Мой дед был целинником, то есть поехал из Алтайского края, где работал механизатором, в Казахстан – осваивать целину. Я до сих пор помню зелёного цвета «Жигули», которые достались ему, видимо, за заслуги при освоении этой самой целины. Конечно же, некоторых моментов я могу не знать или не помнить, но одно ясно точно: вся его семья оказалось на юге Казахстана, потому что дед умел работать на земле.

Нельзя не упомянуть и другого моего деда, по отцовской линии. Семья его жила в Тюменской области, там очень распространена моя фамилия; они с бабушкой родом из Голышманово. Сказать, что бабушке было тяжело, – значит не сказать почти ничего. Дед был не дурак выпить и поиграть в карты. Она как-то поведала, что вынуждена была искать супруга в разных мужских компаниях, чтобы уговорить его отправиться домой. Он, естественно, и слышать ничего не хотел, так что ей приходилось самой сводить концы с концами. Поэтому при первой же возможности, когда её позвали, она подхватила своего единственного ребёнка и уехала со знакомыми на юг Казахстана одна, без мужа. Когда меня внезапно охватывает волна азарта, а затем другая волна – усидчивости и терпения, – я понимаю, что во мне борются два человека: дед Аркадий и дед Виктор.

Нельзя также не сказать теплых слов о том месте, где я родился. Это очень древний город, с более чем двухтысячелетней историей. Поэт ласково называет его лоскутным одеялом, что находится в дорожной петле. Это интересное наблюдение можно отнести и к количеству разнообразных этнических и культурных особенностей людей, населяющих наш общий дом.

Английскому языку в школе нас учила дунганка Забира Шлязовна, русский язык и литературу вела Ольга Ивановна, помимо этого, мы все, независимо от национальности, учили казахский язык и историю Казахстана. Каждый день после первого урока мы вставали и пели гимн Казахстана, который я помню до сих пор и могу воспроизвести, даже если меня поднять среди ночи. Да что там говорить, сама школа до сих пор носит имя легендарного комдива Ивана Васильевича Панфилова, так что уровень патриотизма и потрясающая любовь к Родине показались бы удивительными для современного человека из интернета.

Класс у нас был настолько интернациональным, что в нём нельзя было собрать компашку даже из трёх человек одной и той же этнической принадлежности: корейцы, русские, татары, немцы, украинцы, казахи, киргизы, узбеки, дунгане, турки, уйгуры, белорусы и даже греки. Поэтому, конечно же, это очень напоминало красивый ковёр с орнаментами и узорами разного цвета. Мы все с огромной благодарностью вспоминаем эту теплую землю, эти виды на снежные пики киргизского Алатау. Беда свалилась не с гор, она пришла к нам из реликтового равнинного леса – Беловежской пущи. Нельзя сказать, что мы не были готовы к тому, что наше общее одеяло растащат на лоскуты, что наш прекрасный ковер разберут по ниткам. Но к такому быстрому развитию событий не был готов никто, даже те, кто вознамерился стать единоличным правителем.

Люди начали разъезжаться по всему свету, зачастую не продавая жильё или сбывая его по почти бросовой цене. Соседка по лестничной клетке отпустила в самостоятельное плавание свою дочь, которая уехала в Штаты, а через некоторое время позвала её за собой. В разговоре с ней стало ясно, что квартиру она очень скоро отдаст за пару сотен долларов, чтобы купить билет и улететь к дочери. Очень показательный диалог состоялся у меня с отцом моего друга; они жили в нашем подъезде на пятом этаже.

– Уезжаешь, Ваня?

– Да, дядя Валера, уезжаю.

– А куда?

– В Россию. А вы же тоже вроде собираетесь?

– Да, Ваня, но в Россию я не поеду ни за что. Куда угодно, хоть на Луну, но только не в Россию.

– А почему?

Вместо ответа на мой вопрос он взял со стены гитару и, сильно ударив по струнам, начал надрывно петь «Поручика Голицына». Потом я узнал, что дядя Валера и его семья уехали в Чехию.

После того как квартиры начали пустеть, у города начались проблемы с содержанием всего жилищно-коммунального хозяйства. Заместить количество уехавших из города не могло ни население аулов, ни программы переселения оралманов. Долги по коммуналке накапливались, общее обнищание населения только ухудшало ситуацию, администрация потеряла контроль за порядком, вдобавок ко всему, у них не было ресурсов для поквартирного отключения должников. Поэтому ничего другого ей не оставалось, как начинать отключать целиком дома, а затем и микрорайоны. Зима 1998–1999 годов была апогеем этого чудесного процесса: бетонные коробки домов стояли без света, без воды, без отопления, без газа. В это замечательное время люди выходили во дворы, ставили на арыки металлические решетки и готовили еду на костре. Да, у нас дома была паяльная лампа с треногой, и мы готовили на балконе, в этом отношении нам повезло. Но все остальные прелести исхода мы познали сполна. Чтобы разогреть постель, нам приходилось нагревать воду и разливать её по бутылкам и грелкам; уроки свои я всегда делал засветло; зажигали свечи и вставали рано утром, чтобы набрать в ванну воды, когда ту вдруг включали. Сложно себе представить, но в городе не было даже хлеба, и мы жарили лепешки на сковороде – это были вполне себе такие вкусные мучные изделия.

Вслед за тотальным блэкаутом и отчаянием пришла разруха, которая, как известно, селится в головах граждан. Начались бандитизм, воровство и массовые убийства за сущие мелочи. Сидя возле окна и решая задачи по математике, я частенько слышал, как во дворе разворачивалась настоящая перестрелка. Да, правоохранители и скорая помощь приезжали, но скорее уже только для того, чтобы зафиксировать количество убитых и раненых. Город погряз в разбойных нападениях, грабежах и изнасилованиях, достаточно почитать газеты тех лет, чтобы понять, что творилось на улицах. Один раз я видел, как двух молодых омоновцев наши дворовые беспредельщики поставили раком и избивали их же резиновыми дубинками. Никакого закона и порядка, контроль за ситуацией улетучивался с каждым днём, до тех пор, пока не ввели комендантский час и буквально на каждом углу не поставили омоновцев.

Когда принималось решение об отъезде в Россию, я уже оканчивал девятый класс. Учился я вполне сносно, когда сдал экзамены и получил аттестат основной школы, мы начали собираться в дорогу. Если честно, процедура распродажи вещей, в которой мне пришлось принимать участие, была совершенно унизительной. Тогда не было никакого интернета: мы с мамой вытаскивали эти вещи на рынок, на вырученные деньги покупали какие-то зимние вещи. В очередной раз мы шли с рынка, где для меня была куплена зимняя дубленка, мама и бабушка дали мне её в руки и отправили домой, а сами пошли за продуктами. Прошагав какое-то расстояние, я увидел на углу нашего дома троих омоновцев. Встречаться с ними даже взглядами, а уж тем более приближаться к ним в мои планы не входило, поэтому я свернул с пути, чтобы обойти здание с другой стороны. Видимо, они заметили меня издалека, потому как, вырулив почти что у своего подъезда, я столкнулся с ними нос к носу.

– Что несём, куда несём?

– Я домой иду, вот мой подъезд.

– А документы у тебя есть, молодой человек?

– Какие документы? Я же говорю, что иду домой.

Никто не собирался меня слушать, они заломили мои руки за спину, несмотря на то, что я продолжал мертвой хваткой держать дублёнку. Это привлекло внимание соседей, и они начали приближаться к нам.

– Куда вы меня тащите?! Я же сказал, что иду домой! Что вам от меня надо!!!

– Сейчас сходим в опорный пункт и разберёмся, откуда ты идешь и где взял эту дубленку.

– Я не украл её, мы купили её на базаре, какой на хрен опорный пункт!

– Ничего, все так говорят, а потом выясняется, что квартиру обчистили и на базар тащат сбывать.

– Вы не имеете права! Помогите!!!

Я орал так, что собрался весь двор. На моё счастье, подоспела мама с сумкой наперевес и явным намерением стереть с лица земли этих товарищей. Сумка полетела в лицо одному из державших меня омоновцев, я толкнул освободившейся рукой другого и тем самым выскочил из захвата.