– Ну, ты чё там?.. Сдох, что ли? – послышался насмешливый голос, и мне на голову полилась вода, очищая разум от болевого тумана.

– Нет… не сдох… не дождёшься… козёл, – прохрипел я и с трудом сел, опираясь плечом на бетонную стену, с которой успел сродниться – сколько уж раз головушкой к ней прикладывали, со счёта сбился!

– Ах, ты ж, вражина! – раздался чей-то взвизг, и началась возня, которая, как и ожидалось, закончилась рёвом:

– Назад, придурок!.. Ты что, дебилёныш, не понимаешь, что ли, что он лёгкой смерти ищет?!

– Ребятки, вы бы лучше Скифа дождались, а то, не ровен час, переусердствуете, а он очень хочет со мной пообщаться, вы уж поверьте, – пробормотал я и прислонился затылком к холодной стене в расчёте на то, что прохлада бетона хоть немного уймёт пульсирующую в голове боль.

Мне пришлось постараться, чтобы всеми правдами и неправдами добраться до скифовских владений. Но я слегка просчитался – не оказалось его на месте. Вот теперь и приходится терпеть, ожидая, когда он объявится.

С головы содрали мешок, и я зажмурился: помещение освещалось на совесть, а я, как ни крути, почти двое суток в темноте провёл. Поморгал, привыкая к свету, и осторожно осмотрелся, стараясь, чтобы мои тюремщики этого не заметили.

Очень похоже на подвал или, как сейчас модно говорить, цокольный этаж. Не будут же вот эти работяги при нужде говорить, что их рабочее место находится в подвале. Не-е-е-т!.. Они скажут, что их офис расположен в цокольном этаже. Звучит не в пример солиднее.

Подвал выложен из мощных фундаментных блоков, которые в советские времена повсеместно использовали при строительстве, выкладывая из них фундаменты зданий. Значит, меня держат в какой-то постройке, подвальное помещение которой было приспособлено под склад. Скорее всего, продовольственного магазина – вдоль одной из стен сохранилась пара на совесть сработанных стеллажей. Да и стопка разобранных картонных коробок с надписью «Сахар», лежащих на одном из них, об этом говорила.

– Что ты там проскулил? – спросил, присев рядом со мной на корточки, немолодой, с классическим хохлацким чубом и обвислыми усами мужик. Он некоторое время с интересом пялился мне в лицо белёсыми, ничего не выражающими глазами, потом встал и многозначительно кивнул своему товарищу.

Ну что же, они, скорее всего, уже всё решили. Если мешок сняли, значит, скоро убивать будут. Мертвецы никого опознать не смогут, если вдруг что-то пойдёт не так. А они боятся этого «не така», очень боятся! Хорохорятся сами перед собой, а в глазках-то страх поселился. Ни с чем это «боюсь» не спутаешь.

– Желательно, чтобы меня увидел Скиф, – повторил я и сплюнул себе между ног. Можно было, конечно, и в морду ему плюнуть, достал бы – росточка в нём кот наплакал, но тогда они могут и не сдержаться. Мне же такая быстрая развязка не подходила, мне нужен был Скиф. Он для меня сейчас самая большая ценность, по крайней мере, пока не зайдёт в этот подвал.

– Надо кончать его, – решительно заявил напарник усатого и, подойдя ко мне, сильно пнул в бедро, – толку от него всё равно нет никакого, не знает ничего! Только время тратим…

Этот был молодой. Выращенный в новой, жовто-блакитной и самостийной Украине. С малолетства осознавший свою безнаказанность. Горячий да прыткий! Дела ему хотелось, результата быстрого, а я ничего рассказать им не смог. Скучно ему стало со мной.

Ему хочется новых тел. Обломался он об меня. Хотя и обрабатывал так, что кости трещали. Рёбра он мне сломал, я это чувствовал. Вздохнуть не могу, только и получается, что мелко-мелко дышать, но это меня мало беспокоит: пройдёт скоро, как новенький буду.

Я как-то сказал ему, что могу не выдержать и соврать, только бы он бить перестал. А это уже было чревато. Он поумерил пыл. Так как серьёзные дяди, которые пойдут проверять полученную от меня, таким образом, информацию, потратят зря время и силы. Может, даже деньги, а может, и на пулю нарвутся. Кто знает?!

И вот когда эти дяди вернутся ни с чем, они непременно захотят пообщаться с тем, кто добывал для них эту информацию. Я им буду неинтересен. Они знают, как сведения добываются. Это значит, что их коллега невеликого ума, если меры не ведает, вредитель он. Потому и разговор с ним будет соответствующий. Не жалеют они бестолковых…

– Приткнись, – цыкнул на молодого усатый, опять присел рядом на корточки и, уставившись мне в глаза, вкрадчиво проговорил:

– А зачем тебе командир вдруг потребовался? Аль дело, какое к нему имеется? Может, поведаешь?.. Глядишь, я и смогу чем помочь, – и он, не отрывая взгляда от моего лица, сильно ударил меня кулаком по губам.

Я напрягся, почувствовав, как рот наполняется кровью. Рановато было начинать, надо бы удержаться, вкус крови – стимул сильный, он помогает, когда нужно. Но сейчас главное, чтобы он разум не захлестнул. Мне нужен Скиф, и только Скиф! Эти два уродца не в счёт, облегчения они не принесут.

– Ты плохо слушаешь, это не он мне понадобился, это я ему нужен. Он, рад будет меня увидеть, – усмехнулся я и опять сплюнул, на этот раз уже кровью.

– Да чё ты с этой тварью разгова…

– Заткнись ты, в конце концов!.. – не дал договорить напарнику усатый.

Довольно долго он молча разглядывал меня, шевеля губами, словно беззвучно разговаривая с кем-то. Потом дёрнул головой и процедил:

– Ладно, ждём Скифа… Завтра приедет, пускай сам с ним разбирается.

Я облегчённо прикрыл глаза. Пронесло. Ещё немного осталось потерпеть. Собственно, после моих слов ликвидировать меня им было невыгодно. О том, что я нахожусь в этом подвале, явно знали не только эти двое.

Наверняка кто-то ещё был. И если я вдруг окажусь с простреленной башкой, Скифу обязательно об этом доложат. А вдруг я действительно для него так важен, как говорю? Он ведь потом спросит за мою смерть. А они не хотят его злить. Знают, на что этот живодёр способен! И я знаю…

Да уж! В осторожности этому усатому не откажешь.

Глухо громыхнула металлическая дверь, и я остался один. Глаза открывать не стал: свет вызывал неприятные ощущения, усиливая головную боль. Но всё-таки это лучше, чем сидеть в кромешной темноте…

– Серый! Серый!.. – раздался визгливый голос моего приятеля Тёмки, и одновременно с этим послышался стук по стене сеновала, на котором я, развалившись на свежескошенной траве, валялся после обеда кверху брюхом.

– Ну и чё ты орёшь?! – свесив голову с навеса, забитого травой, спросил я и, не дожидаясь ответа, добавил:

– Знаешь же, что я в это время всегда здесь, а всё равно верещишь как оглашенный! Давай ползи сюда, а то так и будем орать друг дружке…

Тёмка мгновенно, как кошка, взлетел по приставленной к навесу лестнице и, завалившись рядом со мной, спросил:

– Мы щас идём на колдуна смотреть! Ты как, с нами?

– Вы что, верите в этот бред?! – притворно удивился я и постучал себе костяшками пальцев по лбу. – Знаешь же сам, что колдунов не бывает.

– Так и скажи, что испугался, – обиженно засопел Тёмка, – Глеб, точно колдун, все об этом говорят.

– Ничего не испугался! – фыркнул я и начал спускаться с навеса по лестнице. – Пошли, чего расселся-то? Где собираться будем?

– У родника… Пашка с Маринкой там нас ждать будут, – спохватился Тёмка и, воровато оглядевшись, прошептал:

– Честно говоря, страшновато, но посмотреть больно уж хочется. Вдруг увидим…

Тут он был прав. Страшно было. О том, что старый Глеб – это вовсе и не человек даже, а медведь-оборотень, знали все. По крайней мере, ребятня, живущая в деревне, была в этом уверена на все сто. Некоторые приезжающие на лето к бабушкам, такие, как я, корчили из себя Фому неверующего, но всё равно боялись. А ну как действительно обернётся медведем? Вдруг это правда? Куда потом бежать будем?

К тому же у моего страха был ещё один, довольно веский аргумент. Моя бабуля, как-то раз подгуляв на дне рождения у своей соседки, пришла домой изрядно навеселе. Разоткровенничалась и рассказала, что, когда её дед был ребёнком, он, мол, собственными глазами видел, как Глеб в медведя оборачивался.