Планы австрийского Генштаба энергично поддерживал П. фон Гинденбург. 7 января он изложил свои мысли следующим образом: «При хорошем командовании и спаянности войск можно будет отбросить русских за Сан и освободить Перемышль. Это приведет к отступлению стоящих против нас русских. Новых успехов ожидать не приходится, так как отступлением за Сан Россия проиграла бы кампанию. Дать утвердительный ответ на вопрос – выдержит ли австро-венгерская армия до конца, конечно, нельзя. Несмотря на это, предложенная операция является единственной возможностью добиться на Восточном театре военных действий с имеющимися силами быстрого успеха; во всяком случае, это тоже потребует немало времени»17.
Реализовать свои замыслы Ф. Конраду фон Гётцендорфу так и не удалось, хотя небольшую помощь от союзников он все же получил. Вновь созданная Южная армия генерала А. фон Линзингена имела в своем составе пять пехотных и две кавалерийские дивизии, из которых 2,75 немецкой пехотной и одна кавалерийская. Из 45 700 солдат и офицеров армии 19 645 были германцами18. 23 января 1915 г., закончив сосредоточение, А. фон Линзинген перешел в наступление в Карпатах, в котором также участвовала 3-я армия генерала С. Бороевича фон Бойны и армейская группа К. фон Пфлянцер-Балтина. Их первой задачей стало возвращение контроля над перевалом Ужок, утраченного 1 января 1915 г., и уже 26 января, после трех дней боев, 3-я армия вернула перевал. На этом, собственно, успехи наступавших были исчерпаны, несмотря на попытки перейти в наступление всеми имевшимися здесь силами19. 25–26 января навстречу им двинулась 8-я русская армия. Вначале ее потрепанные и растянутые по фронту корпуса несли большие потери. А. А. Брусилов запаниковал и сразу же затребовал инструкций у М. В. Алексеева, но вскоре кризис был преодолен20.
3-я австро-венгерская армия, начав наступление со 135 тыс. человек и получив в ходе боев 30 тыс. пополнения, к 5 февраля потеряла 89 тыс. человек. Некоторые ее соединения сократились на 90 %. Армия больше не могла наступать21. 17 февраля в наступление перешла 2-я армия генерала Э. фон Бем-Ермоли, которая действовала в районе Мезо – Лаборча и стремилась поставить под контроль обе стороны железной дороги Гуменное – Перемышль. Это была последняя попытка Ф. Конрада фон Гётцендорфа прийти на помощь Г Кусманеку. Франц-Иосиф требовал деблокировать осажденную крепость, и Э. фон Бем-Ермоли вынужден был принять к исполнению предложенный ему план действий, который сводился к фронтальным атакам22. В горах шли чрезвычайно тяжелые бои, в которых инициатива в Карпатах медленно стала переходить к русским войскам, а плохо снабжавшиеся австрийские части теряли сотни бойцов в день от голода и холода. Ударная группа армии Э. фон Бем-Ермоли за неделю боев сократилась с 50 до 10 тыс.
человек23.
Общие потери австрийцев во время «зимней войны» в Карпатах составили, по официальным данным, 800 тыс. человек. Надежды на повторение германских достижений на Мазурах не осуществились. Бои в Карпатах были демонстрацией того, насколько сильно различались возможности и планы Ф. Конрада фон Гётцендорфа24. Только в Буковине успех сопутствовал противнику. Группа К. фон Пфлянцер-Балтина, воспользовавшись немногочисленностью русских войск на этом участке фронта, нанесла исключительно мощный и удачный удар. 16 февраля австрийцы заняли Коломыю, 17 февраля – Черновцы, 20 февраля – Станиславов25. «Нашему австрийскому союзнику не удалось столь же успешно осуществить свои планы, – вспоминал М. Гофман о ситуации, сложившейся после германского зимнего наступления в Восточной Пруссии. – Попытка освободить Перемышль сразу рухнула, лишь только русские перешли в контрнаступление. Тем самым судьба Перемышля была решена»26.
«Внутренний фронт» в конце 1914 – начале 1915 г. Политические последствия поражения под Августовом. Начало «дела Мясоедова»
События, происходившие на фронте, не вызывали в России мобилизующего внутреннего чувства опасности. Для ее столиц война по-прежнему была отдаленной. В Петрограде, в отличие от Парижа, не были слышны германские орудия, Москву не бомбили цеппелины, как Лондон. Угроза не была столь реальной, как во Франции и Англии, так что армия и тыл не жили единой жизнью: «Жизненные центры оставались отделенными огромными пространствами от биения боевого пульса, от крови, пожарищ, от зовущего к мщению зрелища опустошения вчера еще цветущих округов, от всех потрясающих впечатлений немецкой войны на истребление»1. Чувство опасности отсутствовало не только среди «калуцких», но и у «витий», а чувство безопасности развращало их. В не меньшей мере отрицательно безопасность действовала и на высшее военное руководство, искавшее после разгрома армии Ф. В. Сиверса козлов отпущения. Великий князь больше не хотел брать на себя ответственность за поражение в Восточной Пруссии, как это он сделал после катастрофы армии А. В. Самсонова и поражения П. К. Ренненкампфа в начале войны.
М. Д. Бонч-Бруевич как генерал-квартирмейстер штаба Северо-Западного фронта прекрасно понимал, что и почему случилось с 10-й армией и 20-м корпусом. Влияние этого генерала на все более слабевшего больного Н. В. Рузского было весьма велико. Среди подчиненных в штабе он имел репутацию человека упорного, упрямого и волевого2. Весьма двусмысленные качества его характера, судя по всему, также остались при нем. Болезни главнокомандующего, по его мнению, часто носили «дипломатический характер», и М. Д. Бонч-Бруевич никак не мог понять, действительно ли болел Н. В. Рузский. Для всех остальных это не подлежало сомнению3, но генерал-квартирмейстер фронта понял другое, ведь его не без оснований называли «великим визирем» фронтового штаба. Между тем идея наступления 10-й и 12-й армий фактически принадлежала ему, и он отнюдь не собирался теперь нести за нее ответственность, тем более что следствием по делу гибели 20-го корпуса формально руководил все тот же Н. В. Рузский4.
В сложившейся обстановке это означало, что реально возглавлял и направлял следствие именно М. Д. Бонч-Бруевич. Никогда не страдая, по его позднейшему признанию, шпиономанией, он сразу же после вступления в должность уяснил, что необходимо активно бороться со шпионами. Теперь наступало время для проявления этих убеждений5. Поражение 10-й армии взволновало общество: практически сразу же в тылу поползли самые разнообразные слухи, в том числе и о вездесущих шпионах. Немецкие фамилии Ф. В. Сиверса и А. П. фон Будберга также сразу вызвали у многих подозрение. «Общественное мнение требовало наказания «шпионов», – вспоминал старший адъютант штаба Ковенской крепости подполковник Б. И. Бучинский, – и если их не могли найти, то надо было выдумать»6. Обществу, ожидавшему в августе 1914 г. победоносного окончания войны до Рождества, необходимо было дать объяснения.
«Они были найдены в деятельности предателей, – вспоминал военный прокурор полковник Р. Р. фон Раупах, который вел дело С. Н. Мясоедова, – и процессы об измене волной стали разливаться из Ставки после каждой крупной военной неудачи… Искусственно создавалось общее убеждение, что высший командный состав с Великим Князем Николаем Николаевичем и его начальником штаба генералом Янушкевичем во главе не могли быть ответственными за неудачи, когда их окружали измена и предательство»7. 7 (20) февраля 1915 г. под суд был отдан генерал Н. А. Епанчин8, но он удивительно быстро и энергично начал доказывать, что, выполняя приказы командования, сделал все, что возможно было сделать. Назначенный следователем генерал от инфантерии Л.-О. О. Сирелиус провел расследование, подтвердившее правоту слов обвиняемого9.
Затем в поражении был обвинен исполнительный Ф. В. Сиверс10. 27 февраля он был смещен с поста командующего 10-й армией11. Фактически ему вменялось в вину то, что он не взял на себя риск нарушить приказ штаба фронта. В высшей степени показательно, что следствие обошло своим вниманием А. П. фон Будберга – его даже не привлекли к даче показаний12. Удивляться не приходится, поскольку при таком подходе к этому делу он был не нужен: на роль козла отпущения он не годился, и не только потому, что был прав и с самого начала кризиса последовательно занимал абсолютно верную позицию. Сомнительно, что с человеком, принадлежащим к такой фамилии и обладавшим такими связями в гвардейской среде, можно было бы запросто расправиться. А. П. фон Будберга было гораздо удобнее игнорировать или вывести из игры хотя бы на время. Характерно, что сразу же после смещения руководства 10-й армии, то есть уже в начале марта 1915 г., в Петрограде стала распространяться информация о том, что А. П. фон Будберг сошел с ума13. Впрочем, какие только слухи ни ходили в столице, но все они так или иначе сводились к тому, что в штабе 10-й армии был предатель14.
