— Ты прав, не только это. Как и он, я решительна в любви: кого полюблю — осчастливлю, а кто меня полюбит — счастье познает! — При этом она — казалось бы, уж больше некуда — еще ближе придвинулась ко мне, задев грудью мое плечо. Жаркая волна прошла по сердцу, но гипнотизер взглянул на меня и словно пальцем погасил горящую свечу — я очнулся.

— Интересно, — произнес я некстати и непонятно к чему: я не слушал, о ком шла речь за столом, мне достаточно было того, что происходило в моей душе, но последующие слова хозяйки дома окончательно меня разбудили:

— Ты погубишь себя, забудь ее, муж узнает — беды не оберешься!..

Нет, не ко мне относились эти предупреждения: так, оказывается, отговаривали безумца, влюбленного в тюрчанку-азербайджанку, отца моей соседки.

— На Алексея наши уговоры не имели воздействия. Он был как в угаре, полоумный какой-то.

Что же, наши состояния совпадали, и потому я слушал не без интереса.

— Он во что бы то ни стало хотел познакомиться с тюрчанкой. Но это же сущее сумасбродство, говорили мы ему. Куда там! Лишь одно у него на уме было — познакомиться! Однажды под видом монтера Алексей пришел к ним в дом и стал искать якобы неисправность в проводке. Тогда от сильных северных ветров… Как-то называется у них этот ветер…

— Хазри, — выпалил гипнотизер.

— Да, — задумчиво произнесла хозяйка, — провода часто рвались.

— Как рвутся и теперь, — добавил бородач, держа меня в поле своего внимания. Он был прав: действительно рвутся, особенно в нашем старом дворе. — Будто это и не провода, а тонкие струны саза.

И на меня смотрит.

Поначалу слушала внимательно и жена гипнотизера, но потом, я это почувствовал, интерес ее стал гаснуть.

— Прошел с мотком проволоки и плоскогубцами в руках почти по всему дому и только тут увидел девушку. «Свет горит?» — спросил он ее. Тюрчанка плохо знала русский язык, но понять брата было нетрудно, и она кивнула головой: «Яныр, яныр». «Горит», значит. Толстая коса упала ей на грудь, а шелковый платок сполз на плечи.

Хозяйка будто устремилась увлечь не только меня, но и свою племянницу. И заставила-таки мою соседку задать вопрос, в котором все же было больше нетерпения и раздражения, чем интереса:

— Ты так рассказываешь, будто сама присутствовала при этом!

Гипнотизер почему-то улыбнулся, а тетя, недоуменно посмотрев на племянницу, ничего ей не ответила и пошла по тропе дальше:

— Когда брат впервые увидел ее на улице, он удивился, что тюрчанка ходит без чадры. И теперь решил похвалить ее: «Ходишь без чадры, это хорошо!» — сказал он ей, а она жестами и мимикой показала, что бросила чадру и топтала ее ногами. В это время на балконе показался муж тюрчанки. Он что-то спросил у нее, а потом зло обратился к брату: «Что нужно?!» — «Не тебя нужно!» — ответил Алексей и пошел к лестнице.

— И это все? — недовольно спросила моя соседка. — А я-то думала… — Не докончив, она встала, чтобы выйти, но вдруг, ойкнув, села и, положив свою руку на мою, проговорила: — Загадывайте желание — вы сидите между тезками!

Я, честно говоря, не запомнил имя другой своей соседки, когда нас знакомили.

— Вы сидите между двумя Линами, очаровательными женщинами со столь редкими именами, что вам, конечно, очень трудно запомнить… — Гипнотизер многозначительно улыбнулся.

«Ну что же, пусть дальше читает мои мысли», — подумал я. О том, каковы мои желания, было проще простого догадаться.

— Загадывайте, обязательно исполнится! — прошептала моя Лина. — Но только желание должно быть сильным, и никому ни слова! — Незаметно опершись на мое плечо, она поднялась и танцующей походкой направилась к двери. Мои мысли потекли вслед за нею, но тут до слуха моего, как из далекого мира, донеслось:

— Подождите, еще не то будет!

Я обернулся к гипнотизеру. И теткины слова догнали Лину у двери:

— Ну и драка была между братом и мужем тюрчанки!..

Лина остановилась.

— Не стой там, — сказала ей тетя, — сядь и слушай!

Лина присела у порога, не сводя с меня глаз.

— Не успел твой отец, — это она Лине сказала, — выйти на улицу, как услышал за спиной быстрые шаги, обернулся, а за ним муж тюрчанки несется вверх по переулку, а в руке блестит что-то.

— Нож? — поспешно спросила Лина.

— А ты что думала? Самый настоящий кинжал! При восточном муже с его женой сладкие речи заведешь — добра не жди! У мужа кинжал, а у «монтера» что? Хорошо еще, не растерялся, швырнул в усача моток проволоки и крепче сжал в руке плоскогубцы. Это было в трех-пяти шагах от нашего дома, я стояла в воротах, затаив дыхание от страха, и ждала, что будет. Вдруг муж тюрчанки возьми да резко брось нож в акацию, что росла на нашей улице. Нож с глухим стуком вонзился в ствол; как сейчас помню дрожащую рукоятку… Пришлось бросить плоскогубцы и брату. Соперники кинулись один на другого, я бросилась было к ним, но брат оттолкнул меня. Пыхтя от злости, схватились они, но ни один не мог одолеть другого, только слышно было, как трещит на брате шелковая косоворотка с моей вышивкой.

— Что же дальше? — спросила Лина неожиданно умолкнувшую тетю.

— А ничего! Попыхтели, покряхтели и разошлись!

Лина была явно разочарована.

— Поножовщины тебе захотелось, крови? — Это гипнотизер ее подзадоривал.

— Осталась бы тогда без отца, — добавила тетя, — а я — без брата… О чем это я — тебя и вовсе бы не было тогда.

— А вдруг бы он в схватке тюрчанкой завладел?

— И тогда бы не вы появились на свет, а другая, — сказал я, — а нам бы всем этого очень не хотелось!

— И мне. — Голос ее затих, и, помолчи мгновение тетя, я перетянул бы Лину на свою сторону, она снова сидела бы рядом со мной.

— После той стычки Алексей ни разу не взглянул в сторону тюрчанки.

— Испугался?

— Как бы не так! Отец твой сказал, и тебе бы хорошо запомнить это, да и не только тебе: «Не к лицу мужчине, говорит, заигрывать с чужой женой!»

«Уж не меня ли она имеет в виду?!» Посмотрел на гипнотизера. «Ага, намекает!..» Но как примитивно! А я ведь могу обидеться. Лина уловила это, поймала взгляд и незаметно подморгнула: мол, нас это не касается, это все о прошлом. Она высоко подняла свои белые, крепкие руки, чтоб поправить волосы, и так нежно при этом смотрела на меня, что я готов был унестись с нею хоть на край света. Я даже почувствовал на горячей шее холод ее упругих рук.

Но разговор принял неожиданное направление.

— Да, этого никто не ожидал! Оказалось, что вовсе не муж и жена они, а брат и сестра!

— Везение какое! — обрадовалась Лина. — Вот это да!..

И ушла, отдалилась Лина на время от меня. Мои мысли унеслись в далекие родные края за судьбой моей землячки, чтобы возвратиться снова к Лине, а Лину захватила история странной любви отца. Переменилась тема разговора, но страсти продолжали кружить над нами, потому что был я со своими неодолимыми желаниями, был гипнотизер с неистощимым запасом помех, была его жена, и на ней скрещивались наши взгляды; нити, которыми он пытался меня опутать, рвались, и неясно было, уж во всяком случае мне, случайному гостю этих поминок, — то ли плакать, то ли радоваться, то ли глазом одним смеяться, а другим не сдерживать слез, чтоб текли и текли… Ведь вот какие настроения — не отвратишь, не предугадаешь.

Премудрое дело — поминки!

И та, чье горе было сильнее всего, сама нашла успокаивающий бальзам для своих ран — воспоминания далекой юности, где себя жалеешь больше и забываешь о настоящем.

3

Беспробудно проплакала она три дня и три ночи. От горьких слез вся подушка истлела… Из народного сказания

— Брат в счастливом волнении сообщил мне: «Оля, она — его сестра, понимаешь, сестра!» Радость его сердила меня. «Ну что с того?» — сказала я ему. Еле избежал опасности, а тут радуется. К тому же подруга моя давно любит его, тает, как свеча, а он… И я решила противостоять этой безумной страсти. «Будет по-моему», — подумала я. Как-то отправились мы втроем, я с подругой и Алексей, купаться в море. А надо вам сказать, что раньше от центра старого бакинского бульвара в море на деревянных сваях уходила эстакада, и в конце ее была купальня.