26 августа

«Дорогой папаша, жалею, что не могу приехать к 28-му (28 августа – день рождения Л. Н. Толстого. – В. Р.). Очень бы хотел любить тебя, как всегда, и не могу не любить. Надо нам всем проще и открытей быть друг с другом. Ну что ж, что мне, например, иногда кажется вредным для других и себя и несправедливым многое из того, что ты говоришь, что ты кажешься непоследователен в жизни и словах, что тебе я кажусь глупым и дурным. Пусть все это будет нам иногда казаться, а мы все-таки будем дружны и любить друг друга, как нам подобает и как с моей стороны не может не быть. Если я говорил тебе о моих недобрых чувствах к тебе, то для того, чтобы их вырвать из сердца и потому, что они были временными и вследствие пережитого здесь. […] Целую тебя. Лева»[58].

«Милый друг, […] сведения о моей болезни были совсем ошибочные. Я был и есмь совершенно здоров. Просто я был душевно уставши и, как всегда бывает со мной, это производит на добрых, слишком добрых ко мне окружающих людей, в особенности на женщин, впечатление, что я болен. […] Наш скопец (приезжий гость. – В. Р.) поступил самоотверженно и мужественно; но зато какого блаженства он лишил себя, потеряв возможность испытывать радость успешной борьбы духа с телом в этой области! По этому поводу я на днях записал в свой дневник прилагаемую мысль, вероятно азбучную, но которую я вдруг почувствовал очень ярко. […]

Л. Н. Толстой с сыном Львом и внуком Лёвушкой (Три Льва). Ясная Поляна.1899. Фотография С. А. Толстой

Л. Н. Толстой и В. Г. Чертков. С.-Петербург. 1897. Фотография В. И. Кривоша

Партия в шахматы с Владимиром (Димой) Чертковым, сыном В. Г. Черткова. Ясная Поляна. Июнь 1907 г. Фотография В. Г. Черткова

В. Ч.

Даже с точки зрения самой эгоистической приятности, для человека с пробудившимся разумением, уступка каким бы то ни было поползновениям или порывам половой похоти, – нерасчетливо. Минута острого, чисто физического наслаждения, – покупаемая ценою потери целых дней, недель, месяцев высшей духовной радости и бодрой разумной деятельности внутренней и внешней! Если бы еще нужно было продолжительно страдать и днями, неделями, месяцами напряженно бороться, чтобы преодолеть позыв похоти. Но ведь этого нет. Достаточно, при наплыве этого соблазна, кинуться во власть своего высшего, духовного сознания для того, чтобы наступавший враг оказался обезоруженным. А потому отдаваться похоти, когда тебе доступна духовная жизнь – просто глупо.

Прибавить к этому имею то, что человеку духовного сознания отдаваться похоти не только глупо; но есть вопиющее нарушение задачи его жизни, состоящей в том, чтобы предпочтением духовного телесному достигать все большего и большего освобождения от своей личности и все большего и большего сознания своей божественности, попутно (но не намеренно) достигая этим наивысшего блаженства, доступного человеку на земле. Плотская похоть вещь прекрасная, очень нужная, для духовного роста; но только в том случае, если пользоваться ею, как следует, а именно бороться с нею и превозмогать ее».[59]

Из дневника Льва Николаевича Толстого

28 августа – день рождения Л. Н. Толстого

[…] Очень хорошо было на душе. […] Вечером не удержался – возразил Софье Андреевне, и началось. Не выпускает и говорит. Письмо от Левы – нехорошее очень. Помоги, Господи.

Все тяжелее и тяжелее с Софьей Андреевной. Не любовь, а требование любви, близкое к ненависти и переходящее в ненависть.

Да, эгоизм – это сумасшествие. Ее спасали дети – любовь животная, но все-таки самоотверженная. А когда кончилось это, то остался один ужасный эгоизм. А эгоизм самое ненормальное состояние – сумасшествие.

Сейчас говорил с Сашей и Михаилом Сергеевичем (М. С. Сухотин, муж Т. Л. Толстой. – В. Р.), и Душан, и Саша не признают болезни. И они неправы.

Опять пустой день. Прогулки, письма. Думать думаю и хорошо, но не могу сосредоточиться. Софья Андреевна была очень возбуждена, ходила в сад и не возвращалась. Пришла в 1-м часу. И хотела опять объяснения. Мне было очень тяжело, но я сдержался, и она затихла. Она решила ехать нынче (из Кочетов в Ясную Поляну. – В. Р.). Спасибо Саша решила ехать с ней. Прощалась очень трогательно, у всех прося прощение. Очень, очень мне ее любовно жалко. Хорошие письма. Ложусь спать. Написал ей письмецо.

Едва ли есть какой бы ни было забитый, страдающий от роскоши богатых бедняк, который бы чувствовал и чувствует всю несправедливость, жестокость, безумие богатства среди бедности так, как я, а между тем я то и живу и не могу, не умею, не имею сил выбраться из этой ужасной мучающей меня среды. […]

Л. Н. Толстой за чтением писем. Кочеты. 1910. Фотография В. Г. Черткова

Изба крестьянина Тугаева в селе Протасове Лукояновского уезда Нежигородской губернии. 1892. Фотография М. Дмитриева

Л. Н. Толстой в окне крестьянского дома. В селе Большие Вяземы. 1909. Фотография В. Г. Черткова

Л. Н. Толстой с внучкой Таней. 1907. Фотография С. А. Толстой

Может быть, это мое положение затем, чтобы я сильнее, без примеси зависти и озлобления, а с чувством раскаяния и стыда сознавал бы это и яснее, живее высказал бы всю ложь, весь ужас этого положения. Сейчас у скотной голые оборванные, грязные дети и дома Таничка (в оригинале. – В. Р.) маленькая, чистенькая, с нянями, игрушками, сластями, заботами о росте Танички. Да, только бы дал Бог силы обличить громко, сильно, так, чтобы услышали. Помоги, Бог (29 августа утро на гулянье).

Смотрю – голые дети. Вшивый, грязный старик в черной избе, богатый владелец нанимает нищих за нищенскую плату, солдат: «Так точно». Табунщик пьет и с гордостью говорит про это. У мальчиков нет книг. Учитель учит тому, что считает дурным. Продавец водки. Сенатор присуждает: 180 тысяч – в тюрьмах, миллион – в солдатах. Миллиард рублей с народа. Отчего? Отчего ложная религия? Отчего все это? От чего? Один ответ – от того, что нет веры. A нет веры потому, что те, кто живет неправдой, боятся истинной веры[60].