Я вспомнил о Елизавете-Марии фон Нальц, и сердце защемило смертной тоской. Зачем она писала обо мне в своем дневнике — хотела навредить или ее заставили? Быть может, это крик о помощи? О, если бы я смог отыскать девушку…

Пустые мечты! Я без колебаний выкинул из головы воображаемую картину, как спасаю возлюбленную из бандитского плена и открываюсь ей, поднялся с кровати, подошел к окну. Ставни открылись со скрипом и не до конца, словно кто-то вчера пытался их взломать и едва в этом начинании не преуспел. На улице оказалось хмуро и сыро; дождя не было, но небо затянули грозовые облака, в воздухе висела морось, дул пронзительный ветер. Ненастье лишь давало городу небольшую передышку, не более того. К вечеру, а то и раньше вновь налетит шторм.

Я наскоро побрился и почистил зубы, оделся, затем рассовал по карманам «Цербер» и нож и задумался, как быть с маузером. Выходить из дому с одним только трехзарядным коротышом не хотелось, пришлось отыскать дорожный несессер и убрать пистолет в него.

После этого я спустился на первый этаж, а там хмурый дворецкий замывал пол на кухне.

— Ваше дьявольское отродье наделало лужу прямо посреди комнаты! — с неприязнью заявил он, явно имея в виду лепрекона.

— Ну, Теодор! Это меньшая из наших неприятностей! — приободрил я непривычно нервного слугу и кинул пиджак сиятельного на один из стульев. — Убери на ледник к телу.

— Сделаю, виконт, — кивнул поседевший после пережитого дворецкий.

В доме, несмотря на распахнутые настежь окна, по-прежнему стоял тяжелый трупный запах, но сейчас он ощущался уже не столь остро, как вечера вечером. Всех замотанных в тряпки покойников Теодор за ночь выволок во двор и даже успел, насколько хватило сил, протереть пол и стены.

Сам дворецкий выглядел не лучшим образом: он был каким-то осунувшимся, хмурым и неожиданно злым.

— Надо найти клад лепрекона! — заявил Теодор, вытирая руки тряпкой. — Так больше продолжаться не может!

Елизавета-Мария, будто привидение, бесшумно спустилась по лестнице, оглядела нас и приободрила слугу:

— Теодор, я помогу вам в этих поисках.

Вопреки обыкновению, девушка появилась на людях в длинном черном платье в пол, перчатках и шляпке с густой вуалью. Лицо разглядеть не получилось, но тусклый голос дал понять, что вчерашняя метаморфоза имела необратимый характер.

Я налил себе из чайника воды, осушил стакан и улыбнулся:

— Удачи вам в поисках.

Отговаривать не стал, мне и самому было любопытно, что отыщется в кладе беспокойного коротышки. Но когда направился на выход, Елизавета-Мария вдруг многозначительно произнесла:

— Ничего не хочешь мне сказать, Лео?

— Нет, — коротко ответил я.

— У тебя нет сердца!

На этой ноте наш разговор и завершился.

Я не испытывал ни малейших угрызений совести за то, как поступил с суккубом; более того — собирался избавиться от нее раз и навсегда. Эта тварь всерьез вознамерилась утащить в ад мою душу и не могла рассчитывать на иное отношение. Вид оскобленной невинности — это все от лукавого…

Сходив в гостиную за ручным пулеметом, я отнес его в каретный сарай, по пути прихватив винтовку с разбитым о голову мумии прикладом. Добавил в несессер пару обойм с патронами к маузеру и вышел на улицу.

Сад представлял собой зрелище печальное и неприглядное. Меж посеченных пулями и осколками черных деревьев тут и там валялись мертвые тела и оторванные конечности, темнели свежим пеплом выжженные фосфором проплешины. Во дворе и вовсе громоздилась куча покойников. Они понемногу разлагались; их гниющая плоть сочилась через тряпки и зловонной лужей растекалась по земле.

Оставалось лишь надеяться, что, когда выглянет солнце, все это безобразие истлеет и высохнет, как обещала Елизавета-Мария.

Я вернулся в дом, почистил сапоги, прихватил брезентовую куртку и трость и отправился на Леонардо-да-Винчи-плац. Избавиться от трупа сиятельного следовало незамедлительно, и все бы ничего, но Александр Дьяк еще и не думал приступать к ремонту.

— Тысяча извинений, Леопольд Борисович, — пробормотал он, потирая ладонями припухшее лицо, — просто не было времени. Сначала возился с зажигательными зарядами к ручной мортире, а потом не утерпел и занялся доработкой передатчика электромагнитных волн. И знаете — все готово!

— Это замечательно, — вздохнул я, — но мне срочно требуется броневик.

— Запаять радиатор несложно, нужен только инструмент. Обещаю — к обеду все будет сделано! — Изобретатель вышел из-за прилавка и запер входную дверь. — Леопольд Борисович, вы должны это увидеть!

— Что именно?

— Я присоединил к передатчику барабан, как у музыкальной шкатулки, расположив штырьки в предложенной вами последовательности. Горю нетерпением проверить его в действии!

— Боюсь, у меня сейчас нет времени… — попытался отказаться я, но владелец лавки был неумолим.

— Вы должны это увидеть! — повторил он и привел безотказный аргумент: — Леопольд Борисович, разве вам самому не интересно?

Проклятье! Мне было интересно, и еще как!

Я взглянул на хронометр и уточнил:

— Но к обеду броневик точно будет готов?

— Сделаю в лучшем виде! — пообещал изобретатель.

— Хорошо, я с вами!

Мы спустились в подвал, в дальнем углу которого меж сыпавших искрами электродов замерла тень полтергейста, и Александр Дьяк с гордостью продемонстрировал свой аппарат.

— Вот, смотрите, Леопольд Борисович! — указал он на цилиндр со штырьками двух видов, тонкими и потолще. — Электрический привод вращает вал с постоянной скоростью, спицы приподнимают планку и замыкают контакт, передавая либо точку, либо тире.

— Вы еще не испытывали его?

— Испытывал, но без подачи напряжения на передатчик. — Изобретатель посмотрел на меня и, словно извиняясь, произнес: — Даже не знаю, чего боюсь больше: успеха или неудачи. Я и вас-то позвал лишь для того, чтобы быть уверенным в объективности наблюдений. Это все настолько на грани антинаучной мистики…

— Относитесь к этому как к шифру, — посоветовал я.

— Это абсолютно ненаучный подход, Леопольд Борисович! — помрачнел Александр Дьяк, впадая в дурное расположение духа. — И мне немного стыдно, что я хватаюсь за него, будто за соломинку. Я надеюсь на чудо, а должен уповать на разум!

— На разум и всеблагое электричество, — кивнул я. — Быть может, приступим?

— Страшно! — признался владелец лавки, но сразу взял себя в руки и подключил питание.

Аппарат загудел, тогда изобретатель для пробы передал несколько коротких сигналов, и под воздействием колебаний электромагнитного поля призрачная тень полтергейста на миг расслоилась и заколыхалась, а потом медленно пришла в равновесие, замерев в былой неподвижности.

— Ну, поехали! — выдохнул Александр Дьяк, приводя вал в движение.

Штырьки принялись один за другим поднимать планку, замыкая контакт передатчика, и полтергейст вновь заискрил, как лампа накаливания, к которой подают и отключают напряжение.

Короткий-длинный-длинный-короткий…

Электромагнитные колебания перетряхивали тень, врываясь в нее сияющими дробинами. В такт этому мерцанию тихонько что-то тикало у меня в голове, но злому духу приходилось несравненно хуже. Его призрачное марево расслаивалось и переливалось, вспыхивало северным сиянием и понемногу разгоралось непонятным свечением. Вскоре размеренный ритм всполохов начал сбиваться, а потом вспышки света стали пронзать полтергейст все чаше и чаще. Призрак вдруг выпал из нашего мира, тут же возник вновь, но лишь затем, чтобы воссиять ослепительным светом, резанувшим по глазам даже через затемненные линзы очков.

Александр Дьяк спрятал лицо в ладонях, я потянулся к выключателю, и тут злой дух взорвался, разметав по всему подвалу окружавшие его металлические штыри!

Вот он был — и вдруг просто исчез, покинув этот мир, а сила его расплескалась по сторонам, корежа и ломая все кругом. Массивный корпус динамо-машины вздрогнул, принимая на себя ударную волну, его даже сдвинуло с места и немного протащило по залитому бетоном полу. Железную крышку сорвало, она врезалась в стену и с оглушительным лязгом рухнула на пол.