– Вы, конечно, встретите его как можно приветливей, – сказал отец. – Он чуть старше тебя, Освальд, и с виду неплохой парень.

Затем отец спустился вниз, и Освальду пришлось пойти с ним. Арчибальд сидел в кресле, выпрямившись, и с видом взрослого разговаривал с нашим индийским дядей. Наш двоюродный брат оказался темноволосым и довольно высоким. Ему было всего четырнадцать, но он то и дело поглаживал верхнюю губу, чтобы проверить, не начали ли у него расти усы.

Отец представил нас, и мы спросили друг друга:

– Как поживаешь?

Больше мы не придумали, что сказать, – по крайней мере, Освальд не придумал.

Потом мы поднялись наверх. Арчибальд пожал руки остальным, и все замолчали, кроме Доры, да и та только шепнула Эйч-Оу, чтобы тот перестал болтать ногами. Невозможно вечно хранить подавленное молчание, даже если сказать нечего. Вскоре кто-то заметил, что сегодня дождливый день, и эта удачная реплика дала возможность завязать разговор.

Я не хочу никого оскорблять, особенно того, кто принадлежит к семейству Бэстейблов (по меньшей мере по праву рождения, если не по благородным свойствам своего характера), но призна́юсь: еще никогда и ни к одному мальчику Освальд не испытывал такой неприязни, как к этому молодому Арчибальду. Арчибальд держался настолько самоуверенно, что можно было подумать, он совершил то, о чем стоит говорить – например, стал капитаном футбольной команды, или сдал сложный экзамен, или сделал еще что-нибудь в том же духе… Но мы так и не смогли выяснить, в чём же он отличился. Он вечно хвастался вещами, которые оставил дома, бахвалился, как много ему разрешают делать, и своими знаниями, но он был отъявленным лжецом. Он смеялся над Ноэлем, сочинявшим стихи (мы-то никогда не смеемся, потому что тогда Ноэль начинает плакать и ему становится плохо).

Законы гостеприимства мешали Освальду и Дикки стукнуть Арчибальда по башке, но в конце концов его насмешкам положила конец Элис. Она сказала, что пусть она станет ябедой, но в следующий раз все расскажет отцу. Вряд ли бы она выполнила свою угрозу, ведь когда мы были бедными и честными, мы взяли за правило не беспокоить отца без крайней необходимости и продолжаем вести себя в том же духе, но Арчибальд-то этого не знал.

Наш двоюродный брат (боюсь, он паршивая овца в семействе Бэстейблов и вряд ли достоин носить нашу фамилию) дергал девочек за волосы и щипал во время молитвы, когда они не могли вскрикнуть или дать сдачи. И он ужасно грубо обращался со слугами, помыкал ими и разыгрывал их… Это были не забавные розыгрыши, какие могли устраивать другие Бэстейблы, например, сделать ловушку или сунуть мышь в кастрюлю, на что редко долго обижаются, – нет, он вытворял такое, чего не сделает ни один порядочный мальчик. Например, прятал письма и не отдавал несколько дней, пока не становилось слишком поздно встречаться с пославшим письмо молодым человеком, а еще брызгал чернилами на фартуки собиравшихся открыть дверь служанок, а однажды сунул рыболовный крючок в карман кухарки, когда та отвернулась. Но он не делал ничего плохого Освальду – наверное, боялся. Я говорю это только для того, чтобы вы знали: Освальд невзлюбил его не по эгоистичным причинам, а из сочувствия к другим.

Арчибальд обзывал нас малышами, и мы сразу поняли, что он из тех мальчишек, с которыми бесполезно пытаться затевать новую веселую игру. Вот почему Освальд, всегда сдержанный и осторожный, больше не заикался о том, чтобы созвать совет.

Иногда мы играли с гостем во что-нибудь не очень увлекательное, вроде подкидного или переводного дурака, и даже тогда он жульничал. Мне неприятно говорить так о ком-то из нашего рода, но с трудом можно было поверить, что он Бэстейбл. Наверное, в младенчестве его подменила нянька, как иногда подменяют наследников королей и герцогов.

Дни тянулись медленно. Вечеринка у миссис Лесли сияла, как путеводная звезда, в загадочном тумане будущего. Мы с нетерпением ждали еще одного события: когда Арчибальду придёт время вернуться в школу. Но поскольку и мы должны были вернуться в школу примерно тогда же, мы не могли в полную силу предвкушать свое избавление.

Освальд всегда старается быть справедливым, даже когда это очень нелегко, поэтому честно скажу: я не совсем уверен, что трубы протекли из-за Арчибальда. Но накануне он отправился в деревню подстричься, а мы все залезли на чердак, ухватившись за прекрасную возможность немного поиграть в разбойников в пещере. Еще одной неестественной чертой характера Арчибальда было то, что он вечно смотрелся в зеркало, вел разговоры о том, что красивый, а кто нет, и суетился из-за своих галстуков, как девчонка. Поэтому, когда он ушел, Элис сказала:

– Тсс! Самый подходящий момент. Давайте поиграем на чердаке в разбойников. Когда он вернется, он нас не найдет.

– Он нас услышит, – сказал Ноэль, кусая карандаш.

– Не услышит! Мы будем Шепчущейся Бандой Странных Разбойников. Пойдем, Ноэль, допишешь стихи на чердаке.

– Это стихи о нем, – мрачно проговорил Ноэль. – Когда он вернется в…

Но Освальд не скажет, как называется школа Арчибальда, ведь другим мальчикам может не понравиться, если мои читатели узнают, что вместе с ними учится такой скверный парень.

– Когда он вернется в школу, – продолжал Ноэль, – я вложу стих в конверт, наклею марку и отправлю ему, а потом…

– Скорее! – крикнула Элис. – Бард разбойников, торопись в пещеру, пока не поздно.

Мы рванули наверх, надели тапочки, поверх них – носки и притащили из спальни девочек стул с высокой спинкой. Пока остальные крепко держали стул, Освальд ловко взобрался на его высокую спинку, открыл люк и забрался в тайник между крышей и потолком (мальчики из «Сталки и компании»[2] узнали о таком тайнике случайно, к своей радости и удивлению, но мы о своем знаем с незапамятных времен).

Потом стул вернули на место, и Освальд спустил веревочную лестницу, которую мы смастерили из бельевой веревки и бамбуковых тростей. Однажды дядя рассказал нам, как леди-миссионерку заперли во дворце раджи, и кто-то пустил ей в окошко стрелу, привязав к древку бечевку. Стрела могла ее убить, но не убила, леди втащила в окно бечевку с прикрепленной к ней лестницей и сбежала. Мы сделали лестницу специально для чердака; никто никогда не запрещал нам мастерить такие штуки.

Остальные поднялись по веревочной лестнице (она была частично бамбуковой, но «веревочная» говорить короче), и мы закрыли люк.

Наверху очень весело. Там две большие цистерны и одно маленькое окошко в фронтоне, через которое проникает достаточно света. Пол сделан из штукатурки, а поперек него идут балки, на которых тут и там уложены доски. Конечно, если пойти по штукатурке, нога провалится в комнату внизу.

Мы очень весело, шепотом, играли, а Ноэль сидел у маленького окошка и радостно изображал барда разбойников. Цистерны играли роль камней, за которыми мы прятались. Но самое веселое началось, когда мы услышали, как Арчибальд кричит:

– Эй! Малыши, вы где?

Мы замерли, как мыши, и услышали, как Джейн говорит, что мы, должно быть, ушли. Это Джейн не получила вовремя письмо, и это ее фартук испачкали чернилами.

Потом мы услышали, как Арчибальд ходит по всему дому и ищет нас. Отец был на работе, дядя – в своем клубе, а мы – наверху. Арчибальд остался совсем один. Мы могли бы часами наслаждаться его замешательством и растерянностью, но как раз в тот момент, когда Арчибальд стоял на лестничной площадке под нами, Ноэль случайно чихнул – у него случается насморк из-за любого пустяка, а чихает он громче, чем любой из моих знакомых мальчишек его возраста.

– Я знаю, где вы, – сказал Арчибальд. – Дайте-ка мне туда подняться.

Мы осторожно промолчали. Тогда он сказал:

– Ладно, я пошел за стремянкой.

Этого нам не хотелось. Нам не запрещали делать веревочные лестницы и играть на чердаке, но, если он принесет стремянку, Джейн узнает о нашем тайнике, а есть вещи, которыми предпочитаешь не делиться. Поэтому Освальд открыл люк и, прищурившись, посмотрел вниз. Там стоял Арчибальд с его идиотской стрижкой.