Меня потрепали по плечу, но это точно была не Кицуко-сан – та уже отошла, да и на концах её тонких изящных пальцев были островатые ногти. Я разогнулся и встретился взглядом с Юки-саном. Он склонил голову чуть набок и властно произнёс:

– Хватит извиняться. Идём.

И я послушно последовал за ним. Чувствовал себя очень неоднозначно и, вжав голову в печи, немного ошалело впивался взглядом в экспонаты, старательно делая вид, что меня больше ничто не волновало. Однако долго притворяться у меня не вышло, поскольку Кицуко-сан свернула в совершенно пустынный коридор и вывела нас к одинокой двери. С подкатывающим к горлу страхом я пытался прикинуть, что могло ждать внутри, и чутьё моё кричало, что явно ничего хорошего.

– Надеюсь, часа вам хватит.

– Да, думаю, вполне. – Юки-сан слегка поморщился, но всё равно утвердительно кивнул.

Прозвучало довольно пугающе, и от накатывающих волнами мыслей стало трудно дышать и закружилась голова. Конечно, я всячески старался сделать вид, что мне всё равно, но понимал, что ноги и руки мои одеревенели, и если бы меня попросили сделать шаг, у меня бы не вышло.

Вставив маленький серебряный ключик в ручку, Кицуко-сан открыла дверь, за которой оказалась небольшая полупустая комната: три стены были полностью покрыты зеркалами в пол, а у той, что осталась свободной, стояли большой телевизор и несколько спортивных ковриков и гантелей.

– Я тут обычно йогой занимаюсь. – Она скривилась, заметив, как пристально я разглядывал её скудный спортивный инвентарь. – Но надеюсь, вас это не будет сильно отвлекать.

– Нет, всё нормально. – Юки-сан схватил меня за руку и потащил внутрь. – Можешь начинать, А-тян.

Дверь за нами закрылась. Я отшатнулся в сторону, как можно дальше от Юки-сана, но спрятаться от него у меня бы ни за что не вышло. Его отражения в зеркалах, как и он сам, были повсюду, и это доставляло немалый дискомфорт – с замиранием сердца я ждал чего-то ужасного. Однако когда Юки-сан поставил в центр комнаты железную банку с золотой краской, я лишь удивлённо выдохнул.

– Так и будешь стоять с видом испуганного крольчонка? – Он сел прямо на пол, устланный татами. – Я правда не трону тебя. Успокойся.

Не чувствуя ног, я сел напротив, бездумно смотря на банку и совершенно не понимая, что происходит.

– Юки-сан, – сдавленно пробормотал я, – зачем всё это?

– Что именно? – В это время он поднёс банку к своему лицу, с интересом изучая состав краски.

– Зачем остановили меня на вокзале? Зачем пытались стать моим учеником? Зачем пришли ко мне домой? Зачем попросили дать вам имя? Зачем привели на эту выставку… Я… Я правда ничего не понимаю.

– Но я же уже ответил тебе на все эти вопросы. – Он подтянул к себе колено и, поставив на него локоть, взглянул на меня. – Разве этого недостаточно?

Я замолчал, сжимая ладони в кулаки. Все его слова, как и он сам, казались мне лживыми и ненастоящими. Я был всего лишь больным пареньком, который топил себя в учёбе. Я не был ни особенно умным, ни интересным – всё моё естество окружала аура самобичевания и обречённости, а это те черты, которые только отталкивали остальных. Моё одиночество порождало ещё большее одиночество, и не было ему конца.

– Нет, недостаточно, – оборвал его я. – Какая вам разница, нуждаюсь ли я в ком-то или нет? Почему я? Веснушки, правда? Вам не кажется это… глупым?

Юки-сан шумно выдохнул. Он поставил банку с краской обратно на пол, а сам подтянулся ко мне. Я хотел было отодвинуться, но он цепко ухватил меня за плечо, вжимая в то место, где я сидел.

– Разве причина обязательно должна быть умной и возвышенной? Нести в себе скрытый смысл? – Его рука надавила мне на затылок, и мы легонько столкнулись лбами. Юки-сан прикрыл глаза, его светлые ресницы чуть подрагивали. – Можно считать, что так было предначертано судьбой: я спасаю тебя, а ты – меня.

– Я-я не умею спасать… – Через силу я заставил себя говорить, но вышло настолько сдавленно, что звук моего голоса тонул в отзвуке дыхания.

– Хах! – усмехнулся он. – Будто кто-то по-настоящему это умеет. Акира-кун! – Он открыл глаза, и на дне их я увидел глухую печаль. Этот обречённый взгляд был мне знаком настолько сильно, что я явственно ощутил боль, живущую в сердце Юки-сана. – Нам обоим нужен кто-то – так почему бы нам не помочь друг другу?

Слова застряли у меня в горле, и всё, что я мог, – это смотреть на его неестественно гладкое бледное лицо. Во мне заскользили одновременно зависть и страх, ведь сам Юки-сан являлся всего лишь образом; настоящий он давно был уже мёртв.

Наверное, отчасти я видел в нём себя, и от этого становилось в разы больнее, словно моё сердце сжимали в тисках.

– Конечно, если я тебя настолько пугаю, то я исчезну. – На его губах появилась тень улыбки. – Но сперва позволь… – Он отодвинулся и начал снимать с себя свитер. Заметив мой испуг, он поспешно добавил: – Это не то, о чём ты подумал. Ха-ха, Акира-кун, неужели тебя так легко смутить?

– Нет… э-э-э… просто… – Я растерялся.

– Как и сказала А-тян, некоторые… обстоятельства… – На этом слове он немного замялся. Я понимал, к чему он клонит, но почему-то привычное раздражение так и не вскипело, заставляя эмоции лишь натянуться до предела. Быть может, мне бы и хотелось вспылить или обидеться, но он говорил о моём состоянии настолько просто, что я не чувствовал с его стороны приторной жалости, которая так часто сводила меня с ума. – …могут разрушать. Знаешь, Акира-кун, я довольно много прожил на этом свете, если существование в виде духа можно назвать жизнью. – Он ухмыльнулся, туже затягивая волосы на затылке. – И пускай многие воспоминания безбожно стёрлись под гнётом времени, порой в груди разливается мнимая всепоглощающая боль о множествах сожалений и ошибок, которые я так или иначе совершал: что при жизни, что после.

Юки-сан положил ладонь себе на грудь. От напряжения я подался немного вперёд и сразу же в испуге выпрямился, когда заметил расползающуюся паутинку трещин на его бледной коже. Сидя передо мной в этой душной комнате, он напомнил мне сломанную фарфоровую куклу, которую бросили и забыли, оставив покрываться слоем пыли. И сейчас я чувствовал себя несмышлёным ребёнком, которому она попалась в руки: я не понимал, что мне следовало с ней делать, но чётко осознавал, что если она и вправду сможет скрасить моё одиночество, то это было тем самым, чего я так давно хотел. Подарком уж самой судьбы или нелепым стечением обстоятельств – неважно. Пусть даже спасательным кругом в бушующем море, где нет шанса на спасение. Наша встреча дарила столь желанное чувство, словно я не был одинок.

– Юки-сан… – Мой голос дрогнул, когда трещины расширились и вскоре несколько больших и маленьких кусочков, так похожих на осколки, упали на пол.

– Не переживай. – Он мягко улыбнулся. – Это всего лишь способность А-тян. Своего рода иллюзия, не более того.

– А, – выдохнул я, глядя в бездонную чёрную дыру в его груди. – А-а-а… – Тут до меня дошёл смысл происходящего, и я не смог удержаться и горько ухмыльнулся: – Вот оно что!

– А теперь, Акира-кун, твоя очередь показать, где твоя самая глубокая рана.

Я, как и Юки-сан, приложил руку к сердцу, но ничего не почувствовал. Всё моё тело изнывало от боли: мои бескровные пальцы, усыпанные точками от игл, желудок, который скручивало временами с такой силой, словно в меня запихивали блендер, как и другие органы, которые постепенно умирали, предварительно испытывая меня на прочность, чтобы я не смел забывать о своей смертности. Но всё это было не то.

Боль физическая никогда не шла в сравнение с душевной. Так много вокруг было тех, кто был обречён, как и я, но у них хватало смелости улыбаться сквозь боль и нести в этот мир радость, заражая всех вокруг своим ослепительным оптимизмом. Каждый раз, когда я встречался с такими ребятами, меня начинало тошнить от самого себя. Я так часто задавался вопросом: «Почему я не могу дожить свой остаток в счастье, как они?», что совершенно потерял смысл этих слов. Для чего? Для чего мне бороться? Неужели ради нескольких лишних месяцев под этим небом, которые я всё равно провёл бы в жалком состоянии овоща? Я искренне не понимал, и мне было страшно.