3 июня 1915 г. англичане при помощи речной флотилии вновь нанесли поражение туркам у Амары, в 87 милях выше Курны и почти в 200 милях от своей основной линии снабжения – моря. Были захвачены 17 орудий и 1800 пленных. 24 июля последовала еще одна победа – под Насрие, и турки, потеряв 1000 пленных и 17 орудий, на следующий день оставили город без сопротивления¹³. 10 августа Ч. Таунсхенд получил от своего главнокомандующего сэра Бошампа Даффа приказ двигаться на Кут-эль-Амару. Он должен был разбить турецкие войска под командованием Нурэддина-паши, но после этого не двигаться вперед «ни на дюйм». Помогать экспедиционному корпусу было нечем: положение на границе Британской Индии с Афганистаном и в Персии было тревожным. Б. Дафф писал: «Новости из Варшавы, политически говоря, наиболее неблагоприятны для нас в Индии. Весь Восток начинает думать, что немцы победят»¹⁴.

Сами немцы не были так уверены в своей победе. Весна и лето 1915 г. были периодом жесточайшего снарядного голода в турецких частях, оборонявших Дарданеллы. Не хватало не только снарядов, но и тяжелой артиллерии. 24 мая британская подводная лодка потопила в Мраморном море турецкий пароход «Нагара», с ним на дно ушло 150-мм орудие с «Гёбена» вместе с 250 снарядами к нему и 350 снарядами к 88-мм орудиям. 28 мая в Золотом Роге был торпедирован и потоплен турецкий пароход «Пандерма», с ним погибло около 7 тыс. снарядов. 7 августа британская подводная лодка потопила в Мраморном море эскадренный броненосец «Хайреддин Барбаросса» (бывший «Курфюрст Фридрих Вильгельм», один из пяти кораблей серии «Бранденбург», заложенных в 1892 г., проданный Турции в 1910 г.), перевозивший снаряды из последних запасов турецкой армии на Галлиполи. Кроме того, корабль должен был поддержать огнем оборонявшуюся турецкую пехоту. Положение сложилось столь критическое, что В. Сушон вынужден был послать броненосец в сопровождении всего лишь одного эсминца, чем незамедлительно воспользовались англичане. По свидетельству командира «Хайреддина Барбароссы» капитана 2 ранга Германа Лорея, его корабль затонул за какие-нибудь семь минут. Вместе с ним были потеряны снаряды и по шесть 11-дюймовых и 102-мм орудий корабля, весьма досаждавших англо-французским частям. С огромным трудом туркам удалось отразить их атаку под Анафатрой к 23 августа¹⁵.

Русская Ставка уже не собиралась штурмовать Проливы даже в отдаленных планах. Возможность проведения босфорской экспедиции стала еще более неопределенной. От нее все же не отказывались, считая данную операцию вполне решаемой в перспективе. Выступая 19 июля (1 августа) 1915 г. в Думе морской министр адмирал И. К. Григорович заявил: «Не понеся почти потерь, Черноморский флот постоянно увеличивает свою силу и ждет того момента, когда настанет время перейти к разрешению близкой русскому сердцу задачи, завещанной нам всем нашим историческим прошлым»¹⁶.

Это время определялось тем, удастся ли союзникам прорваться к турецкой столице, а турецко-германская оборона на Проливах напрямую зависела от транзита оружия на Балканах и от того, как поведут себя Румыния и Болгария. В этой ситуации совершенно исключительное по важности значение для обороны Проливов приобретала позиция Болгарии, и именно поэтому Берлин активно искал союза с Софией. Это было необходимо не только для того, чтобы не допустить обвала хрупкого баланса на Проливах. 6 августа 1915 г. М. Гофман отметил в своем дневнике: «Время давит: мы должны как-то справиться с Сербией, для того чтобы привести болгар к решению и таким образом контролировать Дарданеллы – величайшая проблема войны»¹⁷.

Балканы в 1914–1915 гг.: Болгария, Сербия, Румыния

Итак, огромное значение в судьбе войны в сложившейся ситуации приобретала позиция Болгарии. По свидетельству одного из ярых местных русофобов, приведенному в 1918 г., буквально за несколько месяцев до катастрофы и крушения болгарской армии и политики, приведших страну к катастрофе, «большая часть простолюдинов» с самого начала Первой

мировой войны фанатически верила в победу России. Было немало и тех, кто считал неизбежным триумф Антанты и призывал не становиться на сторону ее противников, так как Германия будет разбита, а Австро-Венгрия расчленена. Но «другие – и это наиизбраннейшая часть болгарской интеллигенции – были уверены, что победа на стороне центральных держав и что объединение Болгарии может быть достигнуто лишь сотрудничеством с ними»¹.

Разумеется, что первым среди «наиизбраннейших» был Фердинанд Кобург – царь всех болгар, к этому времени признанный мастер политических манипуляций, привезенный когда-то в Болгарию С. Стамболовым. В конце своей жизни бывший диктатор признавался: «Болгарский народ простит мои грехи. Но никогда не простит мне, что я возвел Кобурга на болгарский престол»². С. Стамболов имел основания для такой оценки своего бывшего протеже. Кобургский принц (сын которого Борис, кстати, в 1896 г. стал крестником русского императора – это было первым шагом к восстановлению русско-болгарских отношений)³ принадлежал к породе политиков, в основе действий которых находится интрига. В основе же его политики лежал принцип сохранения личной власти. Воспоминания о перевороте 1885 г., покончившем с властью его предшественника Александра Баттенбергского, развили природную подозрительность Фердинанд Кобурга и определили, на мой взгляд, некоторые особенности его образа действий во внутренней и внешней политике, имевшие большое значение в событиях 1914–1918 гг.⁴

Лично знавший «царя всех болгар» Г Н. Трубецкой вспоминал: «Свой народ Фердинанд не любил. Он не стеснялся презрительно отзываться о нем, и мне лично пришлось слышать от него подобные отзывы»⁵. Этот монарх действительно мог позволить себе издевательские замечания относительно своих подданных, но, как правило, делал это за их спинами, в присутствии иностранцев⁶. Впрочем, он не только презирал, но и боялся болгар. Показательный случай произошел с ним в самом начале его правления зимой 1887 г. (Фердинанд Кобург был избран в августе этого года). На центральной площади Софии он встретил капитана Николу Иванова, выпускника 1885 г. Николаевской академии Генштаба. Тот шел в баню со свертком белья. Увидев князя, ехавшего в пролетке, офицер переложил сверток в левую руку, чтобы отдать честь. Заметив это, Фердинанд немедленно приказал кучеру остановиться и свернуть на соседнюю улицу. Он боялся покушений и, очевидно, принял офицера, учившегося в России, за бомбиста⁷.

Опасаясь людей с убеждениями, Фердинанд Кобург сознательно проводил политику разложения политической элиты страны, потому что хотел видеть ее продажной и вследствие этого зависимой от себя. Особое внимание, естественно, уделялось руководству армии. Именно с борьбы за контроль над армией начался конфликт между Фердинандом и С. Стамболовым в начале 1890-х гг. Кобург тогда победил, что во многом способствовало политическому падению С. Стамболова⁸. Принцип победы в этой борьбе Фердинанд изложил позже в качестве совета в письме к сыну: «Подбирай на должности полковых, бригадных и дивизионных командиров людей с пороками, чтобы ты мог держать их под страхом наказания»⁹.

Реализация подобного метода на практике облегчалась тем, что со времени правления С. Стамболова в Болгарии процветали тотальная сикофантия и коррупция. Фердинанд умело поддерживал и то, и другое после отстранения диктатора от власти. Особенностью стиля управления Кобурга было то, что он вообще предпочитал пороки добродетелям и поэтому любил окружать себя людьми, лично им прощенными или помилованными за различные злоупотребления и даже преступления. Конечно, такой политик вовсе не считал для себя зазорным натравливать и без того враждовавшие партии и их лидеров друг на друга, сохраняя за собой привилегию отстраненности от политических разногласий.

«Всю внутреннюю политику, – писал агент русского Министерства финансов, – он внешне отдал в руки кабинета: он как будто всем этим не интересуется, да и фактически внутренняя политика не интересует его до определенных пределов. Предел этот – отдельные лица, эту политику делающие: все лица его интересуют и все у него в руках. Не только силой воли и ума и обаянием своей личности держит их царь Фердинанд, как рассказывают, в трепете, но, говорят, по его желанию и документы друг против друга есть у каждого из этих лиц, и лишь он один знает, где все эти документы, и в каждый момент может ими воспользоваться: одним против всех и всеми против одного»¹⁰. В системе управления, выстроенной Фердинандом (и удивительно напоминающей «сдержки и противовесы» 1990-х гг. в России), более всего ценились амнистированные негодяи. Превращение заметных фигур политического поля в коррупционеров также было предметом особого внимания короны.