Мои пальцы коснулись пистолета в кармане. Если Эмерсон находится в этом доме, я вызволю его в тот же день, в тот же момент, независимо от того, кто – или что – попытается помешать нам.

Путь Абдуллы пролегал вдоль оросительного канала через поля с капустой и хлопком. Полуголые крестьяне выпрямлялись и смотрели нам вслед, когда мы скакали мимо, дети, игравшие во дворе дома, махали руками и кричали. Абдулла не снижал скорости ни перед человеком, ни перед скотиной. Когда беспечный козёл, чья вытянутая морда придавала ему некоторое сходство с моим другом Сайрусом, вышел на дорогу, Абдулла ударил босыми пятками по бокам лошади и пролетел над козлом. Я последовала его примеру.

Наконец он осадил лошадь близ беспорядочного сборища хижин, где наша дорога пересекалась с другой. Следуя его примеру, я спешилась. Место было на редкость пустынным, только несколько человек пили кофе за столиками под грубым навесом. Один из них подошёл к нам и передал Абдулле свёрток ткани, прежде чем увести лошадей.

– Отсюда придётся идти пешком, – промолвил Абдулла. – Оденьте это, ситт.

Он развернул свёрток – бесформенный женский халат мрачного чёрного цвета вместе с бурко (покрывалом на лицо). После того, как я надела это, он одобрительно кивнул.

– Хорошо. Вы должны идти позади меня, ситт, и не шагать, как мужчина. Запомните?

Его губы, окружённые бородой, дрожали. Я улыбнулась ему.

– Если я забуду, Абдулла, можешь поколотить меня. Но я не забуду.

– Нет. Идём. Здесь недалеко.

Когда мы пошли, я взглянула на солнце. После стольких лет в Египте я научилась определять по нему время не хуже, чем по наручным часам. Агенты Сайруса уже должны находиться на своих местах на террасе отеля «Винтер Палас». Пришёл ли он, неизвестный злодей, осуществивший столь подлый заговор? Я молилась об этом. При его отсутствии в доме наша спасательная миссия прошла бы легче.

Моё сердце сильно забилось, когда я увидела глинобитную стену. Её окружали пальмы и пыльные акации, а сверху виднелась черепичная крыша дома. Строение было значительных размеров – поместье, по египетским меркам: дом, сады и подсобные помещения, окружённые оградой для уединения и защиты. Абдулла миновал его, не замедляя шаг, а я смиренно плелась за ним с опущенной головой и трепещущим сердцем. Краем глаза я заметила, что стена высока, а деревянные ворота закрыты.

Когда, пройдя шестьдесят футов, мы подошли к концу стены, Абдулла бросил быстрый взгляд через плечо и отвернулся, потянув меня за собой. Стена продолжалась под прямым углом к дороге. Очередной поворот привёл нас на третью сторону ограды, и через несколько шагов Абдулла остановился, жестикулируя.

Смысл пантомимы был понятен, и я могла только одобрить его решение. За нами поле сахарного тростника формировало зелёную изгородь, скрывавшую нас от случайных прохожих. Мы находились в задней части поместья, максимально далеко от главного дома. Глиняный кирпич, повсеместный строительный материал Верхнего Египта, удобен, но недолговечен; кирпичи и покрывавшая их штукатурка рухнули, оставив трещины и щели.

– Я пойду первым, – прошептал он.

– Нет, не пойдёшь, – ответила я. – Прежде, чем пытаться войти, следует всё разведать, а я моложе... то есть легче тебя. Подсади меня.

Я сбросила чёрную хламиду и вуаль. Никакое переодевание не спасёт, если нас обнаружат внутри.

Я вставила носок ботинка в удобную дыру, Абдулла – давно запомнивший, что спорить со мной бесполезно – подставил руки под другой сапог и поднял меня так, что я смогла заглянуть через стену.

Я ожидала увидеть сад с кустами и деревьями, которые могли бы обеспечить надёжное укрытие. Ничего даже отдалённо похожего: голое открытое пространство, заваленное обычным домашним мусором – обломками сломанных горшков, ржавыми кусками металла, гниющими дынными и апельсиновыми корками. Из таких отходов образуются кухонные мусорные кучи, столь милые сердцам археологов, и они до сих пор одна за другой появляются в Египте, поскольку домовладельцы обычно рассыпают мусор по дворам как попало. Всё, что я видела, оставляло неприятный осадок – явное свидетельство того, что нынешний обитатель дома был лишь скоропреходящим гостем, не заботившимся о санитарии или внешности. Единственная необычная особенность – отсутствие животных. Ни одной курицы, копошащейся в грязи, ни одного козла или осла, щиплющего чахлые сорняки.

Открытый сарай, покрытый связками тростника, когда-то служил приютом для скотины, о чём говорили разбросанная солома и другие свидетельства. Беспорядочный ряд пыльных тамарисков наполовину скрывал заднюю часть особняка. Виделось ещё одно строение: небольшое, без окон здание площадью около десяти футов. В отличие от всего остального, его явно не так давно ремонтировали. В стенах не было пробелов, каждую щель заполнили свежей штукатуркой, отличавшейся более бледным оттенком от старой серо-коричневой поверхности. Плоская крыша была сплошной, а не покрытой тростником вперемешку с раствором, как делалось везде.

Значит, внутри находилось нечто ценное – иначе с чего бы владельцу собственности принимать подобные меры предосторожности? Надежда придала новые силы моим ослабевшим конечностям. Абдулла недовольно заворчал, когда я всем весом налегла ему на руки. Я уже собиралась перелезть через ограду, потому что ликование на мгновение преодолело благоразумие, но внезапная мысль отрезвила меня. Неужели такая ценность останется без охраны? Я видела только две стены – заднюю и одну из боковых. Окон не было, но в одной из стен, недоступных моему взору, должна находиться дверь.

Я жестом приказала Абдулле опустить меня. Он с видимым удовольствием последовал моему распоряжению. Он сильно вспотел – и не только от моего веса; ожидание подтачивало его жизненные силы точно так же, как и мои.

Я быстро описала картину.

– Очевидно, имеется охранник, – прошептала я. – Ты можешь скользить, как тень, Абдулла?

Старик поднёс руку к отвороту халата.

– Я займусь охранником, ситт.

– Нет, нет! Нет, если можно обойтись без этого. Он может закричать и всполошить других. Лучше всего подняться на крышу. Там есть какая-то дыра...

– Сначала пойду я, – сказал Абдулла, не отнимая руку от груди.

На сей раз я не стала спорить.

Повеял вечерний бриз, шелестя тростником и перемешивая листья. Тихие звуки смешивались с негромким шумом, которого нам не удавалось избежать. Но мало что было слышно, поскольку Абдулла, несмотря на свои размеры, скользил по стене и поверх неё, как тень, о которой я упоминала. Он задержался, чтобы поднять меня. Как только я добралась до вершины, мы без задержки подкрались к зданию. Оно было небольшим – вроде конуры для собаки или какого-то другого зверя. Абдулла помог мне залезть и последовал за мной на крышу.

Внизу находился охранник. Хотя мы передвигались очень тихо, но что-то, очевидно, заставило его насторожиться; я услышала бормотание и шелест ткани, когда он поднимался, а затем – мягкий топот босых ног. Мы спрятались за низким парапетом и затаили дыхание. Он обошёл здание по периметру, но особенно не приглядывался и не поднимал головы; люди редко смотрят вверх, когда что-то ищут. Наконец он успокоился и зажёг сигарету. Дым поднялся тонким серым завитком, колеблющимся на ветру, как извивающаяся змея. И только тогда мы осмелились подползти к чердачному окну. Его закрывала ржавая решётка, чьи перекладины находились так близко друг к другу, что в промежутки едва можно было вставить палец.

Я даже не пытаюсь описывать свои ощущения. Величайший из литературных гигантов не смог бы передать всю их силу. Я прижалась лицом к ржавой металлической поверхности решётки.

Внутри было не совсем темно. Имелось ещё одно отверстие – узкая щель над дверью в стене напротив нас. Через него проходило достаточно света, чтобы я увидела внутренность вонючего логова. Стены были голыми и без окон, пол – утрамбованной землёй. Ни покрывала, ни ковра, только какой-то плоский квадрат – возможно, циновка. Мебель состояла из стола, заставленного кувшинами, горшками и другими предметами, назначения которых я не могла определить, одного стула – довольно неуместного в этой обстановке, поскольку он представлял из себя удобное кресло в европейском стиле, обтянутое красным плюшем – и низкой кровати. На ней неподвижно лежал мужчина.