Вошла тетя:

— Здравствуйте, богатырь! — И к гипнотизеру: — И сегодня приснилась!

— Кто? — спросил я.

— Ваша землячка… С того дня каждую ночь снится.

— С точки зрения науки, здесь ничего удивительного нет. — Это гипнотизер сказал.

— Но сегодня ночью картина обновилась. Я увидела нашего гостя. — Это обо мне.

— На сей раз не за Ламией следила, а за вами.

— И что я делал?

— Молились.

— Молился? Но я ведь неверующий!

— Не знаю… Но хорошо помню — вы совершали намаз. Стояли на коленях, припадали лбом к земле и поднимали руки к небу.

— Может быть, зарядку делал, а вы решили, что это намаз?

— Кто знает, может, и вправду зарядку делали, об этом я не подумала.

Лина укрепила ее в этом убеждении:

— Конечно же зарядку! Ты же сама как вошла, так и сказала: «Здравствуйте, богатырь!»

— Разве?

И это было вполне объяснимо с научной точки зрения. Я так во всеуслышание и сказал, чтоб знали:

— Ну, конечно!

Как сладко у нее это «че» получается.

Вышел их проводить. Слева я, справа гипнотизер, между нами Лина.

А московский летний вечер — единственный в своем роде. Легкий ветерок приносит свежесть и прохладу, нигде не чувствуешь себя так хорошо, как здесь.

У метро простились. До завтрашнего вечера.

— Может, у тети заночуем? — спросила Лина.

— Нет! — отрезал гипнотизер. А мужчина зря слово на ветер не бросает. Если даже и нет ветра, а просто ветерок. Скажет — отрежет. Вернее, пригвоздит.

Заведующий лабораторией был настолько удручен неведомыми мне неприятностями, что не сразу узнал меня: он долго невидяще смотрел на меня, а я не сводил глаз с его пунцовых щек.

Костя принадлежит к разряду людей, подверженных быстрой смене настроений. Не так скажешь, не так посмотришь — и человек начинает меняться на глазах. Багровеет лицо, вот-вот сорвется с обиженно поджатых уст резкое, ранящее слово. Переждешь, смолчишь, и вдруг — поди объясни! — происходит чудо, человек преображается, слегка розовые щеки — просто признак здоровяка-жизнелюба.

Нет, нельзя было даже заикаться с просьбой насчет акта — тут уж категорически откажет, а потом не отступится от своих слов. Я сделал вид, что не замечаю его удрученности, стер с лица удивление и как ни в чем не бывало сказал, что у меня к нему абсолютно никаких дел, зашел проститься, возвращаюсь в Баку. Слова мои, как легкие волны, задели чуть-чуть, но тут же скатились со скальной непробиваемости Костиного лица.

Нет, его и так не возьмешь: надо найти такое слово, чтоб сразу завладеть вниманием, перейти в наступление, а потом, когда он вернется к своему прежнему доброму состоянию, упросить: авось согласится.

— Есть для тебя сюрприз, Костя! — сказал я.

— Что за сюрприз? — В голосе его я еще улавливал гнев.

— И не один, а сразу два сюрприза!

По правде говоря, я еще сам не знал, о каких сюрпризах толкую. Но чутьем улавливал, что это и есть то неожиданное слово, которое приведет Костю сначала в замешательство, а потом, чуть смело поднажмешь, — и в нужное мне состояние.

Глаза его начали оттаивать.

— Не понимаю, о чем вы?

— А вот поймете! Сегодня вечером вы мой гость! Так сказать, вечерние сюрпризы!..

— Но лаборатория…

Я не дал ему договорить:

— Дорогой мой Костя, нельзя же так! Ей-богу, во многих городах я бывал, многих руководителей видел, но такого, как ты, который бы сгорал на работе, еще не встречал! Сколько можно? — Я был настолько искренен и вкладывал в свою тираду столько горячей верности, что Костя молча внимал мне, и ему нравился мой взрыв негодования. — Ты же губишь себя!

Я обращался к нему то на «ты», то на «вы», и это была придуманная мной за годы работы тактическая уловка, своего рода маленькая находка, которой я дорожил: говоря ему «ты», я ставил себя в один ряд с ним, говоря «вы», подчеркивал его старшинство, — мол, я, конечно, понимаю, что мы равны, но все же вы — выше, это объективная реальность, и я выражаю вам свое уважение.

Костя колебался. «Надо пригласить и его жену!» — подумал я и чуть было не разрушил всю затею.

— Разумеется, я и супругу приглашаю… — Но тут же умолк, заметив, что при упоминании жены лицо Кости исказила гримаса: оказывается, из-за семейного скандала и испорчено у него настроение… Нужен был резкий переход.

— Ровно в пять вечера я подъеду сюда на машине, будь готов, Костя! — И, не дав ему ни опомниться, ни возразить, вышел.

Не мы одни жаждали заполучить копии чертежей — в сходном с нами положении находилось еще восемь заводов. И все теребили, все просили. Комплекты чертежей есть, но они придавлены актом. Что же, постараемся вернуться не только с копией акта, но хотя бы еще с одним комплектом чертежей, — очень хотелось заслужить благодарность нашего Князя. Хоть и зануда, а все-таки широкой натуры человек.

Сел в такси, заехал на минутку к Пал Палычу, оттуда на Горького в магазин полуфабрикатов, где мне обещали оставить цыплят, — попросим Лину приготовить табака, наверняка она знает, как с парной птицей управиться.

Ровно в пять помчал машину домой — а в ней Костя. По дороге задумался об обещанных сюрпризах, тем более что Костя, садясь в машину, проговорил невзначай: «Ну что ж, поглядим на твои сюрпризы!..»

«А что, — подумал я, — разве знакомство с гипнотизером не сюрприз? А канистра с дегустационным вином, которого нигде не сыщешь? Если хотите знать, то главный сюрприз — это сама Лина, хотя Косте достаточно и первых двух сюрпризов».

Я направил дела так искусно, что и сам себе удивлялся. И самое забавное состояло в том, что и гипнотизер, и его жена, и я — каждый по-своему подвергал Костю психологической обработке во имя моих интересов. А причины ревностной службы моих друзей известны… Такое единство противоположных тактик, убежден, и Князю не приснилось бы. Я мог преспокойно отойти и даже оставить гостей, настолько четко работал механизм воздействия на Костю. Все темы были забиты, за исключением одной — автоматической системы. О чертежах гипнотизер говорил с такой убежденностью и страстью, словно всю жизнь носил в душе одну-единственную думу: заполучить их. Лина даже терпела ухаживания захмелевшего Кости, чтобы не воздвигать новых препятствий на пути к моей цели. Могло показаться со стороны, что самый крупный эксперт по автоматической системе — это наша Лина, а о гипнотизере и говорить не приходится — светило, да и только! Что Костя? По-моему, и аллах с русским царем вкупе не устояли бы против такого союза колдовства и красоты. О неодолимой силе подобного единения, помнится, даже в Коране или какой другой священной книге написано.

Жена говорила, а муж с помощью колдовских волн всаживал слова Лины в самую душу Кости. Будто я воочию видел этот процесс: вылетают слова-гвоздики и прочно вбиваются острыми наконечниками в бедную голову Кости: попробуй устоять!

Сразу охмелев после первой рюмки — такова особенность моего организма, — со следующих рюмок я стал постепенно трезветь, пока мои мысли не прояснились, очистились, как журчащий родник, и я, глянув на тройку, понял: Князь будет радоваться тому, каких полководцев он взрастил.

Я вышел проводить гостей, остановил такси, сунул шоферу в верхний кармашек пиджака пятерку и наказал развезти моих друзей.

Еще до начала пиршества, когда головы были трезвы, мы с Линой за жаркой цыплят договорились о встрече завтра днем. Чтобы не терять время и успеть завершить дела к приходу ко мне Лины, я к открытию института был уже у его ворот. Командировочное удостоверение пришло, я его заверил, получил экземпляр чертежей и набил портфель тяжелыми томами, понес акт в машбюро и разделил на несколько частей, чтоб быстро успели напечатать, и уже через час с лишним акт был готов. Довольный удачным течением дел и в предчувствии встречи с Линой, я горячо поблагодарил Костю, расцеловался с ним и только хотел проститься и уйти, как он необычно как-то посмотрел на меня, и в его взгляде я уловил нечто знакомое: уж не внушил ли ему что-нибудь гипнотизер?!