«Пресса национального направления», как отмечал австрийский посол в Болгарии, устойчиво занимала антирусские позиции92. Привычку интеллектуальной Софии обращаться в сторону севера со строгой требовательностью с удивлением отмечали неангажированные современники, которых трудно было упрекнуть в симпатиях к Петербургу. Один из сотрудников французского посольства писал: «Болгария была не в состоянии принять идею России гармоничного равновесия в устройстве христианских государств на Балканах, потому что эта идея не соответствовала ее мечтам о гегемонии. Тем не менее это разногласие не подрывало возможности достижения компромисса. Болгарин не принял русские идеи, но русский подстраивался под болгарские»93.
Это приводило к тому, что в Софии и Белграде правительства в критические для себя моменты привыкли использовать Россию, в том числе и как своеобразный громоотвод. После Балканских войн значительная часть болгарских политиков в очередной раз разочаровалась в России, недостаточно, на их взгляд, поддержавшей авантюры Фердинанда. «В отношении России, – вспоминал князь Г Н. Трубецкой, – болгары, как и другие славяне, усвоили себе убеждение, что на их стороне права, а на стороне России только обязанности»94. Именно Г Н. Трубецкой, имевший в русском МИДе репутацию болгарофила, дал удивительно точное описание природы подобных взаимоотношений в разговоре с Николаем II: «Я заметил, что на славянские симпатии вообще трудно полагаться и что отношения наших клиентов на Балканах напоминают отношение крестьянского мальчика к помещику, который его крестил. В понятиях крестьянина помещик должен за это помогать ему до гробовой доски, а сам он ничего не обязан делать для крестного». – «Кому Вы это говорите, – перебил Государь, – у меня столько крестников!»95. Другой реакции у императора и быть не могло.
Принципы болгарской политики в отношении России были сформулированы самим Фердинандом весной 1914 г. Русский посланник в Софии
А. А. Савинский убедил Николая II отправить поздравление ко дню рождения болгарского монарха. Тот отреагировал через начальника своей тайной канцелярии. «В первый раз, – сообщал русский дипломат, – передавал мне Добрович слова короля: «Государь Император обращается ко мне по телеграфу в столь милостивых выражениях, и в них я вижу новое доказательство тех неизменно благожелательных чувств, которые Его Величество питает к Болгарии. За нами есть грехи, мы сделали массу ошибок, но из милостивых слов Государя я вижу, что Россия все-таки смотрит на нас как на свое детище и готова нам простить наши заблуждения» (выделено мной. – А. О.)»96. Теперь, в феврале 1915 г., любезность болгарских политиков была обращена к представителю Франции.
Генералу П. По не удалось повлиять на правительство Болгарии, Р. Пуанкаре отметил: «В Софии население оказало ему горячий прием, а военный министр генерал Фичев встретил его корректно, но король Фердинанд, извещенный о его приезде, не дал ему аудиенции»97. «Болгарскую политику ведет царь Фердинанд, немец и католик, – отмечал в своем дневнике экзарх Болгарский Иосиф I в марте 1915 г., – поставлен Стамболовым и его партией для того, чтобы вывести Болгарию из подчинения России, настроен против России, который в душе своей привержен германизму и католицизму, против православия и России. При всем этом у Болгарии есть Конституция, но болгарский народ молод и не сформирован национально и политически; нет аристократии, нет буржуазии, нет общественного мнения; народ на 89 % крестьяне, а интеллигенция разделена царем на множество партий, которые враждуют между собой, а он управляет и царствует»98. Экзарх был очень влиятельной фигурой в Болгарии, он не скрывал своих симпатий к России, и его мнение, очевидно, не составляло секрета для царя. Во всяком случае, он не явился на похороны Иосифа I, умершего 3 июля 1915 г. Это было особенно заметно на фоне присутствия всего дипломатического корпуса99.
Православная церковь как сила, имевшая в стране значительный авторитет, вызывала явное раздражение Фердинанда и его сторонников, в том числе и потому, что с этой силой связывались традиции ориентации на единоверную Россию. Между тем в 1913–1914 гг. эта ориентация не была популярной в светской жизни Болгарии. «По сути дела, – вспоминал бывший французский посланник в Болгарии Август Гавэн, – практически у всех болгарских политиков были антирусские цели»100. Точнее было бы сказать, что их целью было достижение великой национальной мечты, однако путем и методами, разрушавшими основы собственной нации. Сделать это было тем более просто, так как мечта эта имела форму, понятную всем, но вряд ли содержание. Поэтому легко и просто было превращать в сторонников существующей власти даже тех, кто не питал к ней теплых чувств. Для подобных расчетов умерший Иосиф I был удобнее живого. На смерть экзарха официоз В. Радославова «Народни Права» отреагировал следующими словами: «У экзарха Иосифа было одно отечество, которое простирается от Черного моря до Моравы и Охрида, от Дуная до Белого (то есть Эгейского. – А. О.) моря, и он умер за него: пусть это отечество станет явью и будет нашим!»101.
Реализацию этих планов стамболовисты никак не связывали с Россией. Каждый ее успех болезненно воспринимался и ими, и их монархом. «Министр-президент (то есть В. Радославов. – А. О.) выразил свое сожаление по поводу падения Перемышля (9 (22) марта 1915 г. – А. О.), – сообщал через два дня после этого австро-венгерский посланник в Болгарии граф Тарновский министру иностранных дел Дунайской монархии графу С. Буриану. – Правительство и его друзья не хотят поддаваться этому впечатлению и надеются, что эта потеря скоро будет вознаграждена другими успехами; тем не менее они сожалеют об этой победе русских; произведенное ею здесь впечатление весьма велико»102. С. Буриан с 1886 по 1895 г. и сам занимал место посланника в Софии, и в эти годы отсутствия дипломатических отношений между Россией и Болгарией активно сотрудничал с С. Стамболовым, которого, естественно, высоко ценил.
«Я не старался культивировать «австрофильскую» политику по русской модели, – вспоминал он, – но советовал национальным представителям новосозданного государства быть болгарами и ничем иным. Тогда они естественным образом станут друзьями Австро-Венгрии, которая желала их независимости»103. На практике такая политика сводилась к поддержке, если не к провокации национальной мегаломании. Теперь на пути реализации этих идей стояла Россия, воевавшая с «друзьями болгарской независимости». Что касается Фердинанда, то он, по словам его секретаря, «был в первый момент прямо убит; сейчас он спокойнее». Придя в себя, он излил свой гнев на австрийских военных, не снабдивших крепость достаточным количеством продовольствия. Он опасался и того, что дорога на Будапешт будет открыта для русской армии, и того, что ее успехи вызовут рост русофильских чувств в болгарской армии104.
Болгарские и турецкие военные вели активную работу по срыву призыва в армию на новых территориях Сербии, приобретенных после Балканских войн. Кроме того, они пытались наладить совместную партизанскую борьбу в сербских тылах105. Боевые действия (пусть и не открытые) против союзника России – Сербии должны были стать одним из средств против этих страхов Фердинанда. С наступлением весны 1915 г. продолжились рейды четников на сербские тылы и провокации на болгаро-сербской границе, прекратившиеся в зимнее время106. 20 марта (2 апреля) 1915 г. около 3 тыс. человек атаковали сербскую границу на протяжении 34 км у сел Рич и Костурно и уничтожили 14 пограничных караулов. После этого, разделившись на две колонны по 2 тыс. и 1 тыс. человек, они совершили нападение на станцию Струмица с целью уничтожения моста через реку Вардар и повреждения туннеля по линии железной дороги Салоники – Ниш. У станции Валандово сербская рота, состоявшая из слабо обученных солдат второго призыва, сдерживала атаки в течение двух часов и полностью погибла. 181 солдат и офицер были убиты, среди раненых оказался командир 14-го пехотного сербского полка107.
