Сайрус перечитывал письмо Рамзеса. Тонко чувствуя малейшие колебания моего настроения, он мягко произнёс:

– Что случилось, Амелия? Рамзес не упомянул о каких-то плохих новостях? Мне трудно поверить, что он мог что-то забыть или чем-то пренебречь, но…

– Вот тут вы правы. Эвелина гораздо деликатнее обращается с моими чувствами, чем мой сын. – Я сложила письмо и сунула его в карман. Пусть оно остаётся лежать там, близ сердца, чтобы напоминать и о моём везении, и о моём позоре! – Надеюсь, вы простите меня за то, что я не поделилась этим с вами, Сайрус, – продолжала я. – Я увидела выражения нежной любви, заставившие меня прослезиться.

Я была более чем готова последовать его совету и рухнуть на лежанку, потому что события дня полностью вымотали меня. Однако усталость никогда не мешала мне выполнять свой долг. Сначала я осмотрела пациента, состояние которого не изменилось, а затем отправилась на поиски Берты. Чем скорее мне удастся устроить её, как полагается, тем лучше. Я не испытывала восторга от необходимости наравне с прочими обязанностями играть роль наперсницы.

Я почему-то совсем не удивилась, увидев, что она сидит у умирающего огня, разговаривая с Кевином. Зная, что он будет гораздо настойчивее беседовать с ней, если я попытаюсь скрыть её личность, я просто описала её как очередную жертву злодея, напавшего на Эмерсона. Я ожидала, что Кевин будет искать встречи с ней. Ни один журналист не мог противостоять таинственно завуалированной, соблазнительно скользящей фигуре, а женщины-жертвы являются особенно популярными. Я могла бы составить заголовок для его истории, в котором обязательно будет фигурировать фраза «рабыня любви». На страницах личного дневника признаюсь, что была готова бросить бедную Берту этому гибернийскому^[224] волку от прессы, если этот рассказ отвлечёт его от других аспектов дела.

Однако не существовало причин, обязывавших меня идти навстречу Кевину, поэтому я прервала дискуссию и отправила Берту в постель.

– Вам лучше последовать её примеру, Кевин. Мы встаём на рассвете, и всем предстоит долгий день.

– Не для меня, – лениво улыбнулся Кевин. – Мы, детективы, живём по своим часам. Разгуливаем там и сям, спрашиваем об этом и о том...

– Вы не будете разгуливать. Вы будете рядом, чтоб я могла следить за вами.

– Ладно, но попробовать стоило, – пробормотал Кевин. – Раз уж я с вами, миссис… мисс Пибоди, можете подробно рассказать мне о вашем отважном освобождении профессора. Всё становится известным, знаете ли, – добавил он, вызывающе улыбаясь. – Даже сейчас некоторые из моих более предприимчивых коллег берут интервью у разных жителей Луксора. Судя по тому, что я слышал, вам удалось поднять порядочный шум. Не предпочтёте ли вы истинные факты преувеличенным фантазиям некоторых моих соратников?..

– Замолчите и убирайтесь спать, – огрызнулась я.

Он ушёл, напевая какую-то сентиментальную ирландскую мелодию, стараясь посильнее досадить мне. Когда я добралась до своей палатки, Берта то ли уже спала, то ли притворялась. Я очень хотела разузнать, о чём она говорила с Кевином, но мой ум был занят другими вопросами. Устроившись на лежанке, я, наконец, получила возможность на досуге обдумать соображения Эвелины.

Её первые два предположения уже приходили мне в голову. Что касается третьего, признаюсь, я об этом и не подумала, и огорчение овладевало мной по мере осознания собственной глупости. Молодой джентльмен появился в школе в тот самый день, когда там ожидали Нефрет, и настаивал на встрече с другими ученицами – это было очень подозрительно, и я не могла не задуматься, почему тогда же не заметила его. Возможно ли, что материнские инстинкты, наличие которых у себя я никогда не подозревала, омрачили мой обычно ясный интеллект? Крайне маловероятно, решила я.

Предельно чёткое изложение Эвелины позволило мне понять то, что полагалось уразуметь гораздо раньше. Не одно подозрительное обстоятельство, но сочетание многих – обилие подтверждающих доказательств; лишь это могло оказаться достаточно сильным, чтобы побудить противника действовать с подобными насилием и настойчивостью. И прежде всего его должны были встревожить воспоминания о беседе с Уиллоуби Фортом, который, казалось, умудрился поболтать с каждым археологом в Египте. Умелые расспросы офицеров Суданского экспедиционного корпуса предоставили бы дополнительные факты. Я совершенно не намеревалась обвинять Уолтера. Более того, мне пришлось несколько раз предупреждать его об осторожности, дабы не выдать случайно, что он знает больше, чем следовало бы. У него было несколько друзей-конкурентов в филологии; может быть, он мимоходом намекнул Фрэнку Гриффиту или кому-то ещё, что собирается совершить знаменательный прорыв в дешифровке мероитической письменности? Гриффит был честен, я никогда не подозревала его – но он мог бы поделиться с кем-нибудь другим.

Установив таким образом возможность, злодей будет искать дальнейшее подтверждение – и где найти лучший источник, чем сама Нефрет? Она отнюдь не была столь наивна и беспомощна, как верила Эвелина, но мнение Эвелины разделялось – как заметила и сама Нефрет – обществом. Существовало множество способов возобновить якобы случайно завязанное знакомство, а если бы они потерпели неудачу, в запасе оставался добрый старый испытанный «несчастный случай близ ворот парка»^[225]. Какое удивительное совпадение – раненый молодой джентльмен узнаёт очаровательную девушку, с которой он повстречался у мисс Мак-Кинтош! С какой неохотой он позволит нам окружить его заботой! С какой благодарностью примет он мои услуги и сердечное внимание милых детей!

Продолжать не стоило. Эвелина попала не в бровь, а в глаз. Я видела, как Нефрет исполняла «Призыв к Исиде»; на всей земле не существовало возможности выучить его, живя в семье миссионеров или даже находясь под наблюдением такой семьи в туземной деревне. Опытный учёный безошибочно определил бы его происхождение – но это рассуждение справедливо и для других улик.

И всё же наш смертельный враг сдерживал свои порывы, пока не обнаружил последние доказательства – предметы, артефакты, не существовавшие нигде, кроме такого места, о котором заявлял Уиллоуби Форт. Должно быть, наши комнаты в Каире обыскали и нашли скипетры. Нападения на нас начались уже после того, как мы провели в городе несколько дней.

Эвелина – моя дорогая, милая Эвелина, чей разум я так прискорбно недооценила – была права абсолютно во всём. Злодей находился не в Англии. А в Египте – в нашем собственном лагере. Я знала, что среди нас есть предатель. А теперь знала и его имя.

* * *

– Чарли?!

Утром я ожидала, пока Сайрус выйдет из своей палатки – конечно же, на определённом расстоянии, дабы не смутить его, оказавшись случайным свидетелем омовений. Радостная приветственная улыбка исчезала по мере того, как он выслушивал мои объяснения, а имя вырвалось у него с откровенным недоверием.

– В этом сезоне он – новый человек, Сайрус. Вы его раньше не знали.

– Да, но... я знаю его отца, его семью. Я бы не нанял парня без...

– Он может быть и настоящим Чарльзом Х. Холли. Инженеры и археологи невосприимчивы к жадности не более, чем представители других профессий.

– Может быть и так... Извините, Амелия, иногда мне чертовски трудно угнаться за вашими мыслями. Неужели вы подозреваете, что Чарли – замаскированный Гений Преступлений?

– Возможно, но маловероятно. Я сомневаюсь, что Сети осмелился бы встретиться со мной снова. Я не смогла бы долго находиться рядом с ним и при этом не заметить любой маскировки. – Я добавила с некоторой неуверенностью, потому что скептическое выражение его лица раздражало меня: – Мои основания заподозрить Чарльза не имеют ничего общего с Сети. Он выглядит, как человек, которому можно доверять…

– Ага! Это ваши слова. Не хотите ли ещё раз изложить ход своих мыслей, дорогая? Боюсь, вначале я не был особенно внимателен.