– Время гашения?

– Восемнадцать минут!

Комгруппы прижал к лицу вскрытый индпакет – осколком стекла шлема ему отхватило кончик носа. Кровь смешивалась со слезами, заливая бороду – больно, наверное. Внешность это ему не испортит – он и так чуть краше обезьяны, – но всё равно обидно.

Щитовой валяется, где упал. Заняться им некому – все увлечённо палят, укрывшись за обломками стен и переводя боезапас на гильзовую россыпь. Все, кроме меня. Мне положено сидеть как мышь под метлой и не отсвечивать. Чтобы не было соблазна повоевать, из оружия дают только пистолет. Из него мне полагается, в случае чего, героически застрелиться. Я честно предупредил, что не собираюсь заниматься такими глупостями, но пистолет взял. Раз висит кобура – не огурец же в ней носить?

Я – м-оператор. То есть, ценное оборудование и дефицитный ресурс. За потерю драгоценного меня комгруппы не то, что нос, – вообще всё выступающее оторвут. Он выразительно смотрит поверх промокшего от крови и слёз комка марли на лице – то на меня, то на щитового.

Часы на запястье пискнули. Семнадцать минут. Я пополз, собирая броником пыль, каменную крошку и стреляные гильзы. Бездна изящества. Над невысоким куском обрушенной взрывом стены, издавая резкие звуки рвущегося полотна, простригли воздух скорострелки. Вжался в плиты пола, сожалея о своей трёхмерности. Сверху меня осыпало взвесью дроблёного камня.

Щит валяется в стороне, на бойце остался нагрудник-зацеп и пропитавшийся кровью броник. Чтобы его снять, тушку надо перевернуть, а он тот ещё кабан. В щитовые берут самых здоровых – штурмовой щит весит полцентнера, плюс тяжёлый бронежилет на пятнадцать кило. Человек-танк. И всё равно навертели дырок. Наверное, за меня приняли. Меня раньше никто не хотел так целенаправленно, упорно и адресно убить. Подумать только, а когда-то я грустил о своей невостребованности!

Будьте осторожны в желаниях.

Пи-и-ип! Шестнадцать минут. Я ещё жив. Слава баллистике, скорострелки не дают рикошетов. Уперся ногами и плечом, напрягся – и кое-как перевалил раненого на бок. Стараясь не поднимать голову выше камней, распряг ремни, стащил подвесную и броник, расстегнул камуфляж.

– Куда тебя?

– Не понял… – прохрипел он. – Щит…

– Факинг щит! – согласился я.

– Я хотел…

Я так и не понял, чего хотел боец, потому что началась атака, и всё перекрыл грохот стрельбы. Борух, укрывшись за обломком стены, пытался прижать нападающих из ручного пулемёта. Ухнул подствольник, ударили автоматы. Люди занялись любимейшим из человеческих занятий – азартным взаимоистреблением. А вот раненого перевязать, кроме меня, некому.

Распластавшись на камнях, как раздавленная колесом лягушка, полил бойца водой из фляги. Смыв кровь, обнаружил два входных – в правую грудную мышцу и чуть ниже, в область живота. Первая рана пускала пузыри, вторая обильно кровила тёмной кровью. Наверное, это плохо. Ранения оказались сквозные. С одной стороны, лишнего металла в организме не осталось, с другой – дырок в два раза больше.

Пятнадцать минут. Наложив на раны марлевые подушки, приклеил их, как сумел, полосами пластыря. Кровь течь почти перестала. Не факт, что его это спасёт, но я больше ничего сделать не могу, а отрядный медик с волшебной аптечкой лежит мёртвый на открытом простреливаемом пространстве. С тем же успехом аптечка могла быть на Луне. Если в этом срезе, конечно, есть Луна. Плотность огня такая, что мёртвое тело дёргается от попаданий, как живое.

Отполз обратно. Волочь щитового за собой не стал – во-первых, он потерял сознание и ему всё равно, где лежать, а во-вторых, – не утащу.

– Спасибо, – сказал невнятно полуносый комгруппы.

– Обращайтесь, – кивнул я тяжёлым шлемом.

Стрельба стихла. Атакующие откатились для перегруппировки. Оставалось четырнадцать минут до отката репера.

– Блоп-блоп-блоп, – серия глухих влажных разрывов. Командир атакующих активировал подрыв «смерть-пакетов». Тела на поле подпрыгнули, окутавшись красными облачками кровавого аэрозоля. Если кто-то из них был только ранен – ему не повезло. Вот почему у нас до сих пор ни одного пленного. Это я должен, если что, гордо застрелиться сам – а их никто не спрашивает. Их чешуйчатые кирасы отлично держат пулю, но на ремнях электронный замок, ключ от которого у командира звена. Попробуешь снять сам – подрыв. Разрежешь ремень – подрыв. Удалился от командира слишком далеко – подрыв. Убили командира – подрыв всего звена, поэтому их командиры в атаку не ходят. Сидят, гады, в овражке, смотрят на нас через камеры висящего высоко над лесом дрона. Уже третьего – двух наш снайпер сбил, и этот не приближается.

Тринадцать минут. Затишье. Собираются с силами. Моральный дух у них уже не тот, что в начале. Пообломались. Думаю, система самоподрыва не способствует позитивному мышлению. Хотя, может быть, они, наоборот, гордятся привязанной к пузу гранатой? Может, они все поголовно буси-самураи-камикадзе?

«Вышло солнце из-за Фудзи,

По реке поплыли буси…»1

А я не самурай, стреляться не собираюсь. Что я такого важного выдам, попав в плен? Фасон Ольгиных трусов? Нападающие и так знают, кто мы такие и где находимся. В этом их преимущество.

Двенадцать минут.

– Отобьёмся, Борь? – спросил я привалившегося рядом майора.

– Сейчас или вообще? – он не отрывался от оптики своего «Барсука»2.

– И так и этак.

– Сейчас они попробуют нас выбить всеми наличными силами, и получат сюрприз, который либо сработает, либо нет. Если нет, то будет весело.

– А вообще?

– А вообще… О, зашевелились вроде!

– Движение на десять часов! – подтвердил наблюдатель сверху.

– Артиллерия, готовность? – прогундел комгруппы.

Я удивлённо обернулся – в углу полуразрушенной комнаты двое военных быстро изготавливали к стрельбе «Галл»3. Один щурился глазом в прицельное устройство, второй держал в руках похожий на оперённую булаву миномётный выстрел. Вот, значит, какой у нас «сюрприз». Ого.

– Есть готовность! – отрапортовал тот, что с прицелом.

Никогда не мог понять, как они вообще куда-то попадают из таких штук – оно же вверх стреляет!

– Ждём команды, пусть втянутся в атаку!

Одиннадцать минут. Самой атаки я не видел – Борух шарахнул меня кулаком по шлему, чтобы не высовывался. Было не больно, но обидно. Треск скорострелок смешался с грохотом не такого продвинутого, но ничуть не менее смертоносного огнестрела, на меня посыпалась пыль и горячие гильзы. Пришлось отползать.

– Ждите, ждите, ждите… – Пора!

Миномёт захлопал удивительно тихо, как в ладоши – оператор кидал в ствол гранату, пригибался – пух! И тут же следующая. После шестой стрельба наступающих внезапно прекратилась. Секунда тишины, горестный, исполненный безнадёжной тоски вскрик и – блоп-блоп-блоп-блоп – длинная серия подрывов.

– Есть накрытие! – доложил наблюдатель. – Вижу дым над командным пунктом!

Я посмотрел на таймер – оставалось ещё пять минут до гашения. Быстро мы…

– Вот и всё, – констатировал Борух. – Накрыли командиров, и пошли самоподрывы… Если кто и выжил, теперь им не до нас.

Инженеры головы сломали, пытаясь заглушить сигналы самоподрыва или, наоборот, подобрать инициирующую команду, а военные раз – и обошлись без этих хитростей. Против лома нет приёма.

– Так ты считаешь, отобьёмся? Вообще?

– Они уже не те, что раньше, – сказал задумчиво майор. – И кадры похуже пошли, и оружие… Раньше скорострелки были у всех, а сегодня – только у каждого десятого. Остальные со старыми «калашами», как лохи. В первой высадке любой из них был в полном композитном бронекомплекте, а сейчас – одна кираса. Понимаешь, что это значит?