– Не могу понять вас, Лайтмен, – сказал он. – Садитесь. Хочу поговорить с вами. На сей раз не будет ни испытательного срока, ни записки родителям, ни даже звонка отцу.

Дэвид Лайтмен сел, недоверчиво глядя на собеседника.

– Вы прекрасно справились с тестами пригодности, особенно по математике… Да, я узнавал у вашего классного руководителя. – Кесслеру было уже под сорок, но он упрямо носил короткую военную стрижку и выглядел типичным немецким инструктором по строевой подготовке, чем и заслужил у школьников кличку Кайзер. Его старания по части наведения дисциплины были известны всему городу, и хотя они не давали ощутимых результатов, он продолжал относиться к работе с восторженным рвением. По мнению Дэвида, Кесслер втайне сожалел о том, что жил в 80-е годы XX века, а не воспитывал подопечных в эпоху розог и шпицрутенов. Из него вышел бы дивный диккенсовский персонаж.

– И что же?

– Вы могли бы стать первым кандидатом в отличники. Однако вас в который уже раз отправляют ко мне в кабинет.

– Мистер Кесслер, но я не дерусь, не пью, не курю, не балуюсь наркотиками…

– Знаю, вы – хитрая бестия. Ваше хобби – изводить учителей, – Кесслер, шумно вздохнув, заложил руки за голову. – Во что мы превратимся, если каждый ученик станет таким, как вы, Лайтмен?

– В школу одаренных детей?

Кесслер рассмеялся.

– Знаете, Лайтмен, будь вы моим сыном, я бы положил вас на колено и отшлепал хорошенько. Но, боюсь, сейчас это уже поздно. В наши дни работать учителем – нелегкое дело, Лайтмен. А такие заводилы, как вы, превращают труд педагога в каторгу.

– Да, сэр.

– Вы ведь считаете себя всезнайкой, верно, Лайтмен? Рассчитываете вывернуться из любого положения. Для вас удовольствие – сунуть палку в колеса и посмотреть, сколько спиц сломается. Нет, вы неплохой парень. Я-то знаю, что такое плохие дети, поверьте. Но у вас извращенный вкус, не находите? – Кесслер улыбнулся, вытащил из пачки зубочистку и начал ковыряться в зубах. – Вам, очевидно, известно, Лайтмен, что я отвечаю в школе за внеклассную работу.

Дэвид заморгал.

– Да-да, теперь это в моем ведении. И, представьте, принимая дела, я обнаружил заявление… некоего Дэвида Лайтмена. Он просит установить в школе аппарат для видеоигр. Не скрою, Лайтмен, некоторые учителя приветствуют эту идею. Однако я только что ознакомился с докладом министерства здравоохранения, в котором перечисляются вредные последствия увлечения этими играми – синдром напряжения мышц предплечья, расстройства зрения, развитие тенденций к насилию. Скажу больше: именно вы являете собой пример того, сколь пагубно влияют видеоигры на неокрепшее сознание подростка. Поэтому, конечно, ни о каких видеоиграх в нашей школе не может быть и речи.

Кесслер порвал заявление Дэвида и бросил его в корзину.

– Эта корзина – мой блок памяти для подобных вещей. А теперь катитесь, Лайтмен, и чтобы я вас больше здесь не видел!

Кесслер обратил свои слегка выпученные глаза на лежавшие перед ним бумаги.

– Есть, сэр.

Надо было бы ответить этой жабе: «Зиг хайль». Ребята именуют его Кайзером, но для Дэвида отныне он будет Фюрером.

«Вся штука в том, что большинство из тех, кто командует нами, – полные «чайники», – подумал Дэвид Лайтмен, покидая здание школы. Еще один день, призванный озарить его светом ученья, был позади. Дэвид вяло брел домой, помахивая учебником по тригонометрии.

Добро бы они с оз на ва ли , что они – «чайники». Но нет, они скрывают свою бездарность за обтекаемыми фразами – Дэвид, кстати, умел пользоваться этим бюрократическим жаргоном не хуже их. Все они принимают себя за важных шишек, уверены, что они лучше других. Убеждены, что могут

управлять всеми и разбираются во всем.

С компьютерами такое не проходит. Тут все по справедливости. Что вводишь в машину, то и получаешь. Мгновенный результат. А остальной мир… такой же серый, как сегодня небо над Сиэтлом.

За спиной послышалось тарахтенье. Дэвид решил уловить эффект Допплера, ожидая, когда мопед проедет мимо. Но звук по-прежнему доносился сзади. Он обернулся. На зеленом мопеде сидела Дженифер Мак.

– Привет! – крикнула она.

– А, привет, – отозвался Дэвид.

Больше сказать было нечего. Оставалось лишь выдать свое неумение связать пару слов за мужественную сдержанность в стиле Клинта Иствуда. Дэвид двинулся дальше.

– Я хотела извиниться, – сказала Дженифер. – Из-за меня у тебя неприятности. Но я просто не могла сдержаться – так было смешно.

Слава богу, она сама вывела его из затруднения. Он замедлил шаг и взглянул на нее:

– Нет, все о'кей. Ты была великолепна.

Дженифер выключила мотор и недоверчиво переспросила:

– Я?

– Угу.

Ладно скроенная фигурка девушки была облачена сейчас в джинсы, зеленую майку и черную ветровку. Ее длинные волосы чуть растрепались от езды, а раскрасневшееся лицо стало еще привлекательней. Дэвид не знал, что сказать.

Дженифер сама нарушила неловкое молчание.

– Слушай, может, тебя подвезти?

– Давай, – автоматически отозвался Дэвид.

– Прыгай! – пригласила она.

– Гм… сейчас. – Дэвид устроился сзади, уцепившись одной рукой за сиденье Дженифер. – Сел.

– Где ты живешь?

– Недалеко. – Он указал ей направление.

– Держись крепче, поехали!

Дженифер Мак влилась в поток машин сиэтлского пригорода. Какой-то «фольксваген» погудел им. Дэвид глотанул порцию выхлопных газов, мопед подскочил на бугре, и паренек едва не свалился. Черт, она гонит, как бешеная?

Когда мопед заложил крутой вираж в Вязовую аллею, Дэвид чиркнул подошвой по асфальту.

– Эй! Подбери колени! – крикнула Дженифер через плечо.

Дэвид подобрал колени.

– И ради бога, сядь поближе! Я не укушу!

Дэвид с опаской положил ей руки на талию. Бока у нее были нежные и тугие.

– Крепче хватайся. Я не хочу подбирать тебя потом по кускам! – нетерпеливо сказала она.

Дэвид сглотнул слюну и обвил руки вокруг Дженифер; ощущение было неописуемое. Ветер отбрасывал ее волосы прямо ему в лицо. Они были шелковистей, чем казались, и пахли чем-то душистым.

«У компьютеров такого не может быть», – подумал он.