Сайрус был слишком проницателен, чтобы принять это – или, может быть, знал меня достаточно хорошо, чтобы почувствовать мои колебания. И к тому же – слишком джентльменом, чтобы поставить под сомнение мои слова.

– Хорошо, я изложу вам свои мысли. Он не мёртв. Иначе его бы... э-э... уже нашли. Значит, стоит вопрос о выкупе. А иначе зачем держать его в плену?

– Есть другие причины, – ответила я, подавляя дрожь.

– Выбросьте это из головы, миссис Амелия. Деньги – неизмеримо более мощный стимул, чем месть. Готов поспорить, вы получите записку с требованием выкупа. А если нет, то сами предложим вознаграждение.

По крайней мере, это предложение позволяло хоть что-то предпринять. На следующий день каждое дерево и каждая стена в Луксоре украсились поспешно отпечатанными плакатами. По причинам, которые я не могла объяснить Сайрусу, я не ожидала результатов. И действительно, известия, полученные нами в тот же вечер, к нашему предложению имели крайне отдалённое отношение, если вообще имели.

Их принёс оборванный феллах, чья готовность к аресту лишний раз свидетельствовала о его невиновности. Он был только посланником; человека, вручившего ему письмо со скромным задатком и уверениями в великой награде при доставке, он не знал. Мало кто из людей является хорошим наблюдателем, но из беспорядочного описания посланца очевидно явствовало, что ничего особенного в одежде или внешнем виде этого человека не было.

Мы отпустили гонца с обещаниями неисчислимых богатств, если он сможет предоставить любые дополнительные сведения. Я думала, что он честен. Но, даже если и ошибалась, то с большей вероятностью получила бы что-то, обещая взятку, а не наказание.

Мы с Сайрусом сидели в библиотеке. Посланник ушёл, а я непрестанно вертела письмо в руках. Оно было адресовано мне, а сам адрес написан большими печатными буквами. На конверте значилось название одного из отелей Луксора.

– Если вы хотите прочесть его в одиночестве...– начал Сайрус. Он попросил у меня разрешения курить и вытащил одну из своих длинных тонких манильских сигар.

– Я не решаюсь по другой причине, – призналась я. – Я боюсь открыть его, Сайрус. Это первый луч надежды, пробившийся ко мне. И если он окажется ложным... Но такая трусость недостойна меня.

И твёрдой рукой вскрыла конверт.

Я дважды прочитала письмо. Сайрус держал язык за зубами, прилагая, должно быть, незаурядные усилия, потому что, когда я взглянула на него, он наклонился вперёд с напряжённым выражением лица. Я молча вручила ему лист.

Я могла отдать его и человеку, которому доверяла меньше, нежели старому другу, не опасаясь раскрыть смертельную тайну. Мне никогда ещё не приходилось читать послание, составленное в таком учтиво-злодейском тоне и содержавшее так изящно завуалированные угрозы. Я чувствовала себя заражённой от простого прикосновения к бумаге.

«Ваш муж не склонен доверять нам (так начиналось письмо). Он утверждает, что потерял память. Кажется невероятным, что человек может забыть столь знаменательное путешествие, и столь недавно завершившееся, но недавние события вполне могли оказать отрицательное влияние – как на его ум, так и на тело.

Я не сомневаюсь, что ваши воспоминания более точны, и что вы были бы более чем рады поделиться ими с нами, письменно или лично.

Завтра в пять часов вечера я буду сидеть на террасе отеля «Винтер Палас» в надежде, что вы присоединитесь ко мне за аперитивом. Однако позвольте мне добавить: как один из ваших величайших поклонников, я оказался бы невероятно разочарован, если бы вы отправили кого-нибудь вместо себя».

Сайрус швырнул бумагу на пол.

– Амелия! – с горечью закричал он. – Ведь вы не пойдёте, правда? Ведь вы не позволите себе такую непревзойдённую глупость?

– Почему же, Сайрус?! – воскликнула я.

Мой друг выхватил огромный снежно-белый льняной платок и вытер лоб.

– Простите меня за эту вольность.

– Назвали меня по имени? Дорогой Сайрус, никто не имеет на это больше прав, чем вы. Вы – моя надежда и опора.

– Нет, присмотритесь внимательнее, – настаивал Сайрус. – Вы умеете читать между строк не хуже меня. Я не знаю, что хочет этот грязный трусливый пёс, но, вне всякого сомнения, он и не думает обменивать бедного старину Эмерсона на какие бы то ни было письмена. Откуда ему знать, что вы напишете правду? Это всего лишь трюк, чтобы заполучить и вас. Эмерсон – крепкий орешек и упрямее любого мула. Его не заставишь развязать язык, разве что засунуть ноги в огонь или вырвать... Ах, чёрт меня дери, дорогая, простите. Они не собираются делать ничего подобного – знают, что это не сработает. Но если бы в их грязных руках оказались вы, он бы всё выложил.

– Как и я, если бы мне пришлось смотреть, когда они... – Я не смогла завершить фразу.

– Вы правы. Этому растреклятому мерзавцу нужны вы оба. Эмерсон изобразил амнезию – блестящая задумка, но она не продержится и пяти секунд после того, как он посмотрит на вас. Вы не можете давать им шанс, Амелия. Ради Эмерсона – так же, как ради вас самой. Они не в состоянии причинить ему вред, пока вы на свободе.

– Я понимаю это, мой дорогой Сайрус. Но как я могу не пойти? Это наш первый и единственный след. Вы заметили, что – грязный трусливый пёс кажется подходящим описанием – он не дал понять, как я могу узнать его. Это означает, что он – один из тех, кто известен мне.

Сайрус хлопнул себя по колену.

– Я уже говорил раньше и повторю ещё раз: вы – самая сообразительная малютка из всех моих знакомых. Но всё следует хорошо обдумать, Амелия. Займись я этим дельцем – и носа не показал бы в «Винтер Паласе». А попросил бы, чтобы какой-то невинный зевака передал вам записку, в которой вам предложат отправиться куда-нибудь ещё, где далеко не так безопасно. Разве вы не последуете приказу?

Я не могла – да и не стала – отрицать этого.

– Но, – утверждала я, – если бы меня сопровождали – не вы, Сайрус, вас слишком легко узнать – но Абдулла и его друзья...

– Абдуллу узнать ничуть не труднее, чем меня. И поверьте, дорогая, вас будут вести всё дальше и дальше, из одного места в другое, пока ваши друзья уже не смогут вмешаться.

Я склонила голову. Вряд ли когда-либо я ощущала такое мучительное чувство беспомощности. Рискуя попасть в ловушку, я поставила бы под угрозу не только себя, но и Эмерсона. У неизвестного врага не оставалось иного выхода, кроме нашего убийства, едва лишь мы рассказали бы ему то, что он хотел знать. Только оставаясь свободной, я могла бы сохранить ту жизнь, что была мне дороже моей собственной. И мерзкое письмо, по крайней мере, дало мне хоть какое-то утешение. Он жив. Голос Сайруса прервал мои болезненные мысли.

– Я не просил вас о доверии, Амелия, и не буду. Но если бы вы объяснили мне, чего хочет этот дьявол, я попытался бы что-нибудь придумать.

Я покачала головой.

– Это не поможет, разве что поставит под угрозу и вас. Только два человека...

Как будто молоток разбил сковывавшую меня скорлупу ледяного спокойствия. Моё единственное оправдание – я была настолько поглощена Эмерсоном, что полностью пренебрегла (чтобы не выразиться сильнее) иными обязанностями. Осознание случившегося буквально обрушилось на меня. Я вскочила с криком, эхом отразившимся от стропил.

– Рамзес! И Нефрет! О, Небеса, что я наделала – вернее, как я могла быть такой беспечной! Телеграмма! Сайрус, я немедленно должна отправить телеграмму!

Я бросилась к дверям, но тут Сайрус поймал меня, схватив за плечи, и попытался удержать.

– К чему метаться туда-сюда? Отправьте телеграмму. Садитесь, пишите, а я пока что найду человека, чтобы передать её в Луксор. – Подведя меня к столу, он сунул мне в руки ручку и бумагу.

Отчаяние и раскаяние дали мне силы написать. Когда Сайрус вернулся, я уже закончила. И вручила ему листок. Не глядя на бумагу, он отнёс её слуге, ожидавшему у двери.

– Завтра она будет в Лондоне, – сказал он, вернувшись.

– Если бы она путешествовала на крыльях ветра, и то это не было бы слишком быстро для меня, – простонала я. – Как я могла не понять... Но до сих пор не знала наверняка…