и выстрела не прозвучало.

— Ох уж эти новомодные игрушки! — рассмеялась девушка. — Пружинки, рычаги… Ничего нового со времен Архимеда. Ломать их — одно удовольствие, мой милый сиятельный…

Попытка передернуть затвор ни к чему хорошему не привела, наоборот — внутри титанового кожуха что-то задребезжало, словно ударно-спусковой механизм вдруг рассыпался на части и превратился в бесполезный набор деталей.

— Медь и свинец — ничто для меня, — заулыбалась Кира. — Не поможет ни сталь, ни холодное железо. Я убью тебя, сиятельный. Убью и выпью твой талант, каким бы он ни был. Не сопротивляйся, и я сделаю это нежно. Тебе даже понравится…

На меня накатила волна ужаса; я бросил заклинивший «Рот-Штейр» и вытащил из бокового кармана пиджака трехствольный «Цербер».

— Очередная игрушка? — презрительно ухмыльнулась Кира. — Мальчики такие предсказуемые…

Я ничего не ответил, просто молча утопил гашетку. Хлопнул выстрел, остро запахло пироксилином и озоном.

Кира с недоумением уставилась на дыру у себя в груди. Тень внутри нее взвилась настоящим ураганом призрачного огня и — хлоп! хлоп! — вновь дернулся пистолет у меня в руке.

Из пулевых отверстий толчками забила алая кровь, Кира оступилась на полушаге и тяжело опустилась на пол, попыталась подняться и не смогла.

— Что это?.. — вырвалось из нее вместе с хлынувшей ртом кровью.

— Всеблагое электричество и цельноалюминиевая оболочка, — сообщил я, меняя стреляную кассету на новую.

Инфернальные твари и малефики могли сколько угодно бахвалиться своими древними силами, но тягаться с прогрессом им было не по силам; магии никогда не угнаться за наукой.

Получили неуязвимость к меди, стали и свинцу? Отлично! Но как насчет алюминиевой оболочки современных пуль? Научились гасить искру пробитого капсюля и выводить из строя ударно-спусковой механизм? Здорово! А как вам электрическое воспламенение порохового заряда?

Науку не остановить. Наука сносит все на своем пути.

Перезарядив «Цербер», я прицелился в девушку, но стрелять уже не пришлось: тень внутри Киры выцвела и рассеялась, будто сдутая ветром пыль. Потустороннее присутствие исчезло, и вместе с ним исчезло то, что не давало девушке умереть. Она обмякла и безжизненно уткнулась лицом в залитый кровью пол.

Не спуская с нее взгляда, я поднял «Рот-Штейр» и попятился к туалетному столику. Там отыскал студенческий перстень Альберта, который еще не успел скрыться под потеками воска, и бросился на выход.

Мой страх никуда не делся — находиться в подвале было просто невмоготу.

Альберт Брандт отыскался в «Венецианском доже» — роскошном борделе с очевидной претензией на изысканность и респектабельность. Компанию поэту составляли три веселых девицы и пара светских львов из разряда тех великовозрастных повес, что никак не могут промотать отцовское наследство, хоть и занимаются этим круглые сутки напролет.