Ференц Лист: «... он остерегался выводить людей из круга их индивидуальности, чтобы не вводить в свой. /.../ даже в минуты сильнейшего волнения он не терял самообладания /.../ Шопен умел великодушно прощать — никаких следов злопамятства не оставалось в его сердце /.../ Его бескорыстие составляло его силу; оно создавало ему подобие крепости /.../ Не утратил юношеской наивности /.../ Никто из парижан не мог понять этого сочетания устремлений гения и чистоты желаний. Еще меньше могли постичь очарование этого врожденного благородства, этого природного изящества, этого мужественного целомудрия.»
Я привел лишь несколько высказываний хорошо знавших и любивших Шопена людей (еще бы им его не любить!), но и этого более чем достаточно, чтобы понять главное: он был одинок, одинок среди людей.
Но в моей вышеприведенной формуле («душа — гений» и так далее) значатся еще мужество и любовь. Чтобы по достоинству оценить первое, надо читать его письма; даже на краю могилы он находит в себе силы иронизировать над своим недугом, не жалуется, проявляет трогательную заботу о близких. Ну, а что касается любви... ясно, что в жизни такого человека, как Шопен, она просто не могла не занимать важнейшее место. Увы, ему не суждено было встретить такой подруги жизни, как Мендельсону или Шуману (думается, не только ему!), и в итоге любовь обернулась для него горечью разочарований и разбитых надежд, принесла ему многочисленные страдания, несомненно ускорившие его безвременную кончину. Рассказывать об этом подробнее у меня нет желания; Шопен был поэт, и уж лучше я закончу свое краткое повествование стихами.
ШЕСТЬ ПРЕЛЮДИЙ ЛЮБВИ
/Приношение Фридерику Шопену/
Скрипят ржавеющие части!
В тлетворной чаще суеты
Случается: осколок счастья
Или прекрасного черты
Сверкнут!
Но взором отупевшим Бесплотное не удержать.
Эх, конным быть бы мне — не пешим,
Как одержимому скакать
Куда глаза глядят, — быть может,
На свете есть еще простор.
А нет — разбиться у подножья
Высоких гор.
* * *
Если даже я тебя придумал,
Не возражай, пожалуйста, — смолчи;
Слова мои тем больше горячи,
Чем холодней в углу моем угрюмом.
Сиянье звезд далеких и планет
Игрою расстоянья сжато в точку
Моей душе — придумана иль нет —
Лишь ты издалека сверкнула ночью.
Но как далек и призрачен твой свет!
Боюсь, его и вовсе б не задуло, —
Летят слова, бездумно горячи.
И потому не возражай, молчи, —
Даже если я тебя придумал.
* * *
Жить ожиданьем, жить надеждой —
Надеждой, что наступит час,
Когда истлевшая одежда
Спадет сама собою с нас, —
Как это сладостно и жутко!
И ни к чему теперь гадать,
Возможно ли, что злую шутку,
Всего лишь только злую шутку
Судьба опять грозит сыграть.
Бог с нею, будем жить надеждой
При свете трепетной свечи.
И зародившуюся нежность
Лелеять бережно в ночи.
* * *
Нежность, душа непорочная,
Осени поздней цветение.
Ах, как быстро медовое лето закончилось!
В потемневшем саду поселились угрюмые тени.
Дождь с туманом старательно тушат зеленое пламя листвы.
Душно.
Розы не в силах поднять непокрытые головы.
Ночью стонут деревья, что-то шепчут кусты;
Утром спутаны травы и в слякоти золото.
Ничего, дни уйдут — но останутся темные ночи.
И надежды, и сны, и минуты забвения.
Нежность, душа непорочная! —
Осени поздней цветение.
* * *
Теперь ночами скорбно и темно.
Не стало звезд, деревьям нет покоя
От северного ветра, и порою
За ним вдогонку дождь летит —
Во тьму, в лицо, в окно!..
* * *
Благодарю тебя —
Ты мне дала так много,
Ты у меня так много отняла,
