«Практически вся страна голодала, – вспоминал Гинденбург продовольственную ситуацию в Турции, – но не из-за недостатка продовольствия, но потому что администрация и транспорт были парализованы и ни в какой степени не обеспечивали запросы на поставки. Никто не знал, как удавалось существовать жителям больших городов. Мы снабжали Константинополь хлебом, посылали зерно из Добруджи и Румынии, помогали чем могли, несмотря на собственные проблемы… Если бы мы остановили поставки, хотя у нас были миллионы своих голодных ртов, Константинополь взбунтовался бы, и никакая монархия ничего не могла бы сделать»27. Гинденбург немного преувеличивает, но только в оценке продовольственных поставок в Турцию. На самом деле Константинополь снабжался по остаточному принципу, после падения Бухареста цена на хлеб здесь только выросла, и Энвер-паша реально мог порадовать жителей столицы только толпами румынских пленных, которых гоняли по улицам Константинополя28.
Болгария. Зима – весна 1916 г
Еще 14 апреля 1914 г. британский военный атташе в России подполковник Альфред Нокс в конфиденциальном отчете послу Дж. Бьюкенену изложил свои взгляды на значение стран Балканского полуострова в будущей войне. Бьюкенен счел необходимым ознакомить с этим документом главу Форин Оффис Эдуарда Грея. Нокс считал, что, если война начнется в ближайшие год-два, Болгария будет оккупирована Сербией, а особо важное значение для союзников приобретет позиция Румынии1. Поскольку Сербия была разгромлена, роль Румынии как потенциального плацдарма для возможного удара по Болгарии существенно возрастала. Теперь главную стратегическую роль играла железная дорога, связывавшая Константинополь с Центральной Европой. Значимость ее была очевидна не только для военных. Американский посол в Турции писал: «Долины Моравы и Марицы, в которых была проложена эта железная дорога, представляли для Турции что-то вроде сухопутных Дарданелл. В ее руках они представляли доступ к союзникам, в случае перехода долин к противникам Оттоманской империи, она развалилась бы вдребезги. Только присоединение Болгарии к Тевтонскому делу могло предоставить туркам и германцам это преимущество»2. Болгарский вопрос стал неразделимым с вопросом о Проливах. Его необходимо было решить любым путем. В Салониках надеялись на взаимодействие с русскими: «Если бы Россия постучала в болгарскую дверь с другой стороны, наши дела на Балканах могли бы принять другой оборот»3. В России не были уверены, стоит ли прибегать к силе.
Еще в сентябре 1915 г., сразу же после объявления ультиматума правительству Болгарии, возникали проекты вооружения болгар, проживающих в России, с целью организации переворота, широкой славянофильской пропаганды и т. п. Военный министр А. А. Поливанов был настроен по отношению к этим планам скептически: «На просьбы об оружии я мог ответить лишь отказом, ибо его не хватало для своих войск. Что же касается чудодейственного на болгарские умы воздействия появлением теперь в Болгарии русского полка, то в этом я сильно сомневался: немецкая политика в Болгарии проявляла себя чем-нибудь видимым, реальным, начиная с появления во главе государства немецкого, и притом богатого, принца, а русская – преимущественно ограничивалась воспоминаниями о благодарности за прошлое, которую чувствовали современники войны 1877–1878 гг., но давно перестало чувствовать молодое поколение, видевшее воочию преимущества добрых отношений с соседями-немцами»4. Сторонники России в Болгарии, несмотря на преследования правительства Радославова, все же были: 3 (16) апреля 1916 г. М. В. Алексеев в разговоре с исполняющим обязанности директора дипломатической канцелярии при штабе Верховного главнокомандующего Н. А. Базили сообщил о предложенном ему «со стороны вполне серьезного лица – генерала, деловитость которого уже не раз была доказана (возможно, генерал Радко-Дмитриев. – А. О.) плане государственного переворота в Болгарии»5.
Этот генерал, бывший посланником Болгарии в России, в начале войны обратился с просьбой принять его в русскую армию, испросив разрешения у Фердинанда. Зная характер этого человека, Радко-Дмитриев предупредил, что будет ждать ответа только два дня. Такового не последовало, и болгарский генерал, просивший дивизию, получил корпус и отправился на Юго-Западный фронт6. В 1885 г. он принимал участие в перевороте против Александра Баттенбергского, о чем, кстати, потом сожалел7. К болгарскому царю он относился с ненавистью и презрением, что было результатом многолетнего личного знакомства. В феврале 1916 г., то есть накануне подачи проекта государственного переворота в Болгарии, в разговоре с Ноксом Радко-Дмитриев высказал убеждение, что его страна была втянута в войну против России вопреки мнению абсолютного большинства ее народа, что «болгарские войска никогда не будут воевать против русских и что, соответственно, никакое болгарское правительство никогда не посмеет послать войска на русский фронт»8. И все же следует учесть, что авторство плана coup d’etat* только лишь приписывается Радко-Дмитриеву9. Впрочем, можно предположить, что его участие в разработке подобного проекта в том или ином виде не вызывает сомнений.
План предлагал организовать низложение или даже устранение Фердинанда Болгарского. Условиями болгарской стороны были: 1) присоединение Македонии до Вардара; 2) присоединение Фракии по линии Энос – Мидия; 3) отнятие у Греции Салоник с прилегающей областью и образование из этих земель нейтральной области. «На мой вопрос, – отмечает Базили, – не грозит ли этот план неуспехом и опасностью огласки, генерал Алексеев ответил, что, конечно, риск всегда есть, но предложение весьма серьезное»10. Террор как метод достижения национальных устремлений, безусловно, не является болгарским или балканским изобретением, и возможность его перенацеливания «на круги своя» в случае неудовлетворенности этими
Государственного переворота (фр.).
кругами представляется мне естественной. Трубецкой отмечал эту особенность психологии комитаджей: «В турецких провинциях борьба велась с кинжалом и ружьем в руках. Те же приемы были не прочь применить эти выходцы (из Македонии. – А. О.), если нужно, и в Болгарии»11.
По информации английского посла в Бухаресте Дж. Баркли, Болгария к началу 1916 г. была уже фактически полностью подчинена германскому военному контролю. Администрация, полиция, таможня, железные дороги, банки, почта, телеграфные и телефонные линии контролировались немцами, без позволения которых ничего не делалось. Этот режим вызывал массовое недовольство. «Возможность возвращения Салоник является последним стимулом, который Германия может предложить Болгарии для продолжения участия в войне: если в этом будет отказано, начавшееся в этой стране движение в пользу мира быстро разовьется и в течение нескольких следующих месяцев может оказать сильное воздействие на болгарское общественное мнение»12. Если учесть, что цитируемая телеграмма была отправлена Баркли 31 декабря 1915 г., а разговор Базили с Алексеевым состоялся 3 апреля 1916 г., то выводы английского дипломата следует признать правильными, а мнение русского генерала как минимум небеспочвенным.
Радославов с самого начала войны смело обещал Болгарии решительно все и сразу. Так, вернувшись из поездки на фронт в Македонию в ноябре 1915 г., он заявил, обращаясь с балкона здания правительства к собравшимся жителям Софии: «Наконец-то болгарский народ осуществил свои исторические пожелания и вернул в свое лоно то, что у него было отнято сорок лет тому назад. Правительство сумеет сохранить то, что армия завоевала своей кровью». Речь шла о Нише, заняв который генерал Н. Жеков отдал телеграмму о том, что над крепостью Ниш болгарский флаг поднят «навсегда»13. Речь, таким образом, уже не шла даже и о «сан-стефанских границах», к которым так любили апеллировать в Софии – правительство Радославова само начало их пересмотр, инициируя раздел Сербии. Появление подобной инициативы было весьма легко объяснимо.
