Билли медленно кивнул.

— На самом деле их два.

Анна заметила, что ее мать покачнулась. Она бросилась к ней, думая, что может упасть в обморок.

— Ты хорошо себя чувствуешь, мам?

— Нет. Может быть, мне нужен врач, я могла бы… Я могла бы…

— С ней все в порядке! — огрызнулся Билли. — Оставь ее. Она остается. Она играет с тобой, как играла со всеми вами.

Анна с трудом сглотнула. Очевидно, что еще многое предстояло сделать. Она не была уверена, что сможет вынести дальнейшие откровения.

— Продолжай в том же духе, — сказала Мюриэл, которая, по-видимому, заметно поправилась.

— Ну, ты же знаешь, не так ли, Мюриэл? — Он криво улыбнулся Мюриэл. — Один из них давным-давно сошел с ума. Другой все равно потеряет свою жизнь, это не обязательно должно быть от моей руки.

— Почему? Что ты знаешь? — Вмешалась Анна, предположив, что Билли имел в виду ее отца, потерявшего свою жизнь.

— Вина Эрика очень глубока. У него был каждый день, чтобы подумать о том, что он сделал, и он будет знать, что я вышел из тюрьмы. Я не думаю, что он долго протянет.

— Ты хочешь сказать, что он собирается покончить с собой? Зачем ему это сейчас, только потому, что ты на свободе? Ты, должно быть, дал ему повод думать, что собираешься отомстить, убить его, — сказала Анна.

— Я не давал ему никаких оснований подозревать это. Но он поверит в это, потому что именно так бы он думал, если бы роли поменялись местами. Его мозг будет работать сверхурочно. Потому что он полностью владеет собой и знает, что заслуживает наказания. У него не помутился рассудок, как у честного члена общины и человека Божьего, преподобного Фарнли. — Билли вскинул руки в воздух, как будто он представлял их Богу.

— Какое отношение к этому имеет преподобный Фарнли? — спросила Анна, внезапная перемена застала ее врасплох.

— Твоя дорогая мама лаяла не на то дерево со мной, Белла.

— Теперь я — Анна.

— Хм. Ладно, Анна, все это время Мюриэл совала свой нос в мои дела, пытаясь найти что-то на меня — брешь в моей броне — ее драгоценный преподобный был тем, кто издевался над моей дочерью.

— У тебя нет абсолютно никаких доказательств этого, — закричала Мюриэл.

— У тебя тоже не было доказательств, что это был я, но это не помешало тебе добиться того, чтобы подозрение пало на меня. Но ты знала, что он прикасался к ней; ты знала, что именно о нем говорила Элиза, когда использовала свою куклу, чтобы показать тебе, что он с ней сделал, не так ли? Ты позволила ему выйти сухим из воды только для того, чтобы повесить это на меня. Это низко, Мюриэл. Непростительно. Но поскольку у тебя тогда было что-то на преподобного, ты использовала его, чтобы получить то, что хотела. Он был тем, чьи так называемые улики склонили чашу весов. Это было решающим заявлением, которое побудило социальные службы забрать у меня Элизу.

Это было слишком много информации за один раз, чертов викарий был тем, кто издевался над Элизой? Анна посмотрела на Лиззи, ее лицо было непроницаемым. Но как Билли вообще узнал, если сама Лиззи ничего об этом не помнила? У Анны разболелась голова, когда она пыталась распутать нити. Приближалась полночь, и все, чего она хотела, это выбраться из этого пыльного шара и принять душ, забраться в постель и провалиться в глубокий сон, чтобы забыть о том, что она узнала. По крайней мере, на несколько часов. Все, что говорил Билли, возвращалось к тому, что сделала Мюриэл. Ее мать была причиной всего этого.

— Итак, позвольте мне разобраться в этом правильно. Моя мать, — Анна бросила на Мюриэл пронзительный взгляд, — знала, что это викарий издевался над Элизой, но ничего не сделала, кроме того, что втянула его в это дело, чтобы помочь ей обвинить Билли? Просто чтобы получить то, что она хотела? — Анна сердито посмотрела на мать. — Как, черт возьми, ты могла? Ты говорила о том, чтобы обезопасить деревенских детей, а затем сознательно позволила хищнику оставаться в его доверенном положении…

— Нет, нет, — сказала Мюриэл, качая головой. — Я не знала наверняка, и поначалу думала, что его странное поведение было вызвано тем, что он покрывал Билли, пытался играть в доброго викария, который давал всем шанс, не желая раскачивать лодку, выдвигая такие обвинения. Но потом было несколько случаев, когда он заставлял меня спрашивать, как обстоят дела с Элизой. Долгое время я действительно верила, что Билли издевается над Элизой. А когда с Робертом произошел инцидент в бунгало, Нелл подумала, что Билли, должно быть, тоже что-то с ним сделал, и это подлило масла в огонь. Я на некоторое время отодвинула преподобного Фарнли на задний план.

— Ты имеешь в виду, пока он тебе не понадобился? Затем ты обратилась к нему со своими подозрениями и дала ему условие о выходе, шантажируя его, чтобы он помог тебе повесить это на Билли, или ты расскажешь всем, кем он был, — сказала Анна.

— Послушай, как только Билли оказался в тюрьме, я позаботилась о том, чтобы преподобный Фарнли уехал. Я ясно дала понять, что ему больше не рады в Мейплдоне. Он все понял, будь уверена.

— Будь уверена? Действительно? Боже, мам. Отлично, значит, ты позаботилась о том, чтобы он покинул эту деревню, но при этом подтолкнула его и его педофильские наклонности к другому ничего не подозревающему сообществу? Хорошая работа.

Мюриэл решительно скрестила руки на груди.

— На самом деле, после всего, что случилось, у него случился нервный срыв, он стал затворником… он не причинил бы вреда другим детям. — Голос Мюриэл звучал почти торжествующе. Анна почувствовала тошноту в животе.

Если бы она не ответила на звонок матери в пятницу, если бы она не оставила Кэрри и не поехала в гребаный Мейплдон, она могла бы продолжать ничего не знать. Она прожила без этих истин большую часть своей жизни, она была уверена, что могла бы счастливо продолжать жить в своем блаженном неведении.

Но как насчет Джони Хейс?

Разве она не заслуживала того, чтобы ее нашли? Отрицая правду, Анна отрицала свою подругу. Анна больше не могла смотреть на Мюриэл. Она повернулась спиной и посмотрела на Билли.

— Если ты вернулся не для того, чтобы отомстить, зачем заставлять Тину играть в дурацкую игру «Тук-тук»?» — спросила Анна.

— Он этого не сделал, — сказала Тина. — Я поговорила с Билли обо всем, что произошло. Мы долго разговаривали по телефону, писали письма. Я даже навещала его несколько раз. Я прекрасно понимала, через какую боль ему пришлось пройти. Очевидно, мне тоже было больно. Так было с того дня. Это я почувствовала потребность в возмездии. Я хотела, чтобы те, кто был в этом замешан, были каким-то образом наказаны. Мне пришла в голову эта идея, и я убедила Билли помочь, удостоверившись, что у меня есть правильный «материал». Лиззи не имеет ко всему этому никакого отношения, прежде чем ты тоже начнешь, Нелл. Она пришла сюда не за статьей, чтобы продать ее газетам. Она пришла сюда за своей историей. Чтобы узнать правду о ее детстве. — Я думаю, что теперь мы все узнали некоторые истины. Но, Мюриэл? — Тина вздернула подбородок в сторону Мюриэл. — Независимо от того, почему и зачем, и без каких-либо других целей, кроме закрытия, я все равно должна знать, где моя Джонни. И ты должна мне сказать.

Глава 96

1989

Окраина Мейплдона

Четверг, 20 июля — послезавтра, 2.30 утра

Эрик подождал, пока погаснут уличные фонари. Подождал, пока, по его мнению, жители Мейплдона будут крепко спать. Во всяком случае, все, кроме одного. Теперь он посмотрел на этого человека и содрогнулся. Преподобный Фарнли пристально посмотрел на него, заставив его почувствовать, что он смотрит прямо в его душу.

Но он не мог судить.

Мюриэл заверила Эрика, что он может положиться на его помощь. Она рассказала ему, почему была так уверена. Что этот человек виновен в своих собственных преступлениях.

Преподобный Фарнли сел в машину, и Эрик медленно выехал из Мейплдона. Он направился к обширной вересковой пустоши на южной стороне деревни. Достаточно большое расстояние от деревни, чтобы быть уверенным, что полицейские ресурсы не простираются так далеко. И в еще более отдаленном районе вересковых пустошей, чем те, которые популярны у любителей пеших прогулок. Эрик слышал о телах, которые хоронили на вересковых пустошах — телах людей, которых так и не нашли. Взрослые, дети, потерянные для земли. Он должен был надеяться, что это захоронение также останется незамеченным. Навсегда.