Неудивительно, что в том же 1913 г. на конференции по демаркации в Константинополе глава болгарской делегации генерал-лейтенант Михаил Савов (помощник Верховного главнокомандующего Фердинанда Кобурга в Первую Балканскую войну) предложил туркам заключить наступательный и оборонительный союз, по условиям которого Болгария уступала Турции территории во Фракии при условии и по мере расширения своих владений в Македонии. Эти переговоры шли с перерывами вплоть до ноября 1913 г.⁴⁴ Завершились они 6 (19) августа 1914 г. подписанием болгаро-турецкого союзного договора на условиях сохранения статус-кво. Предложения болгарского военного агента в Турции полковника Тодора Маркова об ориентации на Россию были проигнорированы⁴⁵. Правительство В. Радославова вело также и переговоры по вопросу о займе. Они были непростыми, но повлияли на поведение Болгарии в мировой войне не в меньшей степени, чем определение принадлежности спорной зоны в Македонии. Эти контакты и поиски Софии не прошли незамеченными.

5 (18) января 1914 г. русский поверенный в делах в Болгарии сообщал в МИД: «…здесь ни на минуту не расстались с мыслью о пересмотре Бухарестского договора… по крайней мере, об отнятии у греков некоторых вожделенных пунктов, как, например, Кавалы, Сереса и Драмы. Так как достижение этой цели возможно лишь при содействии Турции, то болгарское правительство со времени заключения мира с Портою постоянно прилагает все усилия к тому, чтобы войти с Оттоманскою империею в соглашение. Непосредственно после заключения мира генерал Савов вел переговоры в Константинополе с турецкими государственными людьми. Затем в ноябре помощник начальника болгарского Генерального штаба полковник Н. Жеков был отправлен со специальной миссией в Константинополь, где он по сие время находится. Кроме того, мне недавно передали, что болгары и турки не торопятся с окончательным определением границ в районе Демотика – Дедеагач. Строго говоря, граница, начертанная для этой области Константинопольским миром, очень невыгодна для обеих сторон: для болгар Дедеагач без непрерывного железнодорожного пути в Старую Болгарию, а для турок Адрианополь без Дедеагача представляют исходные пункты, могущие послужить поводом к исправлению границы. Можно поэтому предположить, что болгары надеются на помощь Турции для захвата у греков Каваллы, Сереса и Драмы, после чего они вернули бы туркам Дедеагач и даже Гюмюльджину»⁴⁶. Предвоенный прогноз в целом был верным, и он не мог не вызывать опасений.

Уже в начале августа 1914 г. русское правительство сделало запрос относительно планов Фердинанда Кобурга. Получив информацию об этом 8 августа Р. Пуанкаре отметил: «Плохие новости из Софии. Россия запросила короля Фердинанда о намерениях Болгарии. Она сделала это довольно неуклюже, выступила не только с обещаниями, но также с угрозами. Разумеется, король не принял на себя никаких обязательств. Он сослался на свое правительство, с которым он однако обычно мало считается. В свою очередь, председатель Совета министров сослался на короля. Фердинанд и его соратники остаются верны себе. Их двуличие, несомненно, сулит нам сюрпризы»⁴⁷. Эти опасения были абсолютно оправданны. 30 июля (12 августа) болгарское правительство вручило русской миссии в Софии словесную ноту, которая гласила, «что Болгария намерена в течение и до конца настоящего европейского кризиса соблюдать самый строгий нейтралитет»⁴⁸.

Подобного рода заверения недорого стоили. Все зависело от расклада сил и возможных барышей при торговле между противоборствующими сторонами. В декабре 1914 г., сразу же после вступления Турции в войну, болгарские военные передали англичанам информацию о турецких силах, задействованных против Великобритании на египетском направлении. Особенную пикантность этому придавал тот факт, что утечка была организована помощником начальника Генерального штаба полковником Н. Жековым, который в начале того же года вел переговоры с турками о заключении союзной конвенции между Болгарией и Оттоманской империей⁴⁹. С началом войны София превратилась в центр, где плелись многочисленные политические интриги. Немцы в это время уже вели настоящую войну за симпатии болгарской политической элиты.

Кайзер не питал особенно теплых чувств по отношению к Фердинанду Болгарскому, а на Вильгельмштрассе перед началом войны его часто называли «этот пьяный король»⁵⁰. Франц-Иосиф также относился к этому монарху с большой неприязнью, во всяком случае, со времени вторичного крещения сына Фердинанда – наследного принца Бориса по православному обряду⁵¹. Впрочем, Фердинанд Кобург довольно быстро приобрел среди германских политиков популярность наиболее верного и надежного сторонника союза с Германией⁵². Эта аксиома стала очевидной не сразу, поначалу Фердинанд опасался слишком открыто проявлять свои симпатии и в любом случае не хотел больше рисковать. В первые дни войны он надеялся захватить Македонию в ходе локализованной австро-сербской войны, но в изменившихся обстоятельствах хотел выяснить позицию Румынии и Греции⁵³. Разумеется, на колебания Фердинанда непосредственное влияние оказал и ход военных действий.

В результате в первой половине сентября 1914 г. направленность болгарской политики вновь изменилась, по словам французского представителя в этой стране, в сторону «благоразумного нейтралитета». Французский посланник в Болгарии Г А. де Панафье перечислил причины этих изменений: русские победы в Галиции, выжидательная позиция Турции и неудача австро-германских действий в Бухаресте. Представляется, что французский дипломат был прав, когда поставил на первое место итоги Галицийской битвы. Хотя благоразумно-нейтрально официальная Болгария относилась скорее к Франции и Англии. Отношение к России в целом было враждебно-выжидательным. Общественное мнение страны разделилось примерно поровну. По свидетельству американского посла Ч. Вопички, значительная часть болгар опасалась, что в случае победы Австро-Венгрии над Сербией ее следующей жертвой может стать Болгария. Но в то же время те, кто ориентировался на правительство, «страстно желали триумфа Австрии»⁵⁴.

Правительство Фердинанда Кобурга стремилось рассчитаться за собственные ошибки с бывшими союзниками, прежде всего, разумеется, Сербией и Россией. И в Петрограде скоро почувствовали это. Суда экспедиции М. М. Веселкина подвергались обстрелам со стороны болгарского берега. Что касается Белграда, то там точно знали, что у сербов были враги, не только стоявшие перед ними, но и в тылу. В обращении к Николаю II от 28 октября (10 ноября) 1914 г. принц Александр писал: «Сербия, совершенно истощенная предшествующими войнами, должна была вступить в нынешнюю войну с армией, терпящей недостаток во всем и имеющей на флангах турецкие, болгарские и албанские банды, которым она предпочла бы лишнюю австрийскую армию; и все же Австрии не удалось сломить энергию сопротивления Сербии, хотя она и употребила для этого большие силы, чем те, которые Германия направила против Бельгии»⁵⁵. Принц-регент имел основания для слов, сказанных им в отношении действовавших у него на флангах банд. Одной из баз для их проникновения в Македонию стала Болгария.

С началом войны Фердинанд Кобург вынужден был учитывать действие не только внешних, но и внутренних сил. Он не мог не учитывать и свой страх перед македонской партией, и необходимость движения по пути строительства Великой Болгарии. Вступление в войну было неизбежно. Оттокар фон Чернин, министр иностранных дел Австро-Венгрии, с 1913 г. занимавший пост посланника в Бухаресте, отмечал: «Каждому знатоку балканских отношений было ясно, что завершившие их (то есть Балканские войны. – А. О.) мирные договоры не привели ни к какому определенному результату и что бухарестский мир, так восторженно отпразднованный в Румынии в 1913 г., был в сущности мертворожденным… Надо было пожить на Балканах, чтобы оценить безграничную ненависть, царившую между отдельными национальностями»⁵⁶.