Целью земледелия было добыть не только пищу, но и волокно. Облегчающие труд машины, в том числе эпохи промышленной революции, появились из-за потребности в пряже. Химия началась с крашения и отделки ткани, а истоки двоичного кода – и отчасти даже самой математики – лежат в ткачестве. Так же как это было с пряностями и золотом, желание добыть ткани и красители заставляло купцов пересекать континенты, моряков – бороздить неведомые моря.
С древнейших времен торговля текстилем способствовала развитию контактов с отдаленными культурами. Минойцы экспортировали шерстяную ткань (в том числе окрашенную драгоценным пурпуром) даже в Египет. Древние римляне носили китайский шелк, стоивший своего веса в золоте. Текстильный бизнес стал экономической подоплекой итальянского Возрождения и оплатил строительство империи Великих Моголов[9]; «Давид» Микеланджело и Тадж-Махал – его плоды. Он способствовал распространению алфавита и метода двойной записи в бухгалтерском учете, породил финансовые учреждения, подпитывал работорговлю.
Явно и тайно, прекрасным и ужасным образом текстиль способствовал созданию мира, в котором мы живем.
Всемирная история текстиля проливает свет на суть самой цивилизации. Я употребляю этот термин, не подразумевая моральное превосходство или финальную стадию рано или поздно неизбежного прогресса, а в более нейтральном смысле, содержащемся в самом его определении: цивилизация – это «накопленные человечеством знания и навыки, изобретенные орудия труда, творческая деятельность во всех сферах науки и искусства, законы и религиозно-философские системы – все то, что стоит между человеком и внешней средой, что так или иначе может служить защитой от грозящих ему опасностей»{3}. В этом определении отражены два важнейших аспекта, отличающие цивилизацию от связанных понятий, например от культуры.
Во-первых, цивилизация имеет накопительный характер. Она существует во времени, и в основе нынешней ее версии лежит предыдущая. Цивилизация прекращает свое существование вместе с исчезновением преемственности. Минойская цивилизация погибла. Верно и обратное: цивилизация может развиваться долгое время, а составляющие ее культуры исчезают или необратимо изменяются. Западная Европа в 1980 году в отношении общественных нравов, религиозных обрядов и верований, материальной культуры, политической организации, технических ресурсов и научного знания радикально отличалась от христианского мира в 1480 году – однако и то и другое мы считаем западной цивилизацией.
История текстиля наглядно демонстрирует этот накопительный характер. Это позволяет увидеть прогресс и взаимовлияние практики и теоретической науки: речь идет о селекции растений и скота, распространении технических новшеств и стандартов мер и весов, фиксации и воспроизведении орнаментов, манипуляции химическими веществами и соединениями. Мы видим, как распространяются знания – иногда благодаря письменности, но чаще в ходе живой коммуникации или обмена товарами, – и наблюдаем, как цивилизации вплетаются друг в друга.
Во-вторых, цивилизация – это технология выживания. Она включает в себя множество плодов человеческих рук и разума – созданных или эволюционировавших, материальных и неосязаемых, – которые защищают людей от грозных сил природы и наполняют мир особым смыслом. Среди таких артефактов – и сами ткани: они обеспечивают защиту и одновременно украшают. Сюда же относятся и инновации, возникшие в процессе их создания, – от селекционных семян до новых способов переплетения волокон и записи информации.
Цивилизация защищает нас не только от бед и лишений, которые несет безразличная природа, но и от опасностей, которые представляют собой другие люди. В идеале она позволяет нам жить в гармонии. Мыслители XVIII века употребляли термин «цивилизация», рассуждая об интеллектуальном и художественном совершенствовании, об открытости общества и мирных связях торгового города{4}. Но цивилизация редко обходится без организованного насилия. В лучшем случае она поощряет сотрудничество, обуздывая худшие порывы, в худшем же дает им волю – и люди отправляются воевать, грабить и порабощать. История текстиля отражает обе стороны этого явления.
Это также напоминает нам, что технология значит гораздо больше, чем электроника или станки. Древние греки поклонялись Афине, богине τέχνη[10]. Это она вырастила оливковое дерево, она изобретательница и покровительница кораблестроения и мореплавания, а также ткачества. Греки одним и тем же словом (ἱστός[11]) обозначали важнейшие для себя устройства: ткацкий станок и корабельную мачту[12]. Однокоренным словом ιστία (букв. «то, что сошло с ткацкого станка») они называли паруса{5}.
Ткать – значит придумывать, изобретать – извлекать из простейших составляющих пользу и красоту. Герои «Одиссеи» «ткут план». Английские слова fabric («ткань», «материал») и fabricate («производить», «выдумывать», «фабриковать») восходят к латинскому корню fabrica – «искусство», «ремесло», «обработка». Аналогично связаны text («текст») и textile («текстиль»): оба образованы от глагола texere – «ткать», а он, в свою очередь, как и techne, – от индоевропейского teks, означающего «ткать». Английское слово order («порядок», «упорядочить») происходит от латинского ordior («навивать основу», «ткать») – как и французское ordinateur («компьютер»)[13]. Французское же слово metier – «профессия», «ремесло», «занятие» – означает и «ткацкий челнок».
Подобные ассоциации мы находим далеко не только в Европе. В киче, одном из языков майя, в словах, обозначающих тканье орнамента и записывание иероглифов, присутствует корень tz'iba. Первоначальное значение санскритского слово sūtra, ныне означающего афоризм или религиозный текст, – «струна», «нить», а tántra (индуистский или буддийский текст) – от санскритского же tantrum – «ткацкий станок», «основа ткани». Китайское слово zǔzhī («организация», «формирование», «образование») значит также «ткань», «переплетение», а chéngjī, то есть «успехи» или «достижения», первоначально означало скручивание вместе волокон{6}.
Изготовление ткани – это творческий акт, аналогичный другим творческим актам. Это признак мастерства и стремления к совершенству. «Можно ли предполагать, что люди, несведущие в сооружении самопрялки или не умеющие обращаться с ткацким станком, способны построить хорошую систему государственного управления?» – вопрошал в 1742 году философ Дэвид Юм[14]{7}. Знание это было практически универсальным. Люди, не прявшие или не ткавшие, встречались редко, и сложно найти сообщество, которое так или иначе не было вовлечено в обмен, связанный с текстилем.
Рассказ о текстиле – это рассказ о знаменитых ученых и безвестных крестьянах, о постепенном совершенствовании и прорывах, об однократных открытиях и повторных изобретениях. Это сюжет, двигатель которого – любознательность, практицизм, щедрость и зависть. Это история об искусстве и науке, о женщинах и мужчинах, о счастливой случайности и тщательном планировании, о мирной торговле и жестоких войнах. В общем, это история человечества – глобальная, охватывающая все времена и все страны.
Подобно тщательно сконструированным западноафриканским полосатым тканям, «Ткань цивилизации» являет собой единое целое, составленное из отдельных, с собственными основой и утком, секций{8}. «Основу» каждой главы составляет некоторый этап пути текстиля. Мы начнем с его производства и расскажем о волокне, нити, ткани, о крашении – и перейдем, как это и происходило с самой тканью, к продавцам и покупателям. В финале мы вернемся к волокну и встретимся с изобретателями, радикально изменившими в XX веке текстиль, и с некоторыми нашими современниками, надеющимися с помощью тканей изменить мир в будущем. События внутри каждой главы описаны приблизительно в хронологическом порядке. «Основа» – это как бы содержание главы, ответ на вопрос «что?».
